Тот, кто умер вчера

Я взяла верхний. Псих, каким его запомнили лечащий врач и сосед по палате, оказался угрюмым человеком с худощавым, заросшим щетиной лицом, толстоватыми губами. Его черты чем-то напоминали мне моего Александра Подольского, то есть каким бы он мог быть, если бы его продержали пару неделек где-нибудь взаперти. Как ни странно, но на этот раз воспоминание о герое моего романа неприятных ассоциаций не вызвало. Я даже улыбнулась, представив Сашу сидящим в клетке. Может, потому что я и сама посадила бы его на недельку на цепь за те душевные муки, которые он мне причинил.

— В морге узнайте, — велел Шевченко, — нет ли похожего среди неопознанных трупов. А то мы его ищем, а он, возможно, давно уже среди мертвых числится.

— Хорошо, — отозвался Суббота. — И вот еще что. Заяц одну вещь про этого пациента вспомнила. На его теле есть следы двух пулевых ранений. На левом плече и на боку. Раны очень давнишние, обе навылет. Тип-то, похоже, уже стреляный. В обоих смыслах… Эй, Леська! Ты куда это?

— Я кабинет открытым оставила. Сейчас вернусь.

Открытый кабинет был только поводом. Оставшись наедине, я достала мобильный и вошла в телефонную книгу в поисках контактных номеров Саши Подольского. К счастью, я их не успела удалить. Номеров у меня было два: мобильный и городской, квартирный. Сначала я набрала квартиру, но никто мне не ответил. Прежде чем набрать мобильный, я некоторое время колебалась, понимая, что в случае, если он мне ответит, придется что-то говорить, так как мой номер у него все равно высветится. Я же хотела просто удостовериться, что с ним все в порядке. Почему? Да потому что у Саши тоже были шрамы на теле. И тоже давнишние. В тех же самых местах, что и у Психа. На боку и на плече. Навылет. Да и черты его лица смутно походили на полученный фоторобот.

Резко выдохнув, я нажала на кнопку набора, одновременно слушая, как колотится мое сердце.

— Абонент находится вне зоны досягаемости, перезвоните, пожалуйста, позже, — ответил издалека механический голос.

V

Поразмыслив, я решила не говорить Пиночету о своих подозрениях насчет личности Психа. По крайней мере до тех пор, пока не буду знать наверняка. Еще я опасалась, что, если начальство узнает о моем близком знакомстве с одним из фигурантов дела, меня запросто могут отстранить от расследования.

Остаток дня и весь вечер я пробовала связаться с Александром, но результат был прежним. Я поняла, что прояснение ситуации требует более действенных мер, нежели просто держать в руке телефон и с тупым упрямством нажимать кнопку «Повтор». Поэтому, явившись следующим утром в прокуратуру, я сказала, что хочу на несколько часов отпроситься с работы, чтобы решить назревшие личные проблемы.

— Хорошо, — согласился Пиночет. — Но только после двенадцати. Сначала съездишь в больницу.

— Зачем?

— Только что, перед твоим приходом, звонил Перельзон. Ты ведь хотела с Хахалиной встретиться? Так вот, он говорит, что сегодня вроде бы можно. Надо пользоваться случаем, пока у пациентки не началось очередное обострение. Только одну я тебя не отпущу. Вместе с Субботой поедешь…

Я не возражала. Так было и веселее, и удобнее, потому что Андрей был на машине. Однако, к моему большому разочарованию, посещение больницы ничего нам не дало. Хотя на все вопросы больная Хахалина отвечала очень охотно, выжать что-нибудь полезное из ее ответов не представлялось возможным. Так, например, на самый главный вопрос, откуда ей было знать, что пациенту из четвертой палаты неврологического отделения угрожает опасность и он должен немедленно бежать из больницы, Хахалина ответила, что такая опасность угрожает всем живущим и что бежать нужно всем.

— Куда бежать? — не понимала я.

— К свету, — скрипела Хахалина. — Только в нем можно найти спасение.

