Товарищ "Чума"

— Умничка! — похвалил я её. — А это крайне безответственно, перекладывать на других то, что в состоянии делать сам! Запомни это! Крепко-накрепко запомни!

— Запомнила, — сжав кулачки так, что побелели костяшки пальцев, ответила девчушка. — Бить фрицев до последней капли ИХ крови!

— Ну, вот, — улыбнувшись, довольно произнёс я, — первый урок курса молодого бойца усвоен на отлично!

Акулина неожиданно расцвела от моей, в общем, тупой и банальной похвалы, но я-то весь этот разговор не для того затеял. Сейчас придётся жестко опустить её с небес на землю.

— А вот теперь, скажи мне честно… — Я сделал театральную паузу, чтобы до неё как-то, наконец дошло, что разговор сейчас пойдёт серьёзнее некуда. — Прямо как на духу… Ты что же, на самом деле ничего не замечаешь? Или врешь сама себе? Ведь всё прямо на твоих глазах и происходило! Ты просто не могла этого не видеть!

— Что происходило? — Акулинка подобралась, сжалась, словно туго заведённая пружина. Только тронь, может так с нарезки слететь, что только держись!

— Ты! Видела! Как! Я! Исчез! На кладбище! — Я нарочно отбивал паузами каждое слово, как будто вбивал гвозди молотком.

Она должна была понять, что мне от неё нужно. Должна была сбросить свой кокон, в котором пряталась от колдовства, окружающего её с самого детства. Должна была принять тот факт, что в реальности ведьмы существуют.

Уж не знаю, как она умудрилась так себя выдрессировать, чтобы не замечать очевидных вещей, происходящих под самым её носом? Насколько же ей было тяжело существовать в атеистическом обществе, имея дома настоящую бабку-колдунью?

Похоже, что её сознание научилось увиливать, либо просто не воспринимать всё необычное, что происходило вокруг неё в её же доме. Не знаю, это просто мои предположения, попытка понять суть проблемы. Таким же образом я пытался понять моих учеников, с которыми что-то не ладилось в школе. И обычно у меня получалось разобраться.

А Акулину мне обязательно было нужно вывести из этого состояния отрицания, если я хотел заиметь не только красивую девушку, но и боевого товарища на которого всецело можно положиться. Которая не только спину прикроет и будет пулеметные ленты подносить, но и всякие травки-муравки для колдовского зелья соберет, если понадобиться и без лишних вопросов.

Поджатые губы девушки неожиданно задрожали. Она сначала мотнула головой из стороны в сторону, едва слышно шепча «нет». Тут же покачала ей вперед-назад — «да», а после просто разрыдалась у меня на груди.

«Ох, женщины! Как же с вами тяжело! — метались мысли в моей голове, но вслух я их благоразумно не произносил. — С мужиками куда проще, да и женских слёз я совсем не выношу…»

— Ты чего это расплакалась, красавица моя? — как можно нежнее произнес я уже вслух, прижав девушку к груди и проведя рукой по её густым шелковистым волосам. — Бойцы не плачут…

Ну, вот что в таких случаях обычно говорят? Отвык я как-то от нежностей за годы войны. Я старый солдат, и не знаю слов любви[2]… Тьфу, ты, какая дурь в голову лезет! Черт! А запах какой идет от её роскошных волос! У меня от всего этого даже опять голова закружилась и в «душе» что-то шевельнулась… Нет! Держись, брат Чума! Держись…

[1] Человек — это звучит гордо! — цитата из пьесы М. Горького «На дне».

[2] Цитата з кинофильма «Здравствуйте, я ваша тетя» (1975), снятого режиссером Виктором Титовым по мотивам пьесы «Тетка Чарлея» (1892) английского драматурга Брандона Томаса. Слова полковника Фрэнсиса Чеснея: Донна Роза, я старый солдат и не знаю слов любви.

