Трагедия адмирала Колчака. Книга 1
Шрифт:
Участники Совещания, шедшие на очень большие для себя компромиссы признанием прав старого У.С., естественно, хотели обеспечить, по крайней мере, то, чтобы собравшиеся остатки У.С. были внушительны по числу народных избранников, и хотели определённых гарантий в этом отношении. В ответ они получили, быть может, принципиально правильную, но схоластическую реплику Гендельмана: «От имени У.С. никто не имеет права говорить, оно одно определяет и кворум и срок». Впрочем, эсеры делали уступки, мотивируя их устами Гендельмана: «…гибель У.С. есть гибель России. Вопрос поставили таким образом, что установление определённого кворума и определённого срока для возобновления работы У.С. делается условием соглашения. Итак, перед нами опасность дальнейшего безвластия, если это условие не будет принято… ввиду тяжкой ответственности, лежащей на нас, от имени партии соц.-рев. я заявляю, что члены У.С., принадлежащие к нашей партии, будут настаивать на признании кворума в 250 чел. и на срок созыва 1 января 1919 г.» [с. 178]. Далее Гендельман пояснял, что 1 февраля Уч. Собр. возобновит свою деятельность при всяком кворуме [454] и, «может быть, ограничится одним назначением перевыборов» [с. 186]. Логически это будет вытекать из позиции партии, но «формально я об этом
454
Партия соглашалась в дальнейшем установить кворум и для февраля — 170 человек.
Прения по вопросу о кворуме и сроке созыва У.С. чрезвычайно показательны. Из них видно, как у лидеров Комуча почти насильно вытягиваются те или иные уступки и как эти лидеры до последнего момента оставляют за собой «свободу действий». Такая постановка не удовлетворяла Собрания. Кроль негодует: «Обязательство выходит одностороннее» [с. 214]. Вслед за ним протестует представитель уральского казачества Шендриков. Он отмечает, между прочим, что, признав старое У.С., казаки вышли за пределы своих полномочий и что отовсюду «уже последовали протесты» [с. 219]. Немедленно «должно быть опубликовано всё соглашение целиком. Этого именно не хотели представители партии эсеров. По их мнению, Совещание не могло вообще обсуждать вопросов, связанных с У.С. Тут правомочен только Съезд членов У.С. Для Совещания гарантией служит заявление ЦК [455] . Ясно, что эсеры не хотели давать определённого и окончательного ответа до выяснения состава Правительства. Гендельман так и заявил: «Наша воля такова. Когда создастся правительство, тогда и скажем о сроках. Обязательств нет, так как нет соглашения в целом» [с. 214].
455
Позже эсеры большинства заявляли, что им не были известны уступки, сделанные от имени партии в согласительной комиссии.
Я характеризую Совещание грубыми мазками. Мелкие детали иногда вскрывают подоплёку гораздо лучше, чем какие-либо принципиальные споры. С мучительной медленностью рождались решения. Под натиском казаков эсеры согласились созвать немедленно Съезд наличных членов У.С. и внести соответствующую наметившимся решениям Совещания резолюцию.
Съезд вынес требуемое постановление. И понятно, это были те же лица в другом одеянии. Так люди в ответственный момент играли фикциями.
В связи с вопросом о возобновлении деятельности У.С. было предъявлено ещё одно требование, оказавшееся в самом ближайшем будущем чреватым последствиями: всё дело подготовки У.С. к 1 января должно было находиться в руках самого У.С., т.е. в руках существующего Съезда членов У.С. Этот Съезд должен функционировать как «государственно-правовой орган», и Правительство, «всемерно содействуя» ему, не должно вмешиваться в его работу. Такая формулировка вызвала недоумение и у Кроля, и у Фомина, и у других [с. 179–182]. Авксентьев пытался убедить оппонентов, что здесь нет ничего страшного: «Это будет официальный орган постольку, поскольку Правительство ему будет помогать». Авксентьев не мог тогда учитывать содержания, которое вкладывали творцы этой идеи в формулу Съезда как «государственно-правового» органа. Тут не было речи об авксентьевском «постольку, поскольку». Гендельман довольно высокомерно обрывает спор: «Меня удивляет этот долгий спор, когда всё сказано. Мы сошлись здесь не убеждать третьих лиц, а узнавать волю друг друга. Нами всё сказано. Ни изменить, ни прибавить нам нечего»… «Если созыв У.С. будет поручен другому органу, — заявляет он ультимативно, — это для нас неприемлемо» [с. 183–184].
