Товарищи до конца. Воспоминания командиров панцер-гренадерского полка «Дер Фюрер». 1938–1945

Уже вскоре после выступления дивизии СС «Дас Рейх» в направлении Нормандии Орадур занял первое место в военной пропаганде союзников (западных. – Ред.) против Германии. Все радиостанции союзников разнесли по всему миру название деревни Орадур как символ стыда и позора для всего немецкого народа.

Поступок Дикмана находился в резком противоречии с позицией командира полка, который, чтобы получить Кемпфе живым, в это же время стремился к переговорам с маки, хотя на взгляд немецкой стороны они были террористами. Его по-человечески благородная позиция проявилась и при освобождении батальона отбывающих трудовую повинность французов.

Однако, благодаря сведениям, обнаруженным между тем в документах Ламмердинга, сегодня решение Дикмана следует рассматривать в другом свете.

Тот факт, что Дикман вышел за рамки приказа своего командира полка и действовал на свой страх и риск, не может больше интерпретироваться как эксцесс. Сначала необходимо констатировать, что Дикман хотел освободить своего друга Кемпфе, а согласно приказу и должен был это сделать. Когда он не нашел Кемпфе и не взял заложников, как ему было приказано, то, видимо, Дикман пришел к выводу, что Кемпфе уже не было в живых и что поэтому его уже нельзя было освободить.

Таким образом, из-за того, что возникла новая ситуация, не предусмотренная в его задании, Дикман должен был принять самостоятельное решение. Как штабной офицер, он не только имел право сделать это, но и обязан был так поступить, прежде всего потому, что у него не было связи с полком. Конечно, под свою ответственность. При такой оценке сложившегося положения Дикман должен был учитывать общий приказ командования группы армий «Запад» и специальный приказ корпуса. Свидетели утверждают, что это решение далось Дикману нелегко.

Поскольку его действия находились в явном противоречии с приказом командира полка, то в любом случае он должен был отвечать за это самостоятельное решение в военном суде. Кажется, что он ясно осознавал это, об этом же свидетельствуют и действия Штадлера, который сразу ходатайствовал о проведении военно-судебного расследования. То, что из-за различий во мнении по поводу произошедшего Дикман и Штадлер не объяснились, видимо, было связано с характером этого дела и с желанием оставить право решения за дивизионным судом.

Поэтому уничтожение деревни Орадур-сюр-Глан не может быть поставлено в вину ни руководству полка «Дер Фюрер», ни руководству дивизии «Дас Рейх» – точно так же, как и какой-либо другой германской служебной инстанции или руководству рейха.

Выше подробно говорилось о том, почему 3-я рота под командованием Дикмана отправилась именно в деревню Орадур – сюр – Глан.

Из допроса тогдашнего оберштурмфюрера СС Герлаха, кроме того, однозначно следует, что

1) деревня Орадур-сюр-Глан находилась в руках маки;

2) все население деревни было на стороне маки, поскольку оно вело себя все более агрессивно по отношению к обоим немцам;

3) там даже женщины, как активные члены движения Сопротивления, носили каски и кожаные куртки;

4) в деревню Орадур-сюр-Глан поступали приказы из вышестоящего штаба маки (мужчины в гражданской одежде на велосипеде-тандеме) и немедленно исполнялись;

5) исключена ошибка из-за того, что деревню Орадур-сюр-Глан перепутали с другой деревней с таким же названием.

Дело было совсем не так, как утверждалось в одной французской пропагандистской статье об Орадуре. Что якобы некий высокопоставленный немецкий офицер полиции для выбора цели возмездия за потери немецкой стороны в результате нападения маки бросил карандаш на карту Франции, и его острие впилось в название деревни Орадур-сюр-Глан. После этого он якобы отдал приказ сжечь деревню и уничтожить все ее население. В противовес заявлению переводчика военного трибунала в Бордо, господина Даниэля, автор этих строк по праву назвал эту статью ярким образчиком военной пропаганды, в которой не содержалось ни крупицы правды.

При первой же представившейся возможности, когда дивизия прибыла в пункт назначения в Нормандии и находилась в постоянной боевой готовности, военный судья дивизии «Дас Рейх» тотчас начал допрашивать Дикмана и других военнослужащих 3-й роты. Но это дознание было прервано с началом битвы в Нормандии, в которой дивизия принимала самое активное участие. Результаты дознания были переданы судебному офицеру командиром дивизии, который вскоре после этого был тяжело ранен, и начальником оперативного отдела штаба. Некоторые материалы этого дознания цитировались выше.

В ходе допросов, проводимых дивизионным судьей, Дикман узнал, что вражеские радиостанции сообщили, что штурмбаннфюрер СС Кемпфе был якобы расстрелян из-за «кровавой бойни в Орадуре», за которую он был в ответе. Услышав это сообщение, Дикман оказался в серьезном конфликте со своей совестью. Если это сообщение соответствовало действительности, то это означало, что вместо того, чтобы спасти своего друга, он оказался виновником его смерти. Да и сожжение деревни, в которой погибли женщины и дети теперь, видимо, казалось ему тоже очень сомнительным делом, так как он, вероятно, теперь сам искал смерти. По утверждению очевидцев, в последнем бою он стоял во весь рост под ураганным огнем противника без каски, в одной лишь пилотке, пока не был смертельно ранен осколком снаряда. Командир 3-й роты, гауптштурмфюрер СС Кан, тоже был тяжело ранен (потерял руку), да и вся рота понесла такие тяжелые потери убитыми и ранеными, что две трети роты оказались выведены из строя. После боев под Нуайе-Бокаж она была больше не боеспособна. В течение многих месяцев полк и дивизия не выходили из тяжелых боев, поэтому было невозможно продолжить судебное расследование, тем более что единственный ответственный, Дикман, в отношении которого и проводилось расследование, погиб, а исполнитель приказа, гауптштурмфюрер СС Кан, как тяжелораненый, не мог быть в данный момент допрошен.

При расследовании в Бордо проблема для суда заключалась прежде всего в том, что треть личного состава 3-й роты состояла из эльзасцев, которые были призваны в войска СС, и что именно взвод эльзасцев был задействован в районе церкви в деревне Орадур-сюр-Глан.

Поскольку Франция, согласно нормам международного права, никогда не признавала воссоединение Эльзаса с рейхом, то получается, что в случае с этими эльзасцами речь шла о французах, которые сражались на стороне противника и как исполнители приказа в решающей степени принимали участие в содеянном в Орадуре. Какая же это была трагедия для этих людей!

Еще одна проблема заключалась в том, что некоторые из этих эльзасцев после войны стали солдатами французской армии, много лет воевали в качестве унтер-офицеров в Индокитае и были кавалерами французских орденов за отвагу. Однажды и они предстали перед трибуналом в Бордо – во французской военной форме.

Однако вскоре после этого в Эльзасе поднялась резкая волна протеста. Депутаты от Эльзаса в Национальном собрании Франции в категорической форме потребовали освободить всех эльзасцев, которые были призваны в войска СС, чтобы не вызвать в Эльзасе опасного изменения политической обстановки.