Трагедия адмирала Колчака. Книга 1
Шрифт:
«Перспективы» действительно были плохие. Ибо ясно было, что те, кто «проиграл» бой, постараются взять реванш. В Омске пытались, однако, соглашение обставить некоторой внешней торжественностью. 6 ноября происходил по поводу образования Совета министров специальный раут, на котором Гинс сравнивал, между прочим, Сибирское правительство с разборчивой невестой, — долго раздумывавшей, прежде чем решиться на празднуемый на банкете брак [«Вест. Вр. Пр.», № 4] [516] . К сожалению, приходится сказать, что брак заключён был уже поздно. «У нас пропало два месяца. Мы занимались «вермишелью»», — говорил Вологодский, открывая первое заседание Совета. Эту затяжку не могли простить. Если «ничегонеделание» Директории в Уфе производило тягостное впечатление на Святицкого и его единомышленников, то омская обстановка «ничегонеделания», борьба за власть производили угнетающее впечатление на широкие круги. «В тот момент, когда нужна напряжённейшая работа, когда каждый час дорог, ни Директория, ни Сибирское правительство ничего не делают. Они забросили всё, потому что все заняты одним: борьбой за власть!» Такие слова, может быть, и не совсем уместны под пером мемуариста Л.А. Кроля, но факт констатирован всё же правильно [с. 152]. Болдырев отмечает, что «проволочка с кандидатурами отразилась на финансах»: из банков стали вынимать вклады [с. 87] [517] .
516
Болдырев подчёркивает, что на банкете «большой успех» имело его заявление, что русские войска «теперь почти одни держат весь фронт» [с. 92].
517
«Торг с переторжками», шедший в Омске, раздражал все активные элементы. В «Кр. Арх» (кн. ХХ) опубликованы два письма из Омска 20-24 октября с.-р. Альтовского Ракитникову. Между прочим, он пишет: «Дело, для которого я сюда приехал, стоит неподвижно. Все заняты совершенно другим. «Идёт «торг с переторжками» о министерских местах». Приехал Альтовский в целях
Идея всероссийской власти в сознании широких кругов была уже дискредитирована. Это с такой очевидностью выступает из записей Болдырева в дни омской «неразберихи». Записи эти характерны и для царивших настроений. Болдырев записывает:
15 октября:… «В городе определённо ведётся агитация против Врем. прав., в этом косвенно участвуют отряды типа Красильникова и другие представители монархизма» [с. 73].
18 октября:… «Слухи со всех сторон, явный саботаж и агитация против Вс. правительства. Слухи о переворотах в чисто мексиканском стиле. Вынужденное бездействие Правительства, конечно, нервирует всех бесконечно. Страх перед переворотом и угроза диктатуры, видимо, сбили с толка и Виноградова. Он также во власти тревожных слухов» [с. 76].
19 октября:… «Розанов сообщил мне, что в городе ходит слух, что в меня бросили бомбу. Конечно, он такой же вздор, как и все другие слухи. У Розанова целый вечер просидели вожди здешних кадетов. Они считают авторитет Вс. пр. безнадёжно погибшим из-за слабости и бездействия… Старынкевич тоже болен страхом переворота… Вечером два раза прибегал ротмистр С. из к.-р. Ставки предупредить, что мы в сетях интриги и заговоров, предлагал усилить охрану и тоже явно намекал на измену Белова» [с. 78].
23 октября:… «Во время прений (на заседании Правительства) прибыл казачий взвод для охраны Вологодского… Командир взвода доложил, что распоряжение… (сделано) по требованию мин. Михайлова, ввиду будто бы ожидаемого ареста Вологодского. Это походило на фарс. Я вернул конвой домой. Что это — трусость или провокация? Я успокоил Вологодского и отвёз его на квартиру в моём автомобиле. У дома Вологодского оказалась охрана из сербов, здесь, видимо, уже не стеснялись иметь «своих латышей»… Чего они так боятся? Ведь мы все ещё безоружны. Мексика среди снега и морозов» [с. 83] [518] .
