Тот, кто умер вчера

— И это тоже правильно. — Старший следователь опять кивнул.

— У меня есть еще кое-что интересное, — добавила я, чувствуя себя фокусницей, достающей из цилиндра все новых и новых кроликов. — Я беседовала с супругой Бражко. Капитан Бражко и капитан Шамрай близко знали друг друга. Шамрай бывал у них в доме. Кажется, они когда-то вместе работали, хотя это надо уточнить… Теперь, пожалуй, я все сказала. Давайте выстроим цепочку. Итак, в психиатрической больнице находится человек, чудом спасшаяся жертва нападения неизвестных. Дело расследует капитан Бражко, который вскорости погибает, причем, возможно, его убили умышленно. Через неделю на территории больничного парка в перестрелке погибает капитан Шамрай, при котором находят похищенный пистолет. Шамрай и Бражко знакомы. В тот же день человек с амнезией покидает больницу, а на следующий день спешно уходит в отпуск медсестра Анна Югова, с которой больной успел сдружиться. Никто в настоящее время не знает местонахождения Юговой. На вопрос, где пребывает потерявший память пациент, тоже никто не может ответить. Сам он в больнице так и не появился, хотя обещал. Честно говоря, я не знаю, какая может быть причинно-следственная связь между всеми этими событиями, но одно то, что все они произошли на строго определенной территории со строго очерченным кругом лиц, заставляет серьезно задуматься.

Следователя наконец проняло. От его беспристрастности не осталось и следа. В первый раз я увидела, как он довольно улыбнулся и с удовлетворенным выражением на лице откинулся на спинку стула. Глаза его подернулись дымкой. Значительно позже Шевченко сам признался, о чем думал в тот момент. Он думал, что даже если все, сделанное мной, не прольет свет на причины гибели капитана Шамрая, обнаруженные изъяны в работе сотрудников районного отдела внутренних дел свидетельствовали о том, что время было потрачено не напрасно. Задумавшись, он решал, стоит ли меня хвалить. По его мнению, люди делятся на два сорта: одних похвала стимулирует, других… другим же она противопоказана. Сразу расслабятся, будут почивать на лаврах. Он еще не определил, к какому типу относится сидящая перед ним девочка, но не хотел, чтобы она почивала на лаврах. Поэтому он выбрал нейтральную формулировку. То есть вроде бы и похвалил, но тут же сразу и опустил до уровня плинтуса.

— Вот что, Ищенко. Пока я тобой доволен. Пока. Надеюсь, что останусь доволен и впредь, — строго произнес он. — Так что постарайся.

— Постараюсь, но гарантировать ничего не буду.

Моя фраза его, кажется, позабавила. Улыбнувшись, он снова посерьезнел.

— Ты, Алеся, в прокуратуре уже несколько месяцев, — сказал Шевченко. — Но уверен, ты обо мне слышала и раньше, до того как перейти к нам в отдел. Скажи, что говорят обо мне другие сотрудники? Я-то знаю, просто хочется от тебя услышать.

Вопрос был странным. Непонятно было, к чему клонил старший следователь.

— По-разному отзываются… В основном это крайности. Одни говорят, что вы мировой мужик, в смысле человек порядочный и справедливый. Другие… — Я замолчала.

— Что другие?..

Ну ладно. Сам напросился.

— Другие придерживаются мнения, что такого изверга еще надо поискать.

Пиночет опять загадочно улыбнулся.

— Твоя информированность избавляет меня от необходимости говорить лишние слова. Одно добавлю. Ненавижу, когда меня обманывают. Сотрудник, который будет со мной юлить, никаких других чувств, кроме презрения, у меня не вызывает. И для него я действительно стану извергом. Если будешь об этом помнить, мы поладим.

— И вы станете по отношению ко мне порядочным и справедливым?

— Я ко всем справедлив. В той мере, в какой они это заслуживают. Тебе, когда ты училась на юрфаке, на лекциях говорили, что в тюремной среде есть такой термин — «прописка»?

— Это когда в камере или бараке появляется новый заключенный и все смотрят, как он себя покажет.

