Трагедия адмирала Колчака. Книга 1

Вероятно, скрытность в данном случае объяснялась нежеланием, чтобы немцы узнали о направлении эшелонов на север, где проектировался союзнический десант, к которому, очевидно, должны были присоединиться переправляемые во Францию чехословаки. Но на сибирские эшелоны приостановка продвижения произвела сильное впечатление. В ней видели немецкую интригу. К тому же шла агитация чешских коммунистов, сеявших слухи о том, что войска до Франции не дойдут.

«В атмосфере, насыщенной взаимным недоверием и подозрениями, — пишет историк чехословацкой «легии» в Сибири, — наши войска чувствовали себя очень плохо, и среди них начали раздаваться голоса, требующие, чтобы продвижение на Владивосток было достигнуто более радикальным способом. Достаточно сослаться на резолюцию секретного совещания начальников отрядов первой чехословацкой дивизии 13 апреля, известной под именем Кирсановской резолюции, которая была подана командиру корпуса… Но и во второй дивизии, первые эшелоны которой были уже во Владивостоке, а другие находились частью в Сибири, а частью на Урале, было такое же настроение. Там были главным образом офицеры 7-го полка, капитаны Гайда и Кадлец, которые уже в начале мая были убеждены, что конфликт с большевиками неизбежен и что дорогу во Владивосток придётся пробивать с оружием. Поэтому на всякий случай старались обеспечить свои отряды; например, капитан Гайда в половине мая неофициально вступил в переговоры с некоторыми руководителями русского тайного антибольшевицкого движения в Новониколаевске» [«Вольная Сибирь». IV, с. 19–20].

На почве общего возбужденного настроения 14 мая в Челябинске произошёл инцидент, которому суждено было стать формальным поводом к вооружённому выступлению чехов. Инцидент состоял в убийстве чехами мадьярского солдата, обвинявшегося в поранении чеха. Челябинской следственной комиссией было арестовано несколько чешских офицеров, заподозренных в сношениях с «контрреволюционерами» (чешские источники говорят об аресте депутации, посланной в Совет)… В ответ, по распоряжению командира чешского эшелона Войцеховского, был занят вооружёнными силами вокзал и предъявлено ультимативное требование об освобождении арестованных. В сущности, конфликт был улажен на этот раз без кровавого столкновения. Но большевики, утверждает Штейдлер, «воспользовались этим случаем, чтобы окончательно ликвидировать весь чехословацкий вопрос».

21 мая были арестованы в Москве оба представителя Отделения Чехосл. Нац. Совета Макса и Чермак «совершенно незаслуженно», так как вели себя лояльно по отношению к советской власти. Одновременно с арестом было дано распоряжение о полном разоружении и расформировании чешских эшелонов [телеграммы Троцкого и Аралова]. Чехословакам было предложено «организоваться в рабочие артели по специальностям и вступить в ряды Красной армии». Обе слишком поспешные телеграммы, объясняемые сведениями, доходившими до большевиков, являлись крупной тактической ошибкой со стороны большевицкой власти, но едва ли есть какое-нибудь основание предполагать здесь провокацию: выступление чехословаков было не в интересах большевиков. Последние так мало рассчитывали на возможность сопротивления на Урале, что даже эвакуировали золотой запас в Казань, как наиболее безопасное место [246] .

246

Большевицкие историки видят здесь ловкий шаг эсеровских заговорщиков, проникших в правительственные органы и сумевших устроить эвакуацию золота туда, где предполагалось поднять восстание.

«Лояльные» Макса и Чермак, принимая все условия Троцкого, предписывали с своей стороны сдать всё оружие официальным представителям местных советов, причём объявляли, что «каждый, кто не выполнит этого приказа», должен рассматриваться как мятежник и ставит себя вне «закона». От имени Масарика Макса заявил, что происшедшие недоразумения в Челябинске, ошибка чехов. Он требовал немедленного прекращения всякого рода выступлений, которые препятствуют выполнению «национального дела». Отмечая уступчивость Максы, Садуль вместе с тем выражает сомнение, что чехи в Сибири доверчиво отнесутся к этим телеграммам… Там настроение, как мы знаем, было уже иное. По словам Штейдлера, уступки, сделанные советской власти, вызвали большое возмущение, и Отделение Нац. Совета ввиду проявленного оппортунизма потеряло авторитет в войсках… [247] Съезд воинских делегатов в Челябинске (16–20 мая) встал определённо на точку зрения неизбежности столкновения и постановил, прекратив дальнейшую сдачу оружия, двигаться «собственным порядком» во Владивосток. Управление передвижения было изъято из-под руководства Отд. Нац. Сов. и передано особому исполнительному комитету съезда во главе с командирами полков — Чечек, Гайда и Войцеховский. Председателем Комитета был избран член Отд. Нац. Совета Б. Павлу.

