Тотем ночи

– А самый большой прикол у них, - продолжил как ни в чем не бывало свой треп водитель, - так это то, что из окон реанимации виден крест на макушке церкви неподалеку. Говорят, верующие бывают очень довольны перед операцией...

Из-за пятиэтажки выглянул краешек Луны. Вдалеке яростно залаяли собаки.

Была вторая ночь полнолуния. Сержантские часы по-прежнему спешили на одну минуту.

НОЧЬ ВТОРАЯ: ОПЕРАЦИЯ "ВЕЧЕР".

00:06 Мозги Графу отшибли еще в Советской Армии. Удар кирзового сапога стер напрочь ту тонкую грань, отделяющую дебила от гения, которую принято называть нормой. Умнее он, понятное дело, не стал, а Графом его прозвали окрестные бомжи за царственную лень и девственность. Как это не удивительно, но к тридцати четырем годам его тела не касалась ни одна женская рука, кроме материнской. После смерти матери шустрые родственники спровадили его в психбольницу, завладев квартирой, но с развалом экономики медкомиссия признала пострадавшего от "дедовщины" нормальным и лишила святого места, назначив мизерную пенсию. С тех пор, вот уже пятый год Граф жил при котельной в центре городка, где и работал.

Нельзя сказать, что он был недоволен жизнью. Катаклизмы и правительства, потрясающие страну и остальной мир, проходили мимо, не цепляя тусклого огонька сознания, если не совпадали с появлением в поле зрения кирзовых сапог. При виде ненавистной обуви Граф терял флегматичное выражение поросшего бородой лица, прятался и исходил смертным потом при мысли, что она принадлежит прапорщику из военкомата и его снова хотят отправить в армию. Искореженное восприятие реальности напоминало ему о том, что присягу на верность народу Украины он так и не принес. Кроме этого, тихий псих не боялся ничего.

Поздними вечерами, когда город засыпал, Граф выходил на прогулку. Почти всегда его сопровождала свора бродячих собак. В нем они чувствовали своего.

Такого же неприкаянного и свободного от условностей, как и сами. Улыбаясь звездам и нехитрым мыслям, человек и собаки бродили по ночному городу, создавая видимость ночной охраны. В ночи полнолуния и Графа, и собак охватывало неясное томление и легкая печаль по чему-то, навсегда утраченному. Его вой вплетался в тоскливую песню Головни - черной, как сажа, одноглазой суки - вожака стаи.

Так все было до вчерашней ночи.

– Бабу тебе надо, - сказал роковые слова дежурный по котельной техник, разливая принесенный самогон.
– Ну, будь здоров!

– Легко сказать, - пробормотал Граф.

– И еще легче найти. Ты мужик здоровый... Я имею в виду крепкий, а бабе что нужно?

– Что?

Техник прищурился на него и покачал головой:

– Вот то самое и нужно.

Граф покраснел.

– Ну, ты скажешь...

– Конечно, скажу. Слушай, - дежурный неожиданно оживился.
– У тебя деньги есть?

– Ну?

– Подцепи проститутку и сам убедишься, что говорю я тебе истинную правду.

– Нет, - Граф помотал головой.
– Проститутки - это не то...

– Самое то. Только про презерватив не забудь.

Вот так и случилось, что вчера ночью разговор этот завершился его визитом в бар гостиницы. Отмывшись и надев парадный костюм, в котором вышел из психбольницы, Граф, жутко стесняясь и потея, выбрал самую неказистую проститутку, которая наверняка не должна была ему отказать. Окинув его коровьим взглядом, та молча пошла с ним.

Они закрылись в ее комнате, а потом...

Сидя на бетонных плитах, сваленных около котельной, Граф вздрогнул и сладкая дрожь пробежала по телу от воспоминаний. Реакция организма на прикосновение женских рук была слишком бурной, чтобы воспоминания были четкими, но он не сомневался, что вел себя, как подобает настоящему мужчине. Дежурный техник проинструктировал его на совесть. Все удалось, как нельзя лучше и когда женская голова начала неистово дергаться в его руках, Граф понял, что и проститутке доставил немалое удовольствие.

Подождав, пока та затихнет, Настоящий Мужчина погладил ее волосы и ушел. На радостях, он даже забыл заплатить да и она об этом не вспомнила, только укрепив в его сознании бесспорную правоту дежурного техника. Бабам в самом деле нужно "самое то".

– До встречи...
– прошептал Граф фразу, которой попрощался вчера с удовлетворенной толстушкой и улыбнулся Луне.

Она улыбнулась ему в ответ, намекая, что и сегодня стоит сходить в веселый бар. Он полез в карман за сигаретами, когда Головня, лежавшая у ног, вскочила и яростно залаяла в темноту. Через мгновение к ней присоединились и остальные.

– Ну-ну, тише, - попытался Граф успокоить свору, но это было бесполезно.

Лай достиг апогея истерики и вдруг взорвался предсмертным визгом, когда Головня кинулась вперед. Поджав хвосты, остальные собаки бросились прочь.

Граф привстал, но разобраться в происходящем не успел. Мощные лапы сбили его с ног, а клыки легко нашли горло. Охота заняла всего несколько секунд, затем послышался треск разрываемой одежды и хруст костей.

Когда волк закончил пиршество и сыто потрусил прочь, к месту трагедии снова приблизились собаки. Опасливо косясь на труп вожака, они, сначала осторожно, а потом все смелее принялись набивать желудки тем, что осталось от Графа.

07:53 Мутный рассвет вернул городу и его жителям видимость нормы.

– Мать говорит, что столового серебра у нас нет, - виновато сообщил Сергей приятелю, едва тот успел открыть глаза.

– Завтракать я могу обыкновенной вилкой, - буркнул недовольно Довбня.

От допотопного дивана болели ребра. При мысли о том, что причиной этому волк, хотелось выть. Однако делать этого было нельзя, потому что на кухне тарахтела кастрюлями мать Сергея.

"Свобода - это возможность выть, когда хочется, - невесело подумал Вовка.

– Удивительно, но факт то, что в этом мире в самом деле есть те, кто может сказать о себе - я свободный... Почему столь глубокие мысли приходят тогда, когда нужно просыпаться и погружаться в никому ненужную реальность, которую остальные считают жизнью?.."

– Но ведь...
– Сергей растерянно захлопал глазами.

– Что?
– скрипя окаменевшими в дискомфорте суставами, Довбня вылез из-под одеяла и сел на диване.

– Ты же сам говорил, что нужно что-то делать с... трансформером.

– А разве он виноват в том, что уродился таким?

– Э...э, - утренняя логика друга начисто ускользала от Сергея.
– Что ты надумал?

– Взяться за самообразование, - мысль только что пришла Вовке в голову и от этого показалась еще более привлекательной.
– Точно. Ученье - оно свет!

– Зачем оно тебе?
– рука хозяина автоматически включила телевизор.

– Не зачем, а потому что, Бирюк, неученье - тьма, - Довбня принялся одеваться.
– Да и со старухой потолковать надо.