Комиссия вновь уступает требованиям эсеров [456] , и тогда фракция партии с.-р. «для того, чтобы облегчить соглашение», «признала возможным отказаться от контрольного органа на время до возобновления работ У.С.». «Эта уступка была сделана в ответ на категорическое заявление Сибирского правительства, что оно «никаких контрольных органов не допускает»…»
Обсуждалась на Совещании и деловая программа Временного правительства. П.Н. Милюков называет её «довольно умеренной». В сущности, почти без изменений был принят проект, предложенный эсеровской фракцией. Были внесены некоторые смягчения в вопросе о федерации и главным образом о земельном законе. В эсеровском проекте стояло: «В области земельной политики Пр. руководствуется основными положениями закона о земле, принятыми У.С. 5 января, принимая меры к немедленному возобновлению работ земельных учреждений, которые должны до созыва У.С. регулировать трудовое землепользование на началах максимального использования земельной площади и уравнительности, применяясь к бытовым и областным особенностям отдельных местностей» [с. 156]. Фомин («Единство») заявляет, что он «принципиально не разделяет положения о земле, принятого на заседании У.С. 5 января»… «Чтобы этот пункт не вызвал здесь разногласия», предлагает опустить ссылку на закон. То же самое «ультимативно» ставит Кроль, ибо при сохранении этого пункта «ни один кадет не будет в состоянии вступить в Правительство» [с. 204]. Гендельман указывает, что «это можно истолковать определённо, что частная собственность отменена, а земля всё же до решения У.С. должна оставаться в руках фактических владельцев». Принимается этот пункт в такой формулировке: «Земля остаётся в руках её фактических пользователей, и принимаются меры… к расширению трудового землепользования».
456
Кроль счёл необходимым оговорить в протоколе, что этот пункт считает вредным, могущим иметь большие последствия. Он пророчески оказался прав.
Следовательно, за законом 5 января и эсеры согласились признать лишь характер декларации.
Аналогичные прения возникли и о федерации. 5 января также принят был закон, объявляющий Россию федеративной демократической республикой. Представитель соц.-демократии Кибрик заявляет о непризнании его партией федерации. Кроль также против федерации, но предполагает, что Украина вряд ли присоединится иначе, как при федерации. Этот пункт в изменение закона 5 января был принят в виде предположения, что У.С. даст окончательное установление государственной организации на федеративных началах. Здесь эсеры оказались гораздо более уступчивы, чем в вопросах об организации власти.
Наконец, Совещание остановилось на персональном составе будущего
Правительства. При намечании кандидатов произошёл довольно большой разброд. Его легко было бы избежать, если бы члены «Союза Возрождения» более определённо проводили на Совещании установленную в Москве линию. Все группы, однако, назвали коалиционный состав Правительства, за исключением эсеров, которые выдвинули только партийных кандидатов [457] .Как и в других случаях, основные группы договорились, и 21 сентября ген. Болдырев от имени делегации «С.В.», Сибирского правительства, казачьих организаций и др. выдвинул список, совпадавший с московским. Он дополнялся лишь Вологодским [458] . Этот список в конце концов и был принят. К членам Правительства были намечены персональные заместители: к Авксентьеву — Аргунов, к Астрову — Виноградов (к.-д.), к Болдыреву — Алексеев, к Вологодскому — Сапожников, к Чайковскому — Зензинов. Каждому члену Правительства выбирался свой заместитель: к нар. соц. Чайковскому заместителем попал соц.-рев. Зензинов. Это сразу нарушило равновесие сил в коалиционной Директории, так, по крайней мере, воспринято было это широким общественным мнением [459] . Так расценивали кандидатуру Зензинова и многие в «левом секторе: «Эсерам… удалось… проскочить сквозь игольное ушко и провести одного из своих партийных людей в состав кандидатов. Но это была всё-таки очень слабая компенсация за то огромное поражение, которое они понесли в Уфе» [Майский. С. 245].
457
Социал-демократы ввиду «принципиально отрицательного отношения к Директории» воздержались от участия в обсуждении вопроса о конструкции и персональном составе Вр. пр.
458
По отчёту невозможно себе представить, как реагировал «левый» сектор на этот список. По словам Майского, ему был противопоставлен другой, где не было Авксентьева и Чайковского, заменённых Тимофеевым и Зензиновым. Мы за этим «торгом» следить не будем. Перипетии его не достаточно ясны. Пожалуй, он имеет второстепенное значение.
