Тотальные институты

Критики слева усмотрели в книге Гоффмана политический оппортунизм и «приспособление к властным структурам» [18] . Это мнение Алвина Гоулднера поддержал Питер Седжвик:

Политическая установка Гоффмана ясна. Правящие классы и их управленческие кадры должны оставаться у власти, [в то время как] радикальные пути к приобретению статуса и уважения — борьба за освобождение — Гоффмана не интересуют. Для культивации собственного Я нам остаются лишь темные закоулки и частные ниши, подробному исследованию и каталогизации которых Гоффман посвятил всю свою моральную карьеру [19] .

18

Alvin Gouldner. The Coming Crisis of Western Sociology (New York: Basic Books, 1970). P. 379.

19

Peter Sedgwick. Psycho-Medical Dualism: The Case of Erving Goffman // Gary Alan Fine, Gregory W.H. Smith (eds.). Erving Goffman. Vol. 3 (London: SAGE, 2000). P.203.

Практика включенного наблюдения Гоффмана также может вызвать нарекания. Не ясно, как он делал записи наблюдений и использовал свои полевые заметки (в своем завещании Гоффман указал, что после смерти все его архивы должны остаться под замком). Некоторые из его публикаций заставляют усомниться в точности воспроизведения его наблюдений, а там, где остросюжетные события подтверждаются или выглядят правдоподобными, встает вопрос об их этической подоплеке. В работе «Поведение в публичных местах» приводится такой эпизод: «Я также был свидетелем ситуации, когда пациенты пассивно наблюдали с расстояния в несколько футов, как молодой мужчина-психотик насилует пожилого беззащитного немого мужчину в той части комнаты отдыха, которая временно оказалась вне поля зрения санитара. Поведение зрителей свидетельствовало о том, что, по их мнению, неодобрительные взгляды безопасны, а любое вмешательство поместит их в менее комфортабельную ситуационную социальную реальность» [20] . Если Гоффман действительно был очевидцем этого эпизода, то его позиция стороннего наблюдателя этически несостоятельна [21] . Проблематично также его решение зашифровать в статье «Безумие места» интимные события его семейной жизни.

20

Эрвин Гоффман. Поведение в публичных местах: заметки о социальной организации сборищ / Пер. с англ. А.М. Корбута под ред. М.М. Соколова (Москва: Элементарные формы, 2017). с. 304.

21

Любопытно, что дочь Гоффмана, социолог Алиса Гоффман, столкнулась со схожими обвинениями. Она провела полевое исследование молодых афроамериканцев, находящихся в бегах от правосудия, и написала книгу, вызвавшую острую полемику по поводу этики ее взаимоотношений с криминальными подростками. См.: Alice Goffman. On the Run: Fugitive Life in American City (Chicago: University of Chicago Press, 2014). Мои замечания по поводу исследования Алисы Гоффман можно найти на сайте Cogita.ru в статье «Натурные эксперименты и пристрастное знание» .

Гоффман редко отвечал своим критикам. Можно только догадываться о его отношении к критическим замечаниям по поводу конструктивистского подхода к психиатрическим заболеваниям. Тем не менее, его взгляды на психиатрию претерпели заметные изменения. Это случилось после того, как его жена покончила с собой в 1964 году [22] . Через несколько лет после трагической смерти Анжелики Гоффман публикует криптобиографическую статью «Безумие места», где существенно корректирует свою позицию. Теперь он описывает психическое заболевание с точки зрения родственников, для которых жизнь с душевнобольным стала невыносимой [23] . Если в «Тотальных институтах» слова «психопат», «психически больной», «душевное расстройство» часто заключены в иронические кавычки, то в новой статье они фигурируют без всякого отстранения как симптом серьезного заболевания, способного превратить семейную жизнь в подобие ада. Дом сумасшедшего похож на сумасшедший дом (отсюда название статьи), где в любую минуту душевнобольной может нарушить нормальный ход событий, подвергнуть себя и окружающих опасности. Жизнь с «чокнутым» превращает дом в «больницу вне больницы», а родственников — в дежурных по палате, обязанных при первой необходимости принять чрезвычайные меры [24] . Если раньше Гоффман писал о сговоре врачей с родственниками за спиной больного и «воронке предательства», засасывающей стигматизированного индивида, то теперь он озабочен конфиденциальными взаимоотношениями врача и пациента, скрытыми от близких под покровом врачебной тайны. Впервые Гоффман признает, что этиология психических заболеваний может быть связана с биологическими причинами и наследоваться генетически. Тем не менее, он продолжает настаивать на перформативной природе симптоматики и социальной функции врачебного диагноза: «Какова бы ни была природа психиатрического заболевания — и тут следует признать, что оно может быть связано с органическими причинами — социальная значимость болезни остается неизменной: ее носитель делает жизнь окружающих непереносимой» [25] .