26 октября:… «В городе убийство. Без вести пропал Б.Н. Моисеенко. Тяжело ранены, кажется, адъютант Белова — поручик Костендий и г. Сафо. В помещении, где происходят заседания Директории, был какой-то офицер, посланный будто бы Розановым собирать адреса членов У.С. Произведённым дознанием выяснилось, что офицер этот — член какой-то военной организации, руководимой кап. Головиным, имеющей связь с штабом Сибирской армии. Розанов заявил, что это провокация» [с. 85] [519] .
28 октября:…«Настроение отвратительное, вся работа стоит… В общественных и военных кругах всё больше и больше крепнет мысль о диктатуре. Я имею намёки с разных сторон. Теперь эта идея, вероятно, будет связана с Колчаком».
29 октября:… «Настроение служащих подавленное»… [с. 87].
518
Болдырев довольно односторонне записывает этот случай с «непрошеной охраной». Надо выслушать и другую сторону, которую как бы представляет Гинс. Последний рассказывает, что ночью, перед заседанием, Вологодского разбудила присланная к нему казачья охрана, ввиду будто бы готовящегося покушения со стороны Директории. Перед заседанием из штаба второго корпуса позвонили Гинсу с сообщением, что Сиб. пр. будет арестовано, и предлагали прислать охрану. Несмотря на отказ, охрана появилась. Гинс добавляет, что «до той поры Сиб. пр. не знало охраны»… [I, с. 273].
519
Из мухи сделали слона. Этот пустяшный случай в изображении Майского и др. превратился в целую террористическую организацию военных против членов У.С.
Картину, которая вырисовывается из записок Болдырева, легко можно пополнить. «Помню, — рассказывает Майский, — как однажды Зензинов мне сказал: «Когда поздно вечером, после заседания Директории я возвращаюсь домой и на крыльце ожидаю, пока мне отворят дверь, я стою с взведённым револьвером в руках и глазами стараюсь пронзить ночную темноту. Каждый момент я ожидаю выстрела или удара»» [с. 306]. В «дневнике», который цитирует Гинс [I, с. 305], также отмечается «тревожное беспокойство» автора дневника: при каждом шуме и стуке ему кажется, что идут «арестовывать»… Но и Михайлов со своей стороны не ночует дома из-за боязни быть арестованным [520] . Его примеру следует ген. Белов и т.д. [Болдырев. С. 97]. «Страхи» были взаимные.
520
У министра целых три нелегальных квартиры, что вызывает лишь удивление у не привыкшего к «конспирации» Колчака.
Кто создал всю эту обстановку в Омске? Только ли «маленькие атаманы» — «современные ландкнехты», по не совсем справедливой характеристике Болдырева [с. 55]. Очевидно, нет? Я имею в виду, конечно, политическую обстановку того времени. В ней повинны в значительной степени сами «политики», как старался я, иллюстрируя фактами, показать на предшествующих страницах. В слухах и всеобщей тревоге много было преувеличений. Настроения эти рождались по поговорке «У страха глаза велики». Своего рода истерикой было настроение с.-р. Ракова, который встретил Майского такой тирадой: «Что вы тут делаете? Зачем вы не уезжаете из Омска? Бегите возможно скорее из этого проклятого места! Здесь каждый миг вы можете быть убиты или зарезаны. К чему бесполезная растрата сил? Пусть в городе остаются только те, кому это абсолютно необходимо, а прочие должны себя поберечь для дальнейшей борьбы» [с. 307]. Я отнюдь не склонен смягчать условий бытовой обстановки в Омске [521] , которые содействовали внедрению в политику того, что Болдырев назвал «мексиканскими нравами». Но те, которые претендуют на исключительное звание представителей демократии, каждое тёмное пятно в омской повседневной жизни безоговорочно пытаются поставить на счёт «черносотенной военщины» и Сибирского правительства. Так делают большевицкие историки, так делает Майский, так делают и эсеровские публицисты.
521
Вот как описывает англичанин Уорд, сгущая очень краски, эту бытовую обстановку. Он называет её «неописуемой». «Каждую ночь, как только темнело, начинали раздаваться… выстрелы. Наутро санаторные двуколки поднимали от 5–20 мёртвых офицеров… В отчаянии офицеры… без разбора мстили населению»… [с. 79]. Об отдельных убийствах, организованных большевиками, можно найти указания в большевицкой литературе о партизанской борьбе. Аргунов, подтверждая факт ночных убийств офицеров на улицах Омска, довольно искусственно объясняет их местью за пение офицерами в кабачках царского гимна [с. 33].