Глава 13

— Думаешь, я совсем дурында, как мать обзывает? — «наревевшись всласть» у меня на груди, наконец спросила Акулина, пристально посмотрев мне в глаза. — Или слепая совсем? Нет! Видела я всё! И как исчез ты! И как в шее одного из полицаев дырка как бы сама собой образовалась, а в груди второго — батькин нож. Знаю я, что и бабка моя ведьма, что и колдовство на свете существует…

Вот и поди, пойми тех женщин? У меня, похоже, гендерный кретинизм: в своём времени их понять не мог, теперь вот в прошлом от той же беды страдаю.

— Ну, и зачем тогда весь это огород городить? — спросил я безо всякой задней мысли. Авось, на этот раз и получится понять.

— А как я еще от этого проклятого дара отвертеться смогла б? — Она нехотя отстранилась от меня, но взгляда до сих пор не отвела. — Знал бы ты, какие злодейства моя бабка втихаря творила! А я так не хочу! Не должен советский человек желать зла ближнему своему… Если это, конечно, не враг… — добавила она, секунду подумав. — Но тогда никакой войны не было, — словно оправдываясь, произнесла она. — А они, вместе с мамой… — И она вновь разрыдалась.

Бедняжка ты моя! И как же ты под таким жестким прессингом жить-то умудрялась? В школе одно — дома другое. Теперь понятно, что у этой молоденькой девчонки в голове творилось. И как только она не свихнулась совсем? Психика-то не железная.

Теперь мне стал понятен её нервный срыв. Тут не каждый мужик выдержит, а она — еще ребенок совсем! Чуть старше моих учениц из старших классов. И к слову: я же знал, что без моего появления здесь, все её ухищрения всё равно бы пропали втуне — ей бы пришлось принять этот чертов семейный дар. И никакие доводы с отмазками не помогли бы. А актриса она, надо признать, что надо! Даже меня провести смогла!

Я вновь крепко прижал Акулину к груди:

— Не волнуйся, хорошая моя, для тебя уже всё позади…

— Я так и поняла на кладбище, что наш проклятый дар к тебе перешел… Обрадовалась сначала, — шмыгнув носом, призналась девчушка, — но после поняла… Ведь теперь тебе всю жизнь с этим мучиться придётся, Ром! А после… — она осеклась.

— А после в ад, — спокойно продолжил я её невысказанную мысль. — Знаю — мне твоя бабка обо всём этом поведала без утайки. И что зло придётся творить, и душу я свою бессмертную погублю. Но знаешь, без этого всего меня бы уже и не было на белом свете — на самом деле умер я от ранения в голову. И только этот ведьмовской дар удержал жизнь в этом теле, — немного подкорректировав исходную версию произошедшего, поведал я Акулине.

О моем переносе во времени и в чужое тело она знать не должна.

— Ох, так ты умер?

— Умер-умер — даже не сомневайся! А вот с фрицами мне рассчитаться за свою смерть, и не только за свою, а за всё «хорошее», что они к нам в Союз притащили — теперь, ой как хочется! А остальные проблемы будем разгребать по мере их возникновения. Так что, красавица, ты за меня сильно не переживай, а лучше себя побереги! — Я немного отстранился от девушки и вытер ладонью слезы с её красивого, но слегка заплаканного лица. — Мы с тобой, Акулинка, еще повоюем! И за Родину, и за мою бессмертную душу!

— Ой, и правда! Чего это я? — Обрадовалась девушка, неожиданно засмущавшись, и отодвинувшись от меня еще подальше. — А ты память по-настоящему потерял, или…

— По-настоящему, — твердо произнес я, что на самом деле было в какой-то мере правдой. Ведь я практически ничего не знал об этом времени. Только какие-то общие сведения. — Вот поэтому мне без твоей помощи и не обойтись. Поможешь, товарищ Акулина?

— Так точно, товарищ Роман! — по-военному вытянувшись, даже став немножечко выше, отрапортовала она.