22

См.: Shalin. Goffman on Mental Illness.

23

Erving Goffman. The Insanity of Place //Erving Goffman. Relations in Public: Microstudies of the Public Order (New York: Basic Books, 1969). P. 335–390.

24

Ibid. P. 337–338.

25

Ibid. P. 389.

При всех недостатках, опубликованное более полувека назад исследование Гоффмана остается классикой жанра. Значение книги «Тотальные институты» можно подытожить следующим образом.

Институты заключения сопровождали человечество на протяжении всей его истории, и есть основания думать, что они останутся с нами, пока существует организованное общество. Необходимость наказывать правонарушителей, изолировать психически больных, приучать к новому порядку новобранцев, семинаристов и учеников интерната порождает организации, перед которыми стоит задача переформатировать своих подопечных. Последние могут быть подневольными или вольноопределяющимися, но во всех учреждениях такого рода личность и организация должны притереться друг к другу. Заслуга Гоффмана как социолога состоит, прежде всего, в том, что он показал, как происходит эта притирка, как человек системы приобретает идентичность, позволяющую выжить в новых организационных условиях, и, что не менее важно, как формальная структура преобразуется в реальных условиях, вынашивая в себе неформальную систему отношений между ее питомцами. Идентичность и организация предполагают друг друга; это две стороны одного процесса, понять который можно только в контексте взаимоотношений личности и социальных институтов. Когда организация пытается вытравить из нашего самосознания нежелательные образы Я, когда она действует как «тотальный институт», человек системы находит незапрограммированные уставом пути самовыражения. Подпольная жизнь не замирает ни в Аушвице, ни на Колыме, ни в больнице Склифосовского, хотя стигма заключения оставляет неизгладимый след на личности, провернутой через эту мясорубку.

При всех недостатках, концепция психиатрического заболевания как социально-исторического конструкта сохраняет свою ценность. Скептицизм Гоффмана по поводу психоаналитических методов, применяемых к широкому кругу недугов (от шизофрении и психоза до клинической депрессии), имел под собой основания. В конце 1950-х и начале 1960-х годов, когда его жена лечилась от маниакально-депрессивного расстройства, перспективные лекарства группы бензодиазепинов только начинали проходить проверку. Со временем новые лекарственные средства позволят контролировать симптомы, доселе неподвластные фармацевтике и психотерапии. Условия содержания в психиатрических больницах и изоляторах претерпели значительные изменения после принятия в США законодательных актов, нацеленных на помощь людям с ограниченными физическими возможностями и особыми психологическими потребностями. В этом есть заслуга Гоффмана и его коллег. Постоянно расширяющийся круг исследований природы и последствий стигмы также напрямую связан с работами Гоффмана. Роль социогенных факторов в этиологии душевных заболеваний [26] требует дополнительного изучения, и здесь идеи Гоффмана остаются важным ресурсом.

26

В своем сравнительном анализе заболевания Константина Батюшкова и Фридриха Гёльдерлина Михаил Эпштейн обратил внимание на социально-историческую природу помешательства человека. То, на чем помешался человек, «what he is mad about», согласно Эпштейну, отражает общественные настроения и пристрастия его среды и века. См.: Mikhail Epstein. Method of Madness and Madness of Method // Angela Brintlinger, Ilya Vinitsky (eds.). Madness and the Mad in Russian Culture (Toronto: University of Toronto Press, 2006). P. 263–282. См. обзор этой книги: Dmitri Shalin. Book Review: Madness and the Mad in Russian Culture // Russian Journal of Communication. 2008. Vol. 1. № 1. P. 99–102.