247

Драгомирецкий [Чехословаки в России] даёт другое объяснение: «Чехословаки, конечно, поняли, под каким давлением была доставлена эта телеграмма, посмеялись над её содержанием и ответили, что они не признают над собой власти её авторов» [с. 57].

В сущности, произошла маленькая внутренняя революция [248] . «Относительно внутренних русских дел оставался действительным старый принцип нейтралитета» [249] , — подчёркивает Штейдлер. Ясно, однако, что теперь это было фикцией. Чехи должны были столковаться с антибольшевицкими силами, иначе им грозила бы опасность попасть вновь на положение военнопленных и быть выданными Германии… С этой стороны Масарик прав, когда говорит: «Наши бои в Сибири не были интервенцией — только обороной» [II, с. 82].

248

Подшивалов. Гражданская борьба на Урале. 1917.

249

На первых порах чешские руководители в Сибири действительно строго держались заветов Масарика. Делегат Добровольческой армии в Сибири ген. Флуг тщетно пытался войти с ними в соглашение.

25 мая последовала известная грозная по содержанию телеграмма Троцкого: «Все советы на жел. дор. обязаны под страхом тяжёлой ответственности разоружить чехословаков. Каждый чехословак, который будет найден вооружённым на жел.-дор. линии, должен быть расстрелян на месте, каждый эшелон, в котором окажется хотя бы один вооружённый, должен быть выброшен из вагона и заключён в лагерь военнопленных… Одновременно посылаются в тыл чехословацким эшелонам надёжные силы, которым поручено проучить мятежников… Ни один вагон с чехословаками не должен продвинуться на восток…»

Большевицкие отряды, говорит Штейдлер, «предательски» напали на наши эшелоны… Во всяком случае, начались повсеместные выступления чехов и сорганизовавшихся русских антибольшевицких сил.

«Сталкиваясь непосредственно с организованными мадьярами, считая, что требования разоружения и остановки продвижения на восток исходят от Мирбаха [250] , наши солдаты, — пишет проф. Масарик, — были убеждены, что большевиков против нас ведут немцы… и что воюют, собственно, против Германии и Австрии». Казалось, что «воскресший чешско-русский фронт является обновлением борьбы с немцами и австрийцами» [II, с. 83–84]. Только русские проявляли больший интерес к «противосоветскому фронту», а чехи к «противогерманскому» [251] .

250

Это усиленно подчёркивалось чехами, как свидетельствует рапорт, представленный Мирбаху германскими делегатами, бывшими в Пензе 29 мая и арестованными чехами. «Нам заявили, что, по имеющимся в их штабе (т.е. в штабе дивизии кап. Чечека) данным, председатель германской комиссии военнопленных лейт. Лессинг руководит большевицкими отрядами и приказал германским военнопленным принять участие в боях большевиков с чехами. Мы опровергаем это утверждение… На самом деле в борьбе на стороне Советского правительства приняли участие только те германские и австрийские военнопленные, которые состояли в красной гвардии и были нами исключены из списков военнопленных» [Bothmer. Mit graf. Mirbach in Moskau. Tubingen, 1922].

251

Prikryl. Sibirska drama. Прага, 1929.

Таким образом, в Сибири взаимоотношения определились достаточно ясно. Как заявили впоследствии большевики в воззвании Комиссариата Сов. Упр. Сибири от 1 августа, «40.000 новых иноземных помощников в лице чехов» шли, чтобы «закабалить» трудящихся Сибири, сделать их «рабами» и «задушить революцию» [«Хр.». Прил. 42]. Иностранная дипломатия в Сибири всё же удивлена конфликтом и принимает «все меры к мирной его ликвидации» [Штейдлер]. Вступается за чехов и центр.

24 июня Садуль пишет [252] : «Вчера я снова подтверждал Троцкому, что французская военная миссия удивлена и обескуражена борьбой, неожиданно возникшей между советами и чехословаками»… Начинается какая-то полная неразбериха. Садуль более 100 раз официально говорит Троцкому от имени ген. Лаверна о желании Франции ликвидировать конфликт в Иркутске.