9 марта, как уже упоминалось, погиб с.-р. Моисеенко — один из активных деятелей «Союза Возрождения» и борцов с большевиками. Среди версий, которые так легко создавались в Омске и которые так охотно распространяла стоустая молва, была и та, что Моисеенко — жертва организации, поставившей себе целью уничтожать членов У.С., дабы оно не могло собраться в прежнем составе [522] . Болдырев записывает 1 ноября: «Были эсеры Павлов и Архангельский по поводу исчезновения Моисеенко. Пытались было указать, что эсеры найдут средства для ответа военщине. Я рекомендовал не касаться армии» [с. 89]. Но откуда же следует, что Моисеенко был захвачен офицерами отряда атамана Красильникова, как бездоказательно утверждает Парфенов? [с. 21]. Скорее всего, это было уголовное преступление на почве, конечно, грабежа — Моисеенко был казначеем Съезда У.С., и было известно, что он привёз с собой 2 1/2 млн руб. [523] Во всяком случае, история гибели Моисеенко никем не выяснена. Это не помешало, однако, бывшим членам Директории публично возложить на «совесть» уже колчаковского Правительства ответственность за убийство Б.Н. Моисеенко [524] .
522
Руднев С.Я. При вечерних огнях. Воспоминания. Харбин, 1923. Слухи эти могли иметь под собой почву в том ожесточении, которое наблюдалось в некоторых военных кругах — это была реакция против «левых», — реакция легко, по выражению Гинса [II, с. 110], впадавшая в крайность.
523
Труп, брошенный в Иртыш, носил следы истязаний. Это лишь подтверждает версию о грабеже. Денег при Моисеенко не оказалось, ибо он оставил их в поезде Роговского. Убийство Моисеенко как исключительно уголовное дело охарактеризовал Колосову и беседовавший с ним конспиративно нач. штаба Красильникова кап. Шемякин. Между тем это убийство в Сибири всемерно пытались представить как политический акт. Негодуя на «Зарю», иркутская «Новая Сибирь» [№ 6] писала: «Все (?) знают, что убийство Моисеенко — акт политического
террора»… Малоосведомлённый о сибирских делах орган парижских членов «Союза Возрождения» «La Russis Democratique» повторял лишь чужую, на веру принятую версию, когда в апреле 1919 г. [№ 1] писал: что Моисеенко убит «несколькими царистами, для которых всякий не монархист — большевик».524
«По поводу декларации Омского правительства» — ответ Авксентьева, Аргунова, Зензинова и Роговского в газете «Русское Слово» 4 марта 1919 г. [Зензинов. С. 175]. Сам Зензинов, однако, в предшествовавшем своём печатном заявлении 15 декабря назвал убийство Моисеенко «загадочным».
7. Эпитафия Сибправительству
«Сибирское правительство превратилось в пустую игрушку в руках черносотенной военщины», — утверждает Майский [с. 306]. В действительности этого не было. Во всяком случае, в такой характеристике много тенденциозного преувеличения. При такой концепции надлежит вспомнить то, что пришлось отмечать при обозрении деятельности Самарского правительства на территории Комуча: Правительство, демократическое вне сомнений, оказалось бессильным в борьбе с эксцессами военной власти в период гражданской войны. Совершенно неизбежно не только на фронтах, но и в тылу подчас первенствует власть военная. То невмешательство армии в гражданские взаимоотношения, которое пыталось теоретически установить Уфимское Совещание, — фикция в жизни. Многие эксцессы психологически объяснимы; многие эксцессы житейски почти неизбежны. Гражданская война куда ужаснее войны внешней — должен повторить Болдырев. Это труизм. Во всяком случае, не от реакционности того или иного правительства зависело большинство тех эксцессов, которые отмечала жизнь. Не одни рыцари великой идеи, не одни герои действуют на поле брани.
