Традиции & авангард. Выпуск № 4

Поздний вечер.

На улице время от времени, грохоча и позвякивая, пробегают запоздалые трамваи, блестят в свете уличных фонарей. Там тополя на улице – они качаются от ветра и роняют на асфальт большие жёлтые листья.

Даша и Андрей долго молчат.

ДАРЬЯ (вдруг). А вы говорите: «Мелкая речка Урал!», Василий Иванович…

АНДРЕЙ. Что?

ДАРЬЯ. Ничего.

АНДРЕЙ. Целовать курящую женщину – всё равно что лизать пепельницу.

ДАРЬЯ. Ну?

АНДРЕЙ. Сказал Горький.

ДАРЬЯ. Ну не ты же, ясен перец.

АНДРЕЙ. Признаюсь, не я. Горький сказал: «Целовать курящую женщину – всё равно что лизать пепельницу!» Понимаешь?

ДАРЬЯ. Ну целовал же. Лизал же.

АНДРЕЙ. Повторяю: «Целовать курящую женщину – всё равно что лизать пепельницу!» А ты, Дашенька, куришь!

ДАРЬЯ. И что мне теперь: обосраться и не жить?

АНДРЕЙ. Фу!

ДАРЬЯ. Фу-фу.

АНДРЕЙ. Так вот, что касаемо этого дела… Я не виноват ни в чём. Ты сама всё сделала, Дашенька.

ДАРЬЯ. Конечно.

АНДРЕЙ. А кто ещё?

ДАРЬЯ. Никто.

АНДРЕЙ. Сама. Сама!

ДАРЬЯ. Папин бродяга. Мамин миляга.

АНДРЕЙ. Прекращай уже!

ДАРЬЯ. Я давно прекратила. А ты что так одет? Ты что как на Северный полюс собрался?

АНДРЕЙ. Я всегда так ходил, в такой одежде, Дашенька.

ДАРЬЯ. Что, правда? Какой-то бурдюк, зимогор просто, бомжара. А почему я не замечала? Это же ужас.

АНДРЕЙ. Ты давай только без фанатизма. Не знаю, куда ты смотрела. Не на меня, наверное.

ДАРЬЯ. Чего?

АНДРЕЙ. Того. Ну так вот. Что касаемо этого дела… Дак что ты мне звонила, зачем вызывала?

ДАРЬЯ. Я разве тебе звонила? Ты разве не сам приехал?

АНДРЕЙ. Ты звонила. Посмотри в свой телефон, в исходящие, Дашенька.

ДАРЬЯ. Нету телефона. Продала его. Тоже.

АНДРЕЙ. Ты звонила! Так вот, что касаемо этого дела, по которому я пришел сюда… Дашенька, я же сказал тебе, что я тебя больше не люблю.

ДАРЬЯ. Ну.

АНДРЕЙ. Ну, любил раньше. Разлюбил теперь. Ну, это же нормально, нет?

ДАРЬЯ. Ну?

АНДРЕЙ. Любил – разлюбил. Раньше любил, а теперь – разлюбил. Теперь – разлюбил. Но ведь когда-то же – любил! И поэтому давай разойдёмся мирно. Понимаешь?

ДАРЬЯ. А вы говорите: «Мелкая речка Урал!», Василий Иванович.

АНДРЕЙ. Ну хватит уже, Дашенька. Не смешно.

ДАРЬЯ. А мне смешно. Какая же я дура. Масакра полная. Знаешь, что это такое? Это когда полный финиш. Нет перевода на русский. Резня, конец, финиш, трындец, пропасть, провал, жесть, адище, капец, блин. Ну, и еще…

АНДРЕЙ. Хватит.

ДАРЬЯ. Дай договорить!

АНДРЕЙ. Я уже понял. Хватит! К чему ты про это, Дашенька?

ДАРЬЯ. А я и не знаю. Начала говорить и забыла: зачем я это говорила? Не знаю. Ничего не знаю. Знаю только, что полная масакра в моей жизни наступила.

АНДРЕЙ. Я просил: без фанатизма.

Даша встала.

Идет к манекенам, проводит пальцем по платьям.