24 июня между мирной делегацией Центросибири и чехословацкими эшелонами заключается даже договор, по которому на протяжении всей Сибири устанавливается «общее перемирие». Предварительные условия как основа для мирных переговоров гласят: взаимное освобождение пленных; отказ чехов от всякой связи и содействия политическим партиям и пр., борющимся против советской власти; в случае ликвидации конфликта чехословацкие войска начинают отправляться из Владивостока с 1 июля и т.д. [«Хр.». Прил. 35]. В конце того же июня, говорит Штейдлер, чехословацкие эшелоны получают «полуофициальное» сообщение, что Антанта одобряет выступление и что союзники придут к ним на помощь. Очевидно, Штейдлер имеет в виду заявление представителя французской военной миссии в Сибири майора Гинэ. Он обратился к чехословацким войскам с таким воззванием: «На здар, братья! Вчера я был счастлив сообщить временному исполнительному комитету чехосл. армии великую новость: шифрованную телеграмму от французского посланника, доставленную мне специальным курьером и содержащую извещение о выступлении союзников в России. К великому своему удовольствию, я уполномочен передать чехословацким частям в России за их выступление благодарность союзников»… [253] Садуль 13 и 16 июля, комментируя этот документ, утверждает, что генерал Лаверн отрицает его аутентичность и что Гренар официально должен его опровергнуть [ib. Р. 94, 98]. Садуль прав: параллельно ведутся две политики, взаимно друг друга исключающие.

252

«Quarante lettres». P. 82.

253

«Чехосл. Дн.», № 108; «Заря», № 13; Владимирова. С. 227.

* * *

Вся эта действительность могла бы быть целесообразна в том случае, если бы определённо принятое решение идти с антибольшевицкими русскими силами диктовало выжидательную тактику с целью помочь сорганизоваться в крайне ненормальных и тяжёлых условиях, о которых говорит Фрэнсис в своей «исповеди» (так называет Левидов страницы в воспоминаниях американского посла, обосновывавшие необходимость выступления союзников в России). Этого определённого, окончательного официального решения ещё не было. Отсюда «ложным» считает Штейдлер утверждение большевиков, что план чехословацкого выступления был заранее подготовлен [«Вольная Сибирь». IV, с. 26]. Это — версия чешских коммунистов, относивших в своём органе «Прокопник Свободы» (27 июня) соглашение уже к марту месяцу. То же утверждал работавший в военной миссии французский коммунист Паскаль на московском эсеровском процессе [Владимирова. С. 215].

Большевицкие историки усиленно цитируют сообщение о якобы бывшем в Москве в апреле совещании во французской миссии при участии русских военных о создании противогерманского фронта и использовании чехов. Наиболее подробные сведения об этом совещании находятся в книге Парфенова.

«В апреле, — пишет Парфенов, — центральному [254] штабу стало известно, что в Москве, в связи с прибытием из Парижа представителя французского генерального штаба, полковника Корбейль, начальником французской военной миссии генералом Лаверн и английской — генералом Локкарт, с участием представителей русской академии генерального штаба, полковника Сыромятникова и генерала Иностранцева, разрабатывается план низвержения советской власти и возобновления противогерманского фронта на территории России.

Для координирования действий и информации о положении дела в Сибири 12 апреля в Москву был послан представитель центрального штаба, капитан Коншин, который с документами представителя союза сибирских кооперативных союзов Закупсбыта, совершенно свободно доехал до Москвы, принимал участие в контрреволюционном совещании в стенах французской военной миссии и так же свободно возвращался в Новониколаевск.

На этом московском совещании решено было, что чехословацкие войска, эвакуируемые на Дальний Восток с согласия Совета Нар. Комиссаров, постепенно займут наиболее стратегические опорные пункты Уссурийской, Сибирской и Уральской жел. дороги и, координируя свои действия с нелегальными контрреволюционными организациями, выступят против советской власти. За эту «услугу» английское и французское правительства обязывались помочь отделению чехословаков от Австро-Венгрии и признать будущую Чехословацкую самостоятельную республику и в дальнейшем выплачивать содержание чехословацким войскам. Причём, учитывая настроение чехословацких войск, имелось в виду «убедить» военного и морского комиссара Советской республики Л. Троцкого «разоружить» чехословаков, что должно было послужить сигналом и быть оправданием в глазах последних факта их противосоветского выступления» [255] [с. 19–20].

254

Сибирскому — об этом см. следующую главу.

255

По наведённым мною справкам, ген. Иностранцев, во всяком случае, отрицает своё присутствие на таком собрании.