Тот, кто умер вчера

Затем меня разбудил стук в дверь. Просыпаться не хотелось, поэтому я еще с минуту истуканом сидел на кровати, продолжая грезить. Желание узнать, решусь ли я последовать совету желтоволосой особы, усиливалось еще и совершенно реальным предчувствием, что эту девушку я должен хорошо знать.

Постучали еще раз. Нагло и требовательно. Так стучат, когда приходят с ордером на арест. Я вскочил. Девушка, болото, противоположный берег, куда я так стремился попасть, вылетели наконец из головы, уступив место одному-единственному вопросу: «Кто стоит за дверями?»

Обувшись (я всегда спал одетый, позволяя себе только разуться), я снял с предохранителя «ПСМ», но, подумав, что не следует мелочиться, заменил его на лимонку. Крадучись, прошел по узкому, пахнущему сыростью коридорчику.

— Кто там? — громко спросил я, почти крикнул.

— Надя, — послышался скрипучий голос.

— Какая еще Надя?

— Как какая? Хозяйка ваша.

— Надежда Андреевна?

— Я это! Я!

Моей хозяйке (она жила в кирпичном доме по другую сторону сада) было около семидесяти, и называть ее Надей человек моего возраста не мог.

Я дернул предохранительное кольцо. Проволочные усики чуть слышно треснули, разгибаясь. Могло так статься, что за спиной у Надежды Андреевны стояли люди, руки которых сжимали рукоятки пистолетов. Пряча правую руку за спину, я щелкнул замком.

Надя действительно пришла не одна. Ее сопровождала такая же бабулька, как и она сама.

— Извините, что мы тревожим вас в выходной день, — сказала хозяйка.

«Денег что ли хочет, — мелькнуло у меня. — Показалось, что мало затребовала за жилье. Так этот сарай не стоит и половины того, что я ей отвалил».

Я не угадал. Нужны были не деньги, а физическая помощь. В доме напротив умерла женщина, такой же божий одуванчик, как и те, что пришли ко мне. Похороны должны были состояться в одиннадцать часов. Покойная жила совсем одна, и родственников у нее не было. Все, что от меня требовалось, это помочь еще нескольким добровольцам вынести покойницу из дома и погрузить в катафалк.

Меньше всего мне хотелось кого-то хоронить, пусть даже умершую своей смертью старушку, но отказать было неудобно. Пообещав прийти, я закрыл двери и стал вставлять на место кольцо гранаты.

В доме усопшей я появился, когда уже культовый чиновник с жесткой, торчащей, как подрезанный веник, бородкой, перескакивая через строчки, читал молитвы. Он явно торопился, и я подумал, что либо его ждали другие клиенты, либо он понимал, что здесь ему много не обломится.

По окончании обряда я и еще пятеро мужчин вынесли гроб на улицу и погрузили в автобус, выделенный предприятием, на котором старушка работала перед пенсией. Вся процессия состояла из нескольких человек, жителей ближайших домов. Посчитав свою миссию выполненной, я направился домой, но был бесцеремонно задержан мужчиной в спортивном трико.

— Эй, куда? Мы без тебя ее до ямы не дотащим.

«Сделав доброе дело, не кайся», — решил я и полез в автобус. Только на кладбище, когда стали закапывать могилу, я потихоньку отделился от кучки провожающих и, убедившись, что никто на меня не смотрит, пошел к выходу, потому что возвращаться вместе со всеми не хотелось.

Шагая по неширокому проходу, я удивлялся тому, что и после смерти люди часто продолжают выпендриваться друг перед другом убранством могил или пышностью похорон. И это в нищей стране, в то время как в богатых Соединенных Штатах покойники довольствуются одной каменной плитой, оград и тех нет.

Так, посматривая на кресты и прочие гранитно-мраморные атрибуты — некоторые из них могли свободно претендовать на роль произведений искусства, — я вдруг остановил свой взгляд на свежей, заваленной венками могиле. Понадобилось полминуты, чтобы понять, что именно привлекло мое внимание: на вершине холмика был установлен портрет улыбающегося человека с весьма своеобразным лицом. Портрет опирался на временную, обычно используемую до установки памятника табличку с начертанными черной краской печатными буквами: «Шамрай Сергей Михайлович. 01. 03. 1968 — 04. 06. 2005». Слабый ветерок чуть трепал траурные ленточки на венках. На одной такой ленточке желтым по черному было накарябано: «Капитану милиции Шамраю С. М. от коллег по уголовному розыску».

Я подошел ближе, присел на корточки возле холмика и протер глаза, отказываясь верить себе. Не помогло: с матовой застекленной фотографии на меня смотрело лицо Сёджа.

Возможность двойников или просто похожих друг на друга людей исключалась — дата 04. 06. 2005 соответствовала дате гибели Сёджа. Я почувствовал, как моя башка (слово «голова» в данном случае не подходило) стала превращаться в подобие кухонного миксера, который в один миг перемешал всю намеченную мною четкую программу действий в бесформенную массу.

«Вот тебе и субъект отечественного предпринимательства, — думал я. — Вот тебе и бандит в широком значении этого слова. Мой единственный близкий друг и деловой партнер Сёдж оказался сотрудником уголовного розыска! Воспользовался моей болезнью, чтобы втереть мне очки!»

«Но не забывай, — мелькнуло в голове, — будь этот человек даже министром внутренних дел, он заслонил тебя от пули. Уже поэтому не стоит чернить память о нем».

Все это было правильно. И память о Сёдже, точнее Сергее Шамрае, я чернить не собирался. Однако проблема была, и эту проблему следовало решить.

— Будь на месте — сказал я, обращаясь к портрету. — Я сейчас…

Возле центральных ворот кладбища находился небольшой базарчик, на котором торговали всеми необходимыми причиндалами для проводов в иную жизнь. Много было венков, веночков, корзинок с цветами из пластмассы, фольги, материи. Я остановился возле первого же прилавка.

— Вам для кого? — спросила пожилая женщина-продавец.

— То есть? — не понял я.

— Ну, покойник ваш кто? Пожилой, молодой, среднего возраста? Мужчина или женщина? Родственник, друг или знакомый по работе?

— Есть разница?

— А то! — воскликнула женщина, словно я был ненормальным, не разбирающимся в элементарных вещах человеком. — Например, если это пожилая женщина, то покупать надо…

Не дослушав, я пошел вдоль ряда торгующих, пока не набрел на розы. Грустного цвета, цвета переспелой малины, они, на мой взгляд, как нельзя лучше подходили к данной ситуации. Я купил девятнадцать штук и отнес их Сёджу.

— И что все это значит, брат? — спросил я его.

«Думай. Сам понимаешь: теперь с меня взятки гладки», — молча ответили мне с глянцевого портрета застывшие глаза.