459
Из пяти членов Правительства — три эсера, таково было мнение не только правых, но некоторых военных кругов, которые и Вологодского причисляли к «агентам партии». См., например, рукописные воспоминания ген. Рябикова в «Рус. Ист. Загр. Архиве» (Прага).
Чайковский был в отсутствии. Членом Директории становился Зензинов.
Соглашение всё-таки состоялось, 23 сентября Совещание «одобрило акт об образовании всероссийской верховной власти» [460] . Члены Директории принесли «торжественное обещание».
Уфимское Совещание, несмотря на всю свою торжественность, было в действительности довольно обыденной прозой. Отчёт, рисующий облик русской общественности — и в особенности её «левого» сектора, производит местами гнетущее впечатление. Во всяком случае, ничего радостного в нём нет. Вы не ощущаете в нём того подъёма, который необходим людям для того, чтобы творить государственное дело. Но, может быть, в жизни надо, чтобы проза облекалась в лирические и патетические формы.
460
«Акт» напечатан, между прочим, и в «Архиве» И.В. Гессена [т. XII]. В акт включена целиком и программа, принятая для Директории.
23 сентября зал «Сибирской гостиницы» был переполнен, везде сияли огни. В соответствии с обстановкой говорилась и заключительная речь председателя Совещания, избранного и временным председателем нового Временного Всероссийского правительства:
«…Если наряду с твёрдостью, единой волей Правительства будет твёрдость и единая воля страны, если мы поймём всё, что большое и высшее право, которое теперь есть у русского человека, — это есть право пожертвовать собой, пожертвовать всем во имя того великого, единого, целого, которое мы именуем нашей свободной родиной, мы, Врем. прав. России, и вы, избравшие нас и представляющие всенародные массы, мы должны сейчас дать великую, единую клятву: клянёмся, братья, клянёмся тем, что мы в этих жертвах и в этом единении, в одной воле, в одной стальной воле не остановимся ни перед чем. И если эту великую клятву мы здесь дадим, и если этот великий акт заключили здесь, то я глубоко убеждён, что Россия — наша Россия — будет спасена» [с. 255].
Следует запомнить и речь тов. предс. Чехословацкого Нац. Совета д-ра Павлу, которого Совещание приветствовало стоя. Он закончил словами:
«…Если мы имеем некоторую заслугу в создании настоящего момента, если мы тоже что-то создали для великой единой России — это не случайно; это потому, что в каждом из нас имеется ясное сознание, что наша судьба и Ваша судьба — судьба общая, потому что мы, как и Вы, боремся за свободу, потому что мы, как и Вы, боремся за единство. Мы верим и потому боремся, — что без единой и свободной России не будет единой и свободной Польши, не будет единой и свободной Румынии, не будет единой и свободной Югославии. И потому мы здесь все, угнетённые народы Средней Европы, собрались и собираемся для того, чтобы с Вами дальше бороться до тех пор, пока не будет восстановлена свобода нашей родины» [с. 213].
Но всё это декорум. Очень мало подходили эти речи к той действительности, которая была налицо. «Вечерний горячий призыв к единению рассеялся в предрассветном тумане. Вражда и рознь открыто ползли из всех щелей. Так начинался первый день Вр. Вс. Правительства-Директории» — этими словами закончил главу «Образование Директории» в своих воспоминаниях один из творцов уфимского компромисса ген. Болдырев [с. 53]. Что лучше: худой мир или добрая ссора? Нет на это общего ответа. Уфимский компромисс не мог быть искренним — претенциозны были требования «левого» сектора и слишком много уступок пришлось сделать другому лагерю. «Это соглашение, — подводит итоги Серебренников, — не родилось в атмосфере энтузиазма — оно было вынужденным и поэтому неискренним и таило в себе зародыш будущей борьбы, столкновений и распрей» [«Сиб. Арх.». С. 13]. Создавалась какая-то фикция, которая действительно запутывала ещё более сложную политическую обстановку и делала ещё болезненнее разрешение назревших конфликтов…
Возражая Кролю, Н.Д. Авксентьев обмолвился: «Нужно думать, что будет с Россией в течение первых трёх месяцев» [с. 189]. Роковая ошибка. Через три месяца уже не было Директории.
4. На другой день
Только казалось «в последние часы Совещания», что решение в Уфе найдено, что «демократия может объединиться в единую силу, что дух борьбы и недоверия отлетел, унесённый пережитым и осознанным общим горем, горем страны, и что мы способны к работе возрождения» [Аргунов. С. 20]. Решение в Уфе не было найдено.