— Хотя бы скажите, в какой стороне этот свет?

— Если человек слеп, как ему объяснить, где свет?

В таком приблизительно ракурсе и прошел весь разговор.

— Теперь куда? — осведомился Андрей Суббота, когда мы не солоно хлебавши вышли за ворота больницы.

— Кому куда. Тебе — пахать дальше, а у меня до вечера отгул.

— Хочешь, я тебя подвезу?

Я решила, что неплохо было бы сначала оказаться дома, принять душ и переодеться.

— Хочу. Отвези меня домой.

Мой дом был далеко, и я подумала, что Андрей включит задний ход, но, как мне показалось, он даже обрадовался. У меня мелькнула мысль, что старший лейтенант, вероятно, вздумал мной увлечься, но моя голова была слишком занята, чтобы серьезно задуматься над этим.

Коричневое такси высадило меня на улице Примакова, где жил Александр Подольский. Андрея я отпустила еще раньше, как только приехала домой. Не хотелось злоупотреблять его расположением, да и о моем дальнейшем маршруте ему знать было совсем не обязательно.

В парадном, где находилась Сашина квартира, ничего не изменилось. Те же вымазанные краской (чтобы не украли) лампочки, те же надписи на пластиковых стенках лифта, та же старая, забытая кем-то детская коляска на площадке между пятым и шестым этажами.

Саша жил на шестом. Я приложила палец к кнопке звонка и надавила. Звук был резким и не в меру громким. Успев подзабыть об этой особенности Сашиного звонка, я вздрогнула. Открывать мне, похоже, никто не собирался, поэтому пришлось это сделать самой. Это было нетрудно. Замок был все тот же и прекрасно работал. «Is anybody here?» — едва не спросила я голосом героини американского ужастика, которая перешагивает порог дома, где кишмя кишат привидения.

«Here» не было никого. А толстый слой пыли на мебели и зеленая плесень в оставленной на плите кастрюле с макаронами подтверждали, что тут уже давно никто не появлялся. Не меньше месяца, а то и больше. Интересно то, что меня совсем не мучили сомнения по поводу вторжения на частную территорию без соответствующей санкции должностного лица. Отчасти это объяснялось тем, что я чувствовала себя в праве это сделать. Разве не сам хозяин вручил мне запасные ключи? И не забрал. Замки тоже не сменил. Стало быть, мой приход сюда вполне легитимен. Да и беспокоило меня совершенно другое: вероятность того, что Саша и Псих — один и тот же человек, продолжала возрастать, неуклонно стремясь к ста процентам.

Побывав в гостиной и спальне, я толкнула двери последней, самой маленькой комнаты, которую Саша называл кабинетом. Там стоял стол с компьютером, вокруг которого царила та же пустота, что и во всей квартире. Стараясь поменьше следить, я не собиралась заходить глубоко внутрь. Однако же мне пришлось это сделать, когда я заметила возле компьютера фотографию в прозрачной рамке из оргстекла. Раньше ее там не было. Да и вообще, все эти рамочки и портретики были совсем не в Сашкином стиле. Уступив естественному желанию узнать, что это за персона, которой удалось занять настолько много места в сердце моего бывшего бойфренда, что он даже изменил своим привычкам, я приблизилась к столу.

Кровь прилила к вискам, пульс участился, а по телу разлилась приятная, волнующая теплота: я узнала саму себя. Кто бы мог подумать! Неужели до сих пор меня не забыли? Даже не верилось. Тем не менее на снимке была именно я. Вернее, мы. Вдвоем. Глянцевая рожа Александра Подольского как ни в чем не бывало улыбалась мне со стола. И я рядышком. Обнимала его за шею, словно не было на свете ничего лучше.

Последние остатки обиды, если таковые еще были у меня, исчезли навсегда, уступив место обеспокоенности за судьбу близкого мне человека. «Сашенька-Сашуля, во что же ты вляпался? В какую беду попал? Где ты?» — спрашивала я, мысленно обращаясь к его изображению.