Трагедия адмирала Колчака. Книга 1

С другой стороны, как свидетельствует Деникин, окончательная консолидация государственно-мыслящих сил вокруг генерала Корнилова произошла только после его назначения Верховным Главнокомандующим [51] (18 июля), то есть менее чем за десять дней до отъезда Колчака из России (27 июля). До этого же, в течение месяца с лишним пребывания адмирала в Петрограде, он был фигурой вполне самостоятельной, и потому, рассуждая о нереализованных вариантах развития событий, следует не столько подозревать в Колчаке некоего «резидента» «корниловской партии», сколько предполагать возможность выдвижения и поддержки именно его как потенциального диктатора со стороны кого-либо из тех, кто позже склонился к «корниловской ориентации».

51

Деникин А.И. Указ. соч. Т. II. С. 29.

Одну из таких «организаций» мы уже видели — кружок, в который входил Клерже; ранее было упомянуто о другой, скорее всего намного более серьёзной — создававшейся генералом Крымовым на юге; и сейчас время вспомнить о ней, поскольку именно в начале июля в Петрограде появляется офицер, долгое время служивший под началом Крымова, а в недалёком будущем — активный участник военно-политической борьбы на Востоке России, оставивший свой след не только на страницах истории, но и в биографии адмирала Колчака.

Этим офицером был есаул Г.М. Семёнов, младший соратник Крымова по Уссурийской конной дивизии, командование которой стяжало генералу славу выдающегося кавалерийского начальника. Семёнов — храбрый, сметливый, решительный, умеющий держать свои мысли в тайне, по мнению другого его командира (барона П.Н. Врангеля), «весьма популярный среди казаков и офицеров» [52] , несколько месяцев занимавший пост полкового адъютанта и в этом качестве, несомненно, бывший на виду у начальника дивизии, — переводился на Кавказский фронт, но уже весной 1917 года вернулся в Уссурийскую дивизию (Крымов получил повышение, но дивизия по-прежнему входила в состав его III-го конного корпуса) и… менее чем через два месяца отбыл в Петроград с проектом формирования добровольческих частей из инородческого населения Забайкалья.

52

Врангель П.Н. Записки (ноябрь 1916 г. — ноябрь 1920 г.). Ч. I // Белое Дело. [Кн.] V. [1928]. С. 12.

«Находясь в ожидании того или иного решения о своём деле, я от нечего делать начал завязывать случайные знакомства в городе», — вспоминает Семёнов [53] , явно чего-то недоговаривая, поскольку плодом этих якобы досужих «знакомств» и наблюдений явился план военного переворота с ликвидацией Совета рабочих и солдатских депутатов и, при необходимости, — даже Временного Правительства, на смену которому должна была придти военная диктатура [54] . Размышления на эту тему относились к первой половине июля, и разумеется, что есаул не мог не слышать об адмирале Колчаке, тем более что проживал Семёнов у лейтенанта флота В.В. Ульриха [55] (корпоративный дух морского офицерства вообще становился, должно быть, немаловажным фактором в распространении популярности Колчака: так, присутствие в «организации Клерже» капитана 2-го ранга Фомина [56] представляется дополнительным подтверждением правдоподобия воспоминаний самого Клерже).

53

Семёнов Г.М. О себе. Воспоминания, мысли и выводы. [Харбин?], 1938. С. 47.

54

Там же. С. 48–49.

55

Там же. С. 46.

56

Протокол допроса Н.Д. Миронова… С. 250.

Подчеркнём, что и сама принадлежность Семёнова к «организации» (или «военному центру») генерала Крымова остаётся лишь предположительной, указаний же, что личность Колчака привлекала внимание Крымова, — нет никаких (а Семёнов на роль будущего диктатора прочил генерала Брусилова, считая лишь, что того не следует посвящать в планы переворота до их реализации, поставив в конце концов перед свершившимся фактом); однако представляется интересным совпадение взглядов и даже намерений двух выдающихся представителей Российской Армии и Флота — прямого «заговорщика» Крымова (Деникин: «Его непоколебимым убеждением было полное отрицание возможности достигнуть благоприятных результатов путём сговора с Керенским и его единомышленниками. В их искренность и в возможность их «обращения» он совершенно не верил…»; «…хотел разить, утратив веру в целебность напрасных словопрений и исходя из взгляда, что страна подходит к роковому пределу и что поэтому приемлемо всякое, самое рискованное средство…» [57] ) и потенциального «заговорщика» Колчака, не менее разочарованного во Временном Правительстве и уже склоняющегося к конспиративной и даже нелегальной работе против революции в целом, не разделяя, кажется, её «советскую» и «правительственную» составляющие. И не менее интересно первое, пусть пока заочное, знакомство есаула Семёнова с адмиралом (сомневаться в чём вряд ли приходится) — знакомство, которому вскоре предстоит продолжиться на восточной окраине бывшей Империи…

57

Деникин А.И. Указ. соч. Т. II. С. 37.