Обстановка в Сибири была гораздо сложнее обстановки самарской. «Атаманщина» здесь, как уже отмечалось, с самого начала получила некоторые специфические черты. Рассеянная на огромной территории, почти самостоятельная в своих действиях [525] , она с трудом подчинилась той законодательной нормировке, которую пытались установить из центра. «Трудность объединения всей этой вооружённой силы… при самом разнообразном понимании событий делала задачу управления чрезвычайно сложной», — замечает главковерх Директории. Весьма мрачно рисуя сибирскую атаманщину в своей брошюре, председатель Следственной комиссии Аргунов добавляет: «Сибирское правительство не пыталось бороться с этим злом, ибо даже при желании ничего не могло бы с ним сделать, и зло росло»… Это уже фатализм. Но он знаменателен под пером автора, в брошюре своей выступающего крайне враждебно в отношении Сибирского правительства: «Смертная казнь, военно-полевые суды, репрессии против печати, собраний и пр. — вся эта система государственного творчества быстро расцвела на сибирской почве» [с. 24]. Думается, что кое-какие поправки к изложению Аргунова внесёт сам читатель на основании фактов, которые были уже приведены. Других явлений, отмеченных автором, мы коснёмся дальше, характеризуя деятельность колчаковского Правительства, ибо аналогичные обвинения будут предъявлены и этой власти [526] . И следует запомнить ту характеристику административного произвола, которую дают будущие противники Верховного правителя первому периоду существования освобождённой от большевиков Сибири, ибо они слишком часто потом были склонны этот произвол рассматривать как проявление именно «диктаторской» власти.
525
Калмыков прямо заявлял, что никакого правительства не признаёт [Болдырев. 26 октября]. Сам член Директории впоследствии так охарактеризовал власть Омского правительства: «Омское градоначальство и не более, авторитет которого идёт не дальше города Омска и его слобод» [Будберг. XIII, с. 271].
526
Напр.: «реакционный» закон о выборах в городские и земские самоуправления, утеснение профессиональных рабочих союзов, из которых, по словам большевиков, к концу октября было «более 2/3 наших».
И всё-таки при всём произволе на местах, при всех эксцессах «реакционно настроенных» офицеров, которые в должностях начальников гарнизонов, командующих отрядами законодательствовали, не оставляя места гражданским властям, сибирская печать — главное орудие общественного мнения — оставалась свободной и разнородной в своих политических направлениях. Всякий, кто возьмёт на себя труд просмотреть эту печать без предвзятой заранее точки зрения, должен будет признать правильность такого утверждения. Он будет, может быть, несколько удивлён, что наибольшее число регистрируемых печатью эксцессов падает на октябрь и даже на ноябрь месяц [527] , когда уже фактически существовала всероссийская власть, правда царствовавшая, но не властвовавшая, не имевшая ни своего правительственного, ни своего карательного аппарата. Эти эксцессы падут на время, когда Сибирское правительство, или, точнее, Админсовет, как бы реакционно оно ни было, должно было усиленно сдерживать своих агентов на местах — к этому побуждала простая тактика Правительства, которому приписывали «тонко» проводимую «интригу».
527
Напр., в иркутской с.-р. газете «Сибирь».
Зарегистрируем несколько фактов. 11 октября закрыто омское эсеровское «Дело Сибири» [«Отеч. Вед.»]; 19 октября закрыто эсеровское «Дело народа» — орган акмолинского Комитета [«Сибирь», № 79]. Закрыта иркутская «Сибирь» постановлением командующего 4-го сиб. корпуса. Все эти газеты немедленно вышли под другим наименованием. В начале ноября запрещено командующим Юго-Западного фронта оренбургское «Рабочее утро» [«Вл. Нар.», № 127]. 24 октября шадринскому кооперативному съезду, собравшемуся с санкции местных властей, не разрешено приветствовать Областную Думу и Съезд членов У.С. [«Вл. Нар.», № 126]. 1 ноября происходит обыск в барнаульской земской управе по распоряжению начальника гарнизона [«Вл. Нар.», № 126] и т.д. и т.д. Я взял, может быть, несколько случайных фактов. Дабы оценить их, надо произвести по отношению каждого из них своего рода расследование. Вот пример. Ген. Елец-Усов, один из активных борцов за освобождение Сибири, входивший в тайные военные организации 1917–1918 гг., 2 ноября издал приказ в Иркутске по своему 4-му сибирскому корпусу. «Во втором Забайкальском казачьем полку имела место преступная агитация вахмистром… Чечулиньем и казаками Григорьевым, Угловским, Тодоровым и… Зайцевым, направленная на свержение власти Сибирского Временного правительства и неповиновение начальникам. Означенные предатели родины по приговору военно-полевого суда были расстреляны, а Угловский — приговорён к отдаче на три года в дисциплинарный батальон. Объявляя о сем… подтверждаю, что всякая преступная агитация, как измена родине, будет неумолимо караться по всей строгости закона» [Парфенов. С. 53]. Я при всём желании не могу поверить голословному заявлению большевицкого историка, что «всем было известно, что расстрелянные казаки были социалистами-революционерами и вели агитацию за скорейший созыв Сибирским правительством Учредительного Собрания». Думаю, что это были большевики.