— Правильно. Так вот, «прописка» есть везде, в любом коллективе, только в другой форме, но об этом не всегда говорят. Считай, что свою прописку здесь ты прошла. А про все, что ты мне докладывала относительно расследования, составь подробную докладную на имя прокурора.

Сообщение о том, что рапорт уже готов, казалось, не вызвало у него никаких эмоций. Первое впечатление прошло, и Шевченко снова превратился в беспристрастного начальника.

— У тебя есть описание этого пациента? — спросил он, оторвавшись от чтения.

— Описания нет. Соседи по палате сообщили, что Бражко фотографировал его, поэтому я не стала тратить время на выяснение внешности пострадавшего, зная, что увижу снимки. Однако в деле, с которым я ознакомилась в райотделе, их почему-то не оказалось. Равно как и негативов. Теперь опять придется идти в больницу. Что ж, сама виновата. Впрочем, Екатерину Заяц все равно надо допросить по всей форме… Вы пойдете на доклад к прокурору, Владимир Степанович?

— Разумеется. Как только он появится. Пока его нет. А что? Не терпится, чтобы я похвастался твоими подвигами?

— Не терпится… осмотреть жилье Анны Юговой. А для этого нужна санкция Льва Андреевича.

— Хорошо, я скажу ему об этом.

Пока Пиночет ходил к начальству, я занималась бумажной работой. Возвратившись, Шевченко принес конкретные указания прокурора: с ментами, расследовавшими гибель инспектора Бражко, разобраться; версию исчезнувшего из психбольницы больного проработать. Однако санкцию на обыск комнаты медсестры Анны Юговой так, гад, и не дал.

— Твердых оснований для обыска у нас пока нет, — дословно передал сказанное прокурором Пиночет. — Больше похоже на голые домыслы… Это его слова, но должен признать, что Лев Андреевич где-то прав. Ты сама посмотри, что творится. Милицию трясут, налоговую с таможней трясут. Вполне может статься, что мы следующие на очереди. В этой ситуации лучше перебдеть, чем недобдеть. Такая вот политика, Алеся. Подождать надо несколько дней. Думаю, твоя медсестра сама объявится.

III

Долго ждать не пришлось. В воскресенье мне позвонили домой. Я была в саду.

— Леська, тебя к телефону! С работы! — радостно крикнул отец.

Еще бы ему не радоваться. Сбывалась мечта о том, что у одного из его детей не будет ни отдыха, ни личной жизни. Хотя личной жизни у меня и так не было.

Звонил Андрей Суббота. Я больше на него не дулась.

— Привет, что поделываешь?

— Слушаю твой противный голос. А минуту назад сидела на дереве и объедалась черешнями.

— Считай, что ты уже наелась и больше не хочешь. Объявилась твоя медсестра. Правда, довольно своеобразно. Ее соседи, которые живут за стенкой, обратили внимание на неприятный запах. Забеспокоились, вызвали милицию. Взломали дверь, а там… Короче говоря, мы уже все здесь. Подтягивайся. Получишь море незабываемых впечатлений.

— За мной заедут?

— Нет. Все машины заняты. Придется своим ходом. Шевченко сказал, что адрес ты знаешь.

Положив трубку, я быстро сменила шорты на джинсы и насела на папашку, чтобы он на нашей семейной лайбе доставил меня в нужное место. Старик никак не хотел расставаться с газетами, но мне на помощь пришла мать, и общими усилиями мы вытурили его из любимого кресла и заставили выбросить белый флаг.

Второй этаж общежития кишел работниками правоохранительных органов. Как я ни храбрилась, но духу подойти к мертвой медсестре ближе чем на двадцать метров у меня не хватило. Всю информацию об осмотре места преступления я предпочла получить из вторых рук, для чего отозвала в сторонку Андрея Субботу. В саму же комнату я вошла только после того, как труп хозяйки увезли в морг, чем вызвала острое недовольство Пиночета.

— Мы с тобой, деточка, — проворчал он, — занимаемся расследованием особо тяжких преступлений. А особо тяжкие преступления — это почти всегда убийства. А убийства — это трупы. А трупы имеют препротивное свойство часто быть несвежими. Особенно летом, в жаркую погоду. И раз уж ты избрала это своим хлебом, то нечего нос воротить.