И в любом случае бесспорно одно: создававшаяся вокруг Колчака атмосфера, независимо от наличия у него реальных союзников и сотрудников или готовности к решительным действиям, делала его крайне опасным в глазах Министра-Председателя Керенского, который уже утрачивал, похоже, способность к рациональному мышлению и ставил перед собою задачу, главным образом, сохранения в своих собственных руках той призрачной власти, которой ещё обладало Временное Правительство. А потому бессмысленна ложная многозначительность намёков, подчас звучащих в рассказе об отъезде Колчака в Америку: «Временное Правительство отправляет его с некой до сих пор не вполне ясной миссией в США (официально речь шла всего-навсего об «обмене опытом» в минном деле, но по меньшей мере странно, что подобная роль предоставляется одному из ведущих адмиралов…)» [58] . На самом деле Керенский уже был готов к проведению самоубийственной политики, достигшей апогея в августовской провокации против генерала Корнилова и предопределившей бесславный конец Временного Правительства и жалкий финал судьбы его Министра-Председателя. Впрочем, всё это ещё впереди — пока же адмирал, находясь заграницей, проницательно сформулирует сущность своей «миссии»: «…Моё пребывание в Америке есть форма политической ссылки, и вряд ли моё появление в России будет приятно некоторым лицам из состава настоящего правительства…» [59]

58

Кожинов В.В. «Черносотенцы» и Революция (загадочные страницы истории). 2-е изд., дополненное. М., 1998. С. 57.

59

Черновик письма А.В. Колчака А.В. Тимиревой от 29 сентября 1917 года // «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна…». С. 229.

Итак, Александр Васильевич Колчак на долгие месяцы был оторван от России. Но никак невозможно сказать, чтобы он был Россией забыт, и в этом тоже — тайна того исключительного воздействия на умы и сердца, которое становилось неотъемлемой частью образа адмирала. Всего лишь «один из» командующих флотами, не слишком удачливый в своих первых попытках обуздать стихию, «политический деятель», не успевший выйти на политическую сцену… — в смутное время, когда имена вспыхивают и угасают мгновенно, погружаясь во мглу забвения, Колчак неизменно живёт в «общественном сознании» в качестве угрозы или надежды.

В общем, нетрудно понять, почему именно его образ витает над революционизирующимся (и попросту дичающим) Черноморским Флотом как призрак возмездия: «Слыхал? К Дарданеллам, к Дарданеллам Колчак подошёл, стоит во главе… Во главе стоит всех держав! Думаешь, когда сюда дойдёт, простит всех, это хулиганство?» («И всё было зыбко и непрочно. […]…Через Дарданеллы, при участии непоколебимого до сих пор Колчака, пробивались к Севастополю с неслыханной кровью английские дредноуты…») [60] . Менее объяснимо, почему на Дону, отнюдь не бедном громкими именами военачальников (Корнилов, Алексеев, Каледин, Деникин…), те, кто надеялся и ждал возрождения державы, тоже продолжали помнить Колчака, рождая слух за слухом:

60

Малышкин А.Г. Указ. соч. С. 392, 394.

«— Союзники прошли через Дарданеллы. Союзную эскадру ведёт адмирал Колчак.

В предчувствии красных ужасов, накануне падения Ростова и Новочеркасска так хотелось увидеть русскую жизнь под вымпелом Колчака.

Но слухи оказались слухами.

В мае [1918 года] пришёл другой слух:

— Колчак в Северном море. Над Архангельском рядом с английским флагом реет русский Андреевский флаг (действительно, в журнале, датированном 28 июля 1918 года, передавался слух о поездке «на Мурман» Б.В. Савинкова, якобы делающего при этом «ставку на Колчака» [61] . — А.К.).

— Будет на севере жизнь под вымпелом Колчака.

Но и в Архангельске не оказалось Колчака.

Теперь (поздней осенью 1918 года. — А.К.) адмирал Колчак, по слухам, сразу в двух местах:

— Диктатор в Омске.

— Русский адмирал на английском дредноуте в Константинополе.

Но где он точно — никто сказать не может» [62] …

61

Севский В. [Краснушкин В.А.]. Борис Савинков // Донская Волна. 1918. № 6, 15 июля [старого стиля]. С. 1.

62

Курганов В. [Краснушкин В.А.]. Адмирал Колчак // Там же. № 24, 25 ноября [старого стиля]. С. 5–6.

И уж совсем причудливо выглядит матрос-большевик из стихотворения Максимилиана Волошина, — убийца и погромщик, который, несмотря на всю свою революционность,

…угрюмо цедит земляку: «Возьмём Париж… весь мир… а после Передадимся Колчаку» [63] .

И пусть даже этот парадокс не подсмотрен, а сочинён поэтом, стремящимся подчеркнуть бессмыслицу, хаос, сумятицу, душевную и духовную разруху, которые владели теми, кто в безумном ослеплении рушил всё, построенное веками (хотя Волошин и утверждал, что «зарисованная» им «личина» была «наблюдена» в действительности в начале 1918 года), — всплывшее среди этого бреда имя Колчака отнюдь не случайно. Громадный потенциал, заключенный в личности адмирала, превращал это имя в легенду, которая бродила по раздираемой междоусобицами Русской Земле.

63

Волошин М.А. Россия распятая // Из творческого наследия советских писателей. Л.: Наука (Ленинградское отделение), 1991. С. 83.

Россия ждала адмирала Колчака — и адмирал Колчак не мог вновь не появиться в России.

* * *

«Заграничная командировка», а фактически — изгнание, естественно, тяготило его. Как представляется, дело было даже не в вынужденной оторванности от родины, — моряку не в новинку были дальние походы, — а в том, что таланты, порыв, желание работать, не останавливаясь и перед риском, оказались невостребованными и более того — отвергнутыми; и не случайно на фотографии, запечатлевшей Александра Васильевича среди сослуживцев, составивших вместе с ним «Русскую морскую комиссию в Американском Флоте», адмирал, как будто утонувший в глубоком сиденье дивана, в видоизменённой после революции форме без погон, напоминает нахохлившуюся больную птицу. В течение этих месяцев он мучает себя размышлениями о нынешнем положении своём и России, пишет длинные письма А.В. Тимиревой, и вырванные из них цитаты подчас становятся поводом к ложным интерпретациям душевного состояния Колчака.