Когда дело идёт о шадринском кооперативном съезде, надо учесть обстановку этого съезда, созванного, по словам «Заур. Края» [6 ноября, № 81], «лжекооператорами слева». Можно принципиально с точки зрения последовательного «демократизма» возмущаться приказом ген. Белова по Сибирской армии от 18 октября: «В настоящий момент, когда большевики, взявшие Самару, продолжают своё наступление, когда по железным дорогам перебрасываются наши войска, в этот момент всякие забастовки на железной дороге являются изменой родине и армии… поэтому… приказываю: принять самые решительные меры к ликвидации забастовок, включительно до расстрела на месте агитаторов и лиц, активно мешающих возобновлению работ»… [«Хроника». Прил. 123]. Но не будет ли подобная принципиальность слишком отрешённой от жизни? Можно вообще не соглашаться с подобной тактикой, считать её практически нецелесообразной, но можно ли огулом записать её выполнителей в ряды реакционеров, которые пытаются набросить «мёртвую петлю на рабочие организации» [528] . Я тем более легко ставлю подобные вопросы, что в своё время в 1917 г. печатно протестовал против административного закрытия газет — практика, введённая Временным правительством, — и против смертной казни по суду. Но, если Сибирское правительство пошло на восстановление смертной казни, неужели это само по себе было признаком реакционного курса? Многие ли скажут это теперь — на тринадцатый год властвования коммунистического большевизма? Впрочем, в работе исторической, а не публицистической не приходится убеждать кого-либо. Надо только констатировать факты. И когда с.-р. фракция Сибоблдумы выносила теоретические протесты и резолюции против военного положения и всех последствий, связанных с ним, — выносили протесты те, кто в тот момент не несли тягот власти. Ясно, что коллизии между принципом и жизнью не разрешало простое декларирование принципов. (Это декларирование имеет значение своего рода memento mori, если не является средством простого дискредитирования власти.) Сделайся властью, эти «теоретики», очевидно, пошли бы по пути Комуча, непререкаемый авторитет которого они пытались поддержать в Сибири. На практике этот путь, в смысле репрессий, ничем не отличался от пути, по которому шло и Сибирское правительство. Что сделало бы Правительство Сибоблдумы с органом, отказавшимся подчиниться правительственному распоряжению о предварительной цензуре, как это имело место с упомянутым выше оренбургским «Рабочим Утром»?.. [529]
528
См., напр., протест против разрушения профессиональных организаций со стороны томского «Железнодорожника» в № 19 от 6 ноября.
529
Вот пример. «Кровавая государственная власть» в Приморской области, т.е. эсеры, в сентябре 1918 г. без всяких реальных поводов запретила «ввиду антигосударственного направления» неугодные ей органы печати, желая тем самым «прекратить смуту, сеянную газетами». По-видимому, из этой радикальной попытки ничего не вышло, так как типография указанных газет «оказалась охраняемой японскими солдатами» [Материалы Вр. Пр. Авт. Сибири. — «Кр. Арх.». XXXVI, с. 43].
Эксцессы учащались, ибо осложнилась жизнь и раздражающе действовала вся политическая обстановка. Эксцессы на местах росли неизбежно в момент, когда две центральные власти конкурировали между собой и всё своё внимание сосредоточивали вольно или невольно на этой борьбе. Не бездействовали и большевики, ведшие не только агитацию. Пользуясь наступившим «безвластием», они организовали свои силы и провоцировали восстания. «Теперь почти при каждом партийном комитете, — констатирует письмо партийного работника в Москву от 29 октября, — имеется военная организация как для работы в войсках, так и для организации рабочих военных дружин» [«Хроника». Прил. 252].