Традиции & Авангард. № 4 (7) 2020 г.

«Бестолочь ненаглядная!..»

Бестолочь ненаглядная!Ты просишь стихов о любви,В которых рассчитываешьОбнаружить нас с тобой.В своей турецкой изоляцииЯ проявляю признакиПрекрасного биполярного –Впадаю то в смех, то в отчаяние.Но я могу разучить песенку,В которой будет много любви,И спеть её, глядя на тебяНеравнодушными глазами.Ещё я пошлю тебеФиолетовое сердечко,А лучше – цветочек,Который похож на вагину.

«Что стало с поездом…»

Что стало с поездом,В котором познакомилисьМои родителиПолстолетия назад?Наверное, свезён в Юдино –На кладбище поездов.И стоит на заброшенном пути,Вспоминая свои лучшие годы.А может, разобран на части?Металлические переплавленыНа что-нибудь полезное,Например, на мост Миллениум.А деревянные пошлиНа обогрев жилищаСторожа кладбища поездов.И только маленький болтик,Маленький ржавый болтикЗакатился (необъяснимо желаю этого)Куда-нибудь в травуС поезда, в котором познакомилисьМои родителиВечность назад.

«Жизнь в турецкой провинции…»

Жизнь в турецкой провинцииИсполнена отрадных смыслов.Расстояние если не облагораживает,То отодвигает прошлоеНа безопасное расстояние.В наличии же потухший вулканИ город с дивным прошлым,Которое изучу непременно.А ещё – много небаИ сказочной безвкусицы…Порой настигает кручина.Поплакаться, как всегда, некому.Приучила себя и другихК своей – как её? – самодостаточностиИ разительности своей(Услышала однажды).А маяка здесь нет.И смотрителя маяка тоже нет.

Анатолий Санжаровский

Анатолий Санжаровский родился в 1938 году в селе Ковда Кандалакшского района Мурманской области, в семье ссыльных переселенцев. В 1966 году окончил факультет журналистики Ростовского университета. Автор многих книг, в том числе «От чистого сердца», «Сибирская роза», «Пешком через Байкал».

Стакан распятой земли Повесть без вымысла

За что судили тех, у кого не было улик?

За их отсутствие.

Михаил Генин

На каждом человеке лежит отблеск истории.

Юрий Трифонов

Россия!Тяжело в твоих пределахСамим собою выживать сейчас:Повыбили и смелых, и умелыхУ нас в роду.Когда бы лишь у нас!Олег Бузулук

Калачеевская ночь

В пятницу семнадцатого марта одна тысяча девятьсот девяносто пятого года померла в Нижнедевицке моя мама. Пелагия Михайловна Санжаровская. (В девичестве Долженкова.)

На похоронах меня поразили своей поэтичностью причитания-плачи её родной сестры Нюры.

Тётя посулилась списать на бумажку свои слова.

Да не списала.

Ждал-пождал я в Москве с полгода и, так и не дождавшись обещанного, сам поехал в августе к тёте Нюре Кравцовой за Воронеж, в степной, сомлелый на солнцепёке городишко Калач.

А под боком у Калача жила Новая Криуша. Отцово родовое гнездо. Столица нашей семьи…

Воронежский поезд приплёлся в Калач уже в сумерках.

Весело выглядываю из тамбура. Улицы не убраны в кумач. Ни знамён, ни гирлянд. На перроне нет духового оркестра. Ни трапа с красной ковровой дорожкой… Ни завалящей ковровой дорожки, ни тётушки.

Никто меня не встречает?

Гм… Куда же мне одному шлёпать в ночь?

У меня ж здесь ни одной знакомой души, кроме тёти…

Хотя…

От вагонных ступенек тихая грусть повела меня в тупичок. «Толик… Толик… – позвал я тихонько себя из далёкого тёплого лета пятьдесят шестого. – Ты чего молчишь? Ты же здесь… Слышишь?.. Ты же давно здесь… С той самой поры… Напомнить? Тогда ты впервые поехал один на поезде к бабушке. Сюда, в Калач, а потом в Собацкий. И мама тебе всё наказывала не спать в поезде. Ты всё удивлялся: почему это не спать? Заснёшь – украдут шо-нэбудь, постращала мама. Но красть было нечего. У тебя была лишь маленькая фанерная балетка, и та пустая. А ты всё одно не спи, стояла на своём мама… И ты пообещал, что не будешь в поезде спать.

До самых Лисок крепился. Не спал. А как сел в Лисках на третий уже за всю твою дорогу поезд, так и заснул на самой верхней, третьей, полке. В Калаче весь народишко высыпался из вагона. Ты не слышал. И состав слился в тупик. Тут, в тупичке, ты проснулся от тишины, выпрыгнул в окно и побежал к вокзалу. А оттуда уже автобусом к бабушке в хуторок Собацкий. С той поры ты остался в Калаче. Семнадцатилетний. В веснушках. Сильный… Отзовись… Помоги мне, старику… Не молчи…»

Но тот Толик, из молодости, не откликался, и я, подталкиваемый в спину тёплым неунывающим ветром, побрёл по шпалам назад к тусклым огням вокзала.

Незнамо как я оказался в автобусе и очнулся, когда ко мне подошла кондукторша с билетной сумкой на груди:

– Вам куда ехать, мил гостюшка? – спросила она.

Я пробормотал тёткину улицу.

– Так туда автобусы уже не бегают. Поздно… Переедете с нами через мост и выходите. Мы поедем прямо. А вы идить у левую руку… Малёхо пройдёте по асфальту. А там ещё свернёте в левый бок…

Я шёл и час, и два…

Всё было черно. Куда я мог сворачивать?

Смотрю, где-то уж очень далеко замерцали тоскливые огоньки.

Я засомневался, что это ещё городок Калач, и, постояв, подумав, пошарачился назад.

Я вернулся к той развилке, где выходил из автобуса.

В бетонной плите стоял дорожный указатель.

Я так-таки и в темноте прочитал белые буквы.

Они складывались в Манино.

Манино!

В этом селе жила до замужества бабушка по маминой линии.

Мне стало как-то хорошо, будто я попал в гости к своим.

Я достал из портфеля огрызок колбасы, ломоть чёрного хлеба и, присев на холодный бетон, принялся есть.