Товарищи по оружию

– Хорошо, что на гребне сидим, ветер выдувает. А то этот японский запах – спасу нет! И чем это от них так пахнет?

– Ничем от них не пахнет. Это креозот, дезинфекция, они им все дезинфицируют, мне наш полковой врач объяснял, – сказал Саенко.

Полковник недовольно пожат плечами:

– Дезинфекция! Вчера и сегодня и от убитых и от пленных этим сакэ разит.

– По-моему, мы их вчера от воды отрезали, и они только спиртное пили, – сказал Саенко. – Видали, там левей, пониже, две скважины? Это они пробовали до воды докопаться.

– Видать видал, – сказал ни с чел не желавший соглашаться полковник, – по они и раньше пьяные воевали.

– Это бывало, – подтвердил молчавший до этого Худяков, отрываясь от котелка, из которого он ел разогретые мясные консервы. – В июле, когда они в контратаки ходили, я трех пленных допрашивал. – были немножко выпивши.

– В общем, выдающаяся нация, – сказал полковник, – всю Азию завоевать хотят, до Урала, а как в атаку, так выпивши.

– Нация как нация, – возразил справедливый Саенко, – не хуже всякой другой.

– Вы меня, батальонный комиссар, не пропагандируй, – полковник даже покраснел. – Сам марксист! А нация, при всем том, я вам все-таки скажу, паршивая.

– Неверно, – снова оторвавшись от котелка, возразил Худяков, – солдаты они храбрые, а это показатель.

– Тем хуже, что храбрые! – сердито проворчал полковник, у которого за эти дни в полку было триста одних только убитых.

Худяков с удивлением посмотрел на чистое дно котелка. Только сейчас, перебрав в памяти час за часом события последних двух дней, он сообразил, что ничего не ел со вчерашнего утра. Вот, оказывается, почему он съел целый котелок консервов. Он с сомнением погладил небритые щеки.

– Да, побриться вам надо! – сказал рыжий полковник, который сам был отлично выбрит.

– Интересно, как теперь: выведут нас из боя или Ремизовскую брать пошлют? – вместо ответа сказал Худяков и встал.

Все поднялись вслед за ним. Похожая на кратер вулкана в вершина Ремизовской сопки, несмотря на шестикилометровую дистанцию, была хорошо видна отсюда, с Песчаной. По Ремизовской степи огонь несколько дивизионов артиллерии, и когда на вершине рвалось много снарядов сразу, сопка дымилась так, словно внутри нее был разложен большой костер.

– Хорошо, если бы нас завернули на Ремизовскую, чтобы уж все, от начала до конца, – приставив к глазам бинокль, молодцевато сказал рыжий полковник.

Худяков промолчал. Ему, напротив, хотелось, чтобы их полк вывели из боя, потому что Ремизовскую, по всей видимости, успешно брали и так, а в полку были тяжелые потери. Но он промолчал, не желая вступать в спор, тем более ненужный, что полковник, по его мнению, только трепал, языком, а в душе думал так же, как он.

– Товарищ командир полка! – сказал ординарец, подходя к Худякову и называя его по должности, а не по званию, чтобы не обращаться к старшему по званию чужому командиру полка за разрешением обратиться к своему.

И Худяков и рыжий полковник обернулись одновременно.

– Здравствуйте, товарищ полковник, – козырнул ординарец и снова обратился к Худякову: – Тут Кольцов со своим взводом еще один офицерский блиндаж обнаружил. Метров двести отсюда. Просил доложить вам. Не посмотрите?

– Что я, блиндажей не видал, что ли? – лениво сказал Худяков, которого после еды клонило в сон.

– А в нем японцы, – сказал ординарец. – Он засыпан был. Мы с вами мимо ходили. А потом они изнутри прокопали амбразуру и очередь дали.

– Ах, вот чего! – Худяков вспомнил, что полчаса назад отметил про себя близкую пулеметную очередь, на которую, впрочем, как и все остальные, не обратил особенного внимания.

– Не посмотрите, как он их брать будет? – снова спросил ординарец.

– Ох мне этот Кольцов! – со смесью восхищения и раздражения сказал Саенко. – Опять с наганом в руке первым в дырку прыгать будет. И как его до сих пор не убило – просто не понимаю, честное слово! Пойдем, что ли, Валерий Александрович. Надо ему запретить, а?

– Надо запретить, – сказал Худяков и пошел, сопровождаемый Саенко, Лопатиным и рыжим полковником, которому идти было, собственно, незачем, но, раз здесь предстояла какая-то стрельба, он посчитал неудобным спешить на собственный командный пункт.

Спускаясь по склону сопки, Лопатин подумал, что еще никогда не видал такого зрелища смерти, какое открылось глазам с вершины Песчаной.

Земля была сплошь ископана воронками; в окопах, которые шли во много рядов, один за другим, изуродованные тела лежала местами так густо, что под ними не было видно дна окопа. А кругом валялось все то же, что и повсюду: карабины, винтовки, противогазы, ранцы из телячьей кожи, веера, котелки, записные книжки с вывалившимися из них фотографиями, вдавленные в землю бумажки с иероглифами, солдатские шапки, связки нанизанной, как грибы, мелкой сушеной рыбы, мешочки с галетами, рассыпанный рис.

Оставшийся раньше незамеченным блиндаж, к которому она подошли, находился в конце змеевидного, полузасыпанного землей окопа. В земле виднелась низкая дверь.

– Осторожней, товарищ майор! Левей не ходите! – крикнул Кольцов, стоявший на холме, насыпанном поверх блиндажа. – Там у них щель. Они оттуда очередь дали. Двоих бойцов положили!

Несколько красноармейцев из разведроты работали лопатами, срезая угол окопа и расчищая дорогу для броневика с сорокапятимиллиметровой пушкой. Он уже въехал в окоп и, ворча на малом газу, ожидал, когда впереди спрямят еще метр пространства. Тогда дверь блиндажа окажется прямо перед пушкой.

Сбоку на бруствере сидели два бойца с пулеметом, направленным на дверь блиндажа.

– Пулемет не берет! – возбужденно сказал Кольцов. – Наверное, у них с той стороны или плита, или котельное железо.

– Раскидали бы насыпь! – сказал Саенко.

– Долгая история, товарищ комиссар, – ответил Кольцов. – Сейчас по пушки дадим – будь здоров!

– Вон ты какой рассудительный стал, – сказал Саенко. – А мы с командиром полка боялись – ты с ножом в зубах туда полезешь.