В заключение я хочу отметить еще одну особенность работ Эрвина Гоффмана по проблемам тотальных институтов и психиатрии — их автобиографический характер. Значительную часть своей профессиональной деятельности Гоффман посвятил исследованию закулисной жизни общества, зазору между маской и лицом. Его особенно интересовали стратегии сохранения человеческого достоинства в репрессивных организациях и унизительных обстоятельствах. Парадоксально, но Гоффман — человек, тщательно оберегавший свою частную жизнь от постороннего взгляда, — сознательно повергал в смущение окружающих своими стигматизирующими действиями. Статья «Безумие места» базируется на истории болезни его жены и может быть прочтена как попытка оправдаться, рассказать о его сложных семейных взаимоотношениях [27] . Но рассказ этот односторонен, он игнорирует точку зрения Анжелики, выпускницы Чикагского университета, где она с блеском защитила магистерскую диссертацию о символах статуса в высшем бостонском обществе, предвосхищающую классическое исследование ее мужа [28] . Желание Анжелики закончить работу над докторской диссертацией не нашло поддержки у ее мужа (накануне самоубийства она была готова оставить работу, чтобы вплотную заняться диссертацией).

27

Shalin. Goffman on Mental Illness.

28

Angelica Schuyler Goffman-Choate. The Personality Trends of Upperclass Women (MA thesis) (University of Chicago, December 1950) // http://cdclv.unlv.edu/ega/documents/sky_ma.pdf.

Свидетельства современников указывают на эмоциональную отчужденность Гоффмана, на его готовность поставить человека в неловкое положение, а иногда и на заведомо стигматизирующее поведение [29] . Своему молодому коллеге, только что узнавшему, что департамент проголосовал против предоставления ему пожизненной работы (tenure), Гоффман бросает реплику: «Не всякий достоин преподавать в нашем учреждении» [30] . В классе, где присутствует студент с явно выраженным физическим дефектом, он использует унизительную для людей с ограниченными возможностями кличку [31] , или публично отказывается пожать руку, предложенную ему восхищенным студентом [32] , или на весь салон громко комментирует симптомы аспиранта, которого до тошноты укачало в самолете [33] . Человек, интимно знакомый со стигмой и всю жизнь изучавший ее последствия, Гоффман не чурался действий, вызывающих чувство стыда у окружающих. Комментаторы расходятся во мнениях, делал ли он это в исследовательских, педагогических или иных целях. Так или иначе, этот биографический казус заслуживает изучения.

29

См.: Shalin. Interfacing Biography, Theory, and History.

30

John Lofland. Erving Goffman s Sociological Legacies //Gary Alan Fine, Gregory W.H. Smith (eds.). Erving Goffman. Vol. I (London: SAGE, 2000). P. 167.

31

Gary Marx. Role Models and Role Distance. A Remembrance of Erving Goffman // Gary Alan Fine, Gregory W.H. Smith (eds.). Erving Goffman. Vol. I (London: SAGE, 2000). P. 60–70.

32

Roy Turner. «What Struck Me First about Goffman was That He Had an Amazing Elegance in His Delivery» // http://cdclv.unlv.edu/archives/interactionism/goffman/turner_roy_io.html.

33

Thomas J. Scheff. Goffman Unbound: A New Paradigm for Social Science (Boulder: Paradigm, 2006).

Продолжают всплывать исторические документы о родословной и российских корнях Эрвина Гоффмана — самого цитируемого американского социолога. Расширяется круг биографических материалов и воспоминаний его родственников, студентов и друзей. Собранные в Архиве Эрвина Гоффмана [34] , эти материалы позволяют утверждать, что весь его исследовательский корпус криптобиографичен. Программа исследований по биокритической герменевтике, основанная, в частности, на архивах Гоффмана, обещает по-новому осветить биографические источники социологического воображения [35] .

34

Dmitri Shalin (ed.). Bios Sociologicus: The Erving Goffman Archives (2008–2018). CDC Publications .

