Товарищи (сборник)

Босые ноги прошлепали от кровати к столу, чиркнула спичка, и Луговой увидел у стола начштаба полка Синцова, в белой нижней рубашке, без сапог.

— А я тебя еще вчера ждал, — зевая, он почесывал пальцами грудь. — Садись. Впрочем, ты же теперь здесь сам хозяин. Если замерз, погрейся стаканчиком. Правда, сырец, но с дороги пойдет.

На столе рядом с бутылками лежал пистолет в кобуре. «Все такой же», — глядя на его измятое лицо, подумал Луговой.

— А может, отдохнешь с дороги? Я скажу, чтобы хозяйка постелила тебе.

— Нет, Синцов, время выступать.

За окном ржали лошади, скрипели колеса бричек, тяжело катились орудия. «Эскадро-он!..»— кричал звучный молодой голос.

На мгновение стало тихо, и потом будто крупный град зашуршал. Эскадроны, снимаясь с ночлега, уходили в темную степь.

— Пора, — прислушиваясь, повторил Луговой.

Синцов опять прикрыл ладонью рот.

— Догоним на машине. Еще надоест, Луговой. Маршрут и график движения доведены мной командирам эскадронов с вечера.

— Где маршрут? — чуть резче, чем хотел бы, спросил Луговой.

— Сейчас найду карту… — Синцов зашарил руками по столу, зазвенел бутылками. Одна, упав на бок, забулькала. Запах спирта распространился по комнате. — Ах, черт! — Синцов бросился поднимать бутылку. Экая жалость. Ага, нашел. Здесь маршрут. Только с краю намокла… — Он подал Луговому карту.

Придвинув к себе лампу, Луговой склонился над столом. Душившее его раздражение вырвалось наружу:

— Стыдитесь. Какой это маршрут? Вы же начальник штаба.

— А что? — испуганно спросил Синцов. — Может, не та карта?

— Здесь проведена прямая линия, колодцы оставили в стороне.

— Я лично проинструктировал командиров… — Синцов, бледнея и краснея, поглядывая на зыбкую занавеску, закрывавшую ход на хозяйскую половину.

— Эскадроны ушли, а начштаба полка остался где-то сзади. А если завяжется бой? И потом этот… — Луговой обвел рукой стол. — Пейзаж. — Уже мягче закончил: — Приведите себя в порядок и подстегните обозы. Я поеду вперед.

Когда он вышел на крыльцо, звезды уже гасли. Для перехода оставалось совсем мало времени. «Выступать только с вечера», — утвердился в своем решении Луговой. Остался неприятный осадок после разговора с Синцовым… Не успел приехать и уже устроил разнос! В сущности, Синцов — знающий командир, правда распустился за последнее время. И потом — этот панибратский тон.

Остапчук вырос из темноты, держа в поводу лошадь.

— Зорька! — окликнул Луговой.

Кобыла ткнулась теплой мордой в его руку, всхрапнула. Луговой вздрогнул и рассмеялся.

— Узнала, — сказал Остапчук.

Вдруг почувствовал, как начал таять и совсем исчез осадок от разговора с Синцовым. Еще не трогая с места, но встряхнувшись корпусом в седле, почувствовал, как застоялась лошадь.

— Раскормил ты ее.

Но Зорька взяла с места охотно. Остапчук ехал рядом на своем лохмоногом жеребце, на полкорпуса приотставая от Лугового. Взглядывая на них, Луговой не впервые уже подумал, как ординарец и его конь пришлись один к другому. Сутуловатая спина Остапчука была редкостно широка, а круп его лошади массивен, будто сточенный ветрами дикий валун.

Там, где ступали копыта лошадей, оставались зыбкие ямки. Их тут же заравнивал ветер песком, и снова позади лежала гладкая, как скатерть, степь.

— Кажется, подпруга туговата?

— Ни, в самый раз.

— Давно перековал?

— З недилю.

Между ними сразу установился тот язык, который им обоим был понятен. И чем больше Луговой втягивался в этот неторопливый разговор с ординарцем, тем больше охватывало его успокоительное чувство возвращения в свою семью.

8

Однообразная днем, с наступлением темноты преображалась моздокская степь. Голубоватые при лунном свете буруны уходили во все стороны волнами застывшего моря. Вспыхивала вкрапленная в песок слюда. Прикаспийский ветер дул в спины.

Догоняя свой полк, Луговой поравнялся с первым эскадроном. В голове его ехал лейтенант в синем чекмене. Лошадь Лугового, став поперек дороги, преградила ему путь, и лейтенант уже поднял в руке плеть, чтобы наказать ее, но Луговой опередил его.

— Я командир полка. Будем знакомы.

Лейтенант ответно козырнул. С молодого, почти юношеского лица глянули неулыбчивые глаза.

Луговой сдерживал нетерпеливую Зорьку.

— Сколько уже прошел эскадрон? Успеем до рассвета выйти к Куме?

Лейтенант внимательно вглядывался в лицо Лугового.

— Вряд ли. Успеем только до развилки.

— На развилке свернете влево, — сказал Луговой.

— Почему? У меня по маршруту направо поворот.

В тон ему Луговой спросил:

— Когда вы отдаете в эскадроне приказание, у вас тоже спрашивают — почему?

Сзади, в рядах эскадрона, кто-то звучно хмыкнул. Командир эскадрона безвольно уронил руку с зажатой в ней плетью. Луговой спокойно продолжал:

— Утром тщательно замаскироваться между бурунов и ждать темноты. Но предварительно выслать к колодцам разведку.

Лейтенант кашлянул.

— Мне самому поехать с ней?

— Или вашему заместителю. Но столкновений с разъездами противника избегайте. Если же не удастся, чтобы ни один не ушел. Запомните — мы здесь для немцев не существуем. — И, уже тронув лошадь, обернулся: — Если будут пленные, доставить в штаб полка живыми.

Вслед отъехавшему Луговому в шеренгах эскадрона обменивались замечаниями:

— Выходка казачья, а по разговору городской.

— Сейчас все молодые говорить гладко выучились.

— Лошадь под ним донская.

— Еще молоко на губах, а уже комполка. Как баба вареники, так и командиров теперь: шлеп, шлеп.

— Слыхал, как он твоему Дмитрию впечатал?

— Как?

— Мое дело отдать приказ, а ваше — исполнять.

— А за пленных что?

— Если хоть один волос с головы упадет — расстрел.