Идёт, теребит юбки, трогает манекены.

ДАРЬЯ. Слушайте, девки, а! Вы замуж собрались, а? Не надо, пожалуйста. Вы слышите, нет? Нет, не меня, а его – вы слышали то, что он сказал? Он любил, но теперь – разлюбил. Понимаете?

АНДРЕЙ. С кем ты разговариваешь?

ДАРЬЯ. С невестами.

АНДРЕЙ. К чему это? Прекращай этот спектакль, Дашенька.

ДАРЬЯ. Нет, вы слышали? Он любил, но теперь разлюбил. Андрюшенька, дорогой! Ну, тогда верни мне все мои игрушки, раз мы с тобой расстаемся, а? Поиграли и верни, а? Я ухожу из твоей песочницы, отдай мне мои игрушки!

АНДРЕЙ. Ну я же просил без фанатизма! Что еще?

ДАРЬЯ. Забирай свои игрушки, отдавай мне мой совок! Не хочу с тобой, подружка, здесь играть! Тут мой песок!

АНДРЕЙ. Ты что, чокнулась, Дашенька?

ДАРЬЯ. Нет, там, тогда, в детстве, мы не так говорили! Там было не так! А вот как было: «Ты мне больше не подружка, ты мне больше не дружок, не играй в мои игрушки и не писай в мой горшок! Мама купит мне козу, я тебе не показу! А козу зовут Маруся, я сама её боюся!»

АНДРЕЙ. Ну всё, я пошёл. И зачем вот ехал? Про козу слушать?

ДАРЬЯ. Стой.

АНДРЕЙ. Что, Дашенька? Что касаемо этого дела, я тебе скажу… Дашенька, мы прожили с тобой год, у меня были проблемы с бизнесом. Но ты – спасибо тебе! – выручила, подарила мне машину, я ее продал, и всё!

ДАРЬЯ. Что – всё?

АНДРЕЙ. Всё теперь хорошо!

ДАРЬЯ. А ещё я переписала на тебя квартиру, и ты её тоже продал.

АНДРЕЙ. Ну да, правда.

ДАРЬЯ. Я теперь снимаю комнатёшку в коммуналке. А ещё я отдала тебе все мои деньги, все накопления. А ещё я взяла бешеные кредиты, и теперь я закрываю мой свадебный салон, мой бизнес, который я десять лет назад создала с нуля. Закрываю потому, что мне нечем платить за аренду. Я даже телефон продала. У меня нет ничего. Нуль.

АНДРЕЙ. Ну да. Это правда.

ДАРЬЯ. Правда?

АНДРЕЙ. Ну, я же не просил тебя, ты сама это сделала, Дашенька.

МОЛЧАНИЕ.

ДАРЬЯ. Правильно. Потому что, едва мы с тобой познакомились, началось что-то странное. Когда у тебя кончились деньги на цветы для меня и на рестораны, ты начал плакать по ночам. Наверное – да нет, не наверное, а конечно! – не плакал, а играл! Играл, эдак, отвернувшись ночью к стенке, всхлипывал и будил меня, а я, добрая душа, просыпалась в ужасе и спрашивала: «Андрюша, что с тобой, что случилось?!»

АНДРЕЙ. Не так, Дашенька. Не передёргивай. Зачем ты всё время передёргиваешь, Дашенька? Ты проснулась тогда, в первый раз, и сказала: «Что такое? Ты плачешь?» Так ты сказала. Я очень хорошо это запомнил. Потому что я тогда – любил тебя. Такое не забывается. Но теперь я тебя – разлюбил.

ДАРЬЯ. Ну да. И ты сказал мне: «Да я так!» И потом продолжал эту пытку неделю. А потом стал жаловаться. Да так искренне, с такой слезой стал рассказывать, что тебе не хочется жить, что ты встретил наконец человека – нет! – главного человека в своей жизни, свою половинку, ради которой ты жил до сорока лет, встретил, и вот-надо уйти из жизни, покончить жизнь самоубийством! Потому что – потому что! – у тебя нет сил, ты загнан в угол проблемами с бизнесом. Так?