35

Dmitri Shalin (ed.). Symbolic Interaction. 2014. Vol. 37. № 1. Special Issue: Erving Goffman: Biographical, Historical, and Contemporary Perspectives; Dmitri Shalin (ed.). UNLV Gaming Research & Review Journal. 2016. Vol. 20. № 1. Special Issue: Goffman in Las Vegas: Gambling, Fatefulness, and Risk Society; Dmitri Shalin. Hermeneutics and Prejudice: Heidegger and Gadamer in Their Historical Setting // Russian Journal of Communication. 2010. Vol. 3. № 1/2. P. 7–24; Dmitri Shalin. Signing in the Flesh: Notes on Pragmatist Hermeneutics // Sociological Theory. 2007. Vol. 25. № 3. P. 193–224; Дмитрий Шалим. Феноменологические основы теоретической практики: биокритические заметки о Ю.А. Леваде // Вестник общественного мнения. 2008. № 4. с. 70–104; Dmitri Shalin. Biocritical Reflections about the Dual Biography of Mikhail Epstein and Sergei Iourienen (2012, 2017) //Дмитрий Шалин. Тезисы к концепции биокритической герменевтики (2012) // http://cdclv.unlv.edu/archives/articles/shalin_bh_theses.html.

Предисловие

С осени 1954 по конец 1957 года я был приглашенным сотрудником Лаборатории исследований социальной среды Национального института психического здоровья (НИПЗ) в Бетесде, штат Мэриленд. За эти три года я провел ряд небольших исследований поведения пациентов в Клиническом центре Национальных институтов здравоохранения. В 1955–1956 годах я провел годовое полевое исследование в Больнице св. Елизаветы в Вашингтоне — федеральном учреждении, насчитывающем немногим более 7000 постояльцев, три четверти которых составляют жители округа Колумбия. Позже благодаря гранту НИПЗ М-4111(А) и работе в Центре интеграции социологической теории Калифорнийского университета в Беркли у меня появилось время для письменного изложения собранного материала.

Непосредственной целью моего полевого исследования в Больнице св. Елизаветы было изучение социального мира постояльца больницы с точки зрения субъективного восприятия этого мира постояльцем. С самого начала я выступал в роли помощника заведующего по физическому воспитанию, представляясь, если меня спрашивали, исследователем, изучающим восстановление здоровья и соседские сообщества; днем я проводил время с пациентами, стараясь не общаться с персоналом и не носить с собой ключей от дверей. Я не ночевал в палатах, и руководство больницы знало о моих целях.

Тогда я был и по сей день остаюсь убежден, что всякая группа людей — заключенные, первобытное племя, летчики или пациенты — вырабатывает свою особую форму жизни, которая оказывается осмысленной, разумной и нормальной, когда вы знакомитесь с ней поближе, и что хороший способ понять любой из этих миров — погрузиться вместе с его обитателями в круг мелких повседневных обстоятельств, с которыми они сталкиваются.

Ограничения моего метода и моего способа его применения очевидны: даже номинально я не мог стать полноценным участником, а если бы я им стал, я бы только еще сильнее ограничил и без того узкий диапазон доступных мне действий и ролей, а значит и данных. Стремясь к детальной этнографической фиксации отдельных сторон социальной жизни пациента, я не прибегал к обычным измерениям и процедурам. Я полагал, что роль и время, необходимые для статистической проверки нескольких утверждений, помешали бы мне собрать данные, касающиеся ткани и фактуры жизни пациентов. У моего метода есть и другие ограничения. Мировоззрение группы поддерживает ее членов и должно обеспечивать их самоочевидным определением их ситуации, а также предвзятым представлением о тех, кто не является членом группы, в нашем случае — о врачах, медсестрах, санитарах и родственниках. Чтобы достоверно описать ситуацию пациента, необходимо занять пристрастную позицию. (Я частично оправдываю себя за эту предубежденность тем, что, по крайней мере, дисбаланс смещен в правильную сторону шкалы, так как почти вся профессиональная литература о пациентах психиатрических лечебниц написана с точки зрения психиатра, который в социальном плане находится на противоположной стороне.) Кроме того, я хочу предупредить, что мой взгляд, вероятно, слишком ограничен тем, что я мужчина из среднего класса; скорее всего, мне казались мучительными вещи, которые пациенты из низшего класса воспринимали почти безболезненно. Наконец, в отличие от некоторых пациентов, я пришел в больницу без особого уважения как к психиатрии, так и к организациям, придерживающимся сложившейся психиатрической практики.