Трагедия адмирала Колчака. Книга 1
Шрифт:
«Рано утром следующего дня, когда я ещё был в постели, мне принесли для ознакомления бумагу из штаба главнокомандующего фронтом. Я читал эту бумагу и не верил своим глазам. В ней стояло приблизительно следующее: «Ввиду мятежнических действий Съезда, выразившихся в распространении от его имени воззвания к населению 19 ноября, совершенно недопустимых в прифронтовой полосе, так как они вносят тревогу в население и беспокойство и разложение среди войска, генерал Гайда «предлагает» Съезду в 24 часа покинуть Екатеринбургский район. Генерал Гайда предлагает всем членам Съезда, за исключением В.М. Чернова [649] , выехать с поездом, отходящим из Екатеринбурга в Челябинск сего числа в 6 часов вечера. Всем отъезжающим генерал Гайда гарантирует полную безопасность и неприкосновенность» [с. 107].
649
По-моему, это был скорее не «арест» Чернова, а меры к его охране. Кратохвиль говорит о приказе ареста Чернова, скоро, однако, взятом обратно [с. 226].
«Это было «чёрное предательство чешского военного командования»», — восклицает Святицкий. Ясно, что Гайда действовал, согласно приказу 20 ноября, изданному Сыровым. Но ранее Гайда вёл какие-то переговоры с Фоминым, с каким-то письмом к Гайде обращался 19-го сам Чернов, взывая к его «демократичности». По моему мнению, Гайда всё время вёл двойную
Я не могу следить за всеми характерными перипетиями начавшегося в Екатеринбурге вооружённого выступления против омской власти.
Съезд согласился [650] отправиться в Челябинск, но вместе с Черновым. Картинно описывает выезд из гостиницы «Пале-Рояль» Святицкий:
…«Каждый депутат едет на особом извозчике в сопровождении особого конвойного. Извозчики едут все вместе гуськом. В гостинице «Пале-Рояль» к моменту отъезда набралось человек 60–70 отъезжающих.
Вся гостиница высыпала смотреть, как мы тесной толпой выходили и рассаживались. Оригинальную картину представлял наш «поезд», вызывая удивление и испуг у всех встречных и проходящих. В светлую лунную ночь бесконечной вереницей быстро едут извозчики с двумя седоками на каждом, один из которых вооружён винтовкой. Посмотришь назад: на целую версту растянулась цепь повозок.
Удивление прохожих! Да не удивлялись ли мы сами тому, что происходило? Не вспоминались ли нам некие, не столь давние времена, когда «по пыльной дороге телеги неслись», на них по бокам два жандарма сидели? И кто такие теперь несутся в «телегах»? Первые в России избранники! От кого они убегают? От русских солдат! Кто их защищает? Иностранцы, какие-то чехи. А сами-то чехи, друзья или враги, «конвой» или «охрана»? Мудрый Эдип, разреши!» [с. 110–111].
650
Следовательно, нет основания говорить, что Гайда арестовал всех эсеров, как это делает Пишон [II, с. 260].
Патетическое отступление не мешает Святицкому тут же сделать несоответствующие политические выводы: «помоги нам чехи — наше дело, дело демократии было бы выиграно». Съезд, «несомненно, имел влияние в демократических кругах и даже в массе населения». «Характерная вещь: коалиционное Уральское областное правительство, до сих пор сторонившееся Съезда (или, вернее, Съезд сторонился его!), теперь изъявило готовность поддержать» [651] . С Нижнетагильского завода в ответ на «клич о помощи» 21-го подошло 800 человек вооружённых рабочих. «Если бы мы были извещены об этой двигающейся к нам на выручку массе рабочих, мы, конечно, не уехали бы из Екатеринбурга» [с. 112].
651
Кроль несколько по-иному излагает дело:
«Несмотря на краткость беседы, нужно сказать, что новоявленный «верховник» произвёл впечатление на нас всех (не исключая наших эсеров), прямо удручающее по своему убожеству. И если мы в своё время не желали признать над собой власти Комуча… тем менее приемлемо было для нас признание Правительства во главе с… Черновым. Убожество же, проявленное Фоминым, только усиливало отрицательное отношение…
Вечером в тот же день состоялось экстренное заседание Городской Думы, в котором выступал тот же Н.В. Фомин, примерно с таким же успехом, как на нашем совещании. Заседание Думы было при закрытых дверях. Эсеры, конечно, поддерживали «семёрку», но нельзя сказать, чтобы очень сильно. В целом Думе не нравились ни омская диктатура, ни черновская «семёрка». Никто к тому же в реальность «семёрки» не верил. Кончилось тем, что Дума никакой резолюции не приняла» [с. 159–160].
Нельзя попутно не отметить одну деталь, не имеющую непосредственного отношения к описываемому моменту, но связанную с ним… «Демократическое» Правительство Урала, столкнувшись с новым, назначенным из Омска управляющим казначейства Юргенсом (см. выше), за разъяснением недоразумений обратилось к Гайде. Решительный генерал быстро разрубил узел: арестовать и «доставить в штаб», что значило на демократическом языке чешского генерала — расстрелять в 24 часа.
Но «было поздно». «Учредиловцы» уехали в Челябинск. Они были убеждены, что «Комитет съезда целиком» будет приглашён присутствовать на происходившем совещании чехосовета.
«В этом нас уверяли сами же чехи в Екатеринбурге. Вопреки этим ожиданиям, нас не только не пригласили на совещание, но даже не приняли представителей Комитета в течение всего утра, дня и вечера 21 ноября. Мы поняли, что дружеские союзные отношения между нами и чехами порваны» [с. 113].
«Томительно однообразно прошёл день». «Легли спать в своих телячьих вагонах». Вдобавок выясняется, что «все находящиеся в поезде» будут «фактически арестованы» и куда-то отправлены. Отправляются за разъяснением к адъютанту Сырового. Тот показывает заготовленный приказ, пока ещё Сыровым не подписанный, который гласит:
«Поезд с членами Съезда Учред. Собрания отправляется сего числа в гор. Шадринск Пермск. губ. Депутаты охраняются в поездке чешской охраной, и выход из поезда им запрещается. В городе Шадринске депутатов охраняет специальный чешский полк. Депутаты проживают в городе Шадринске под надзором чехов, без права отлучек из города и без права политической агитации среди населения» [с. 114].
«Неслыханное» унижение Съезда! Затем следует объяснение Комитета Съезда во главе с Черновым с членами чехосовета, при котором выясняется, что история с приказом основана на недоразумении. Предполагалось, что в Шадринске Съезд будет продолжать свои работы на прежних основаниях. Комитет требует немедленной отправки в Уфу. Вечером поезд с Съездом отбыл из Челябинска в Уфу.
Кончился первый акт трагикомедии. Второе действие происходило уже в Уфе.
В Уфе сначала настроение было «твёрдое». Здесь Советом упр. вед. бывшего Комуча, как мы знаем, формировались русско-чешские полки, несмотря на запрещение Директории. «Делалось это, — уверяет Святицкий, — в контакте с чешским командующим Уфимским фронтом ген. Войцеховским». При получении сведений об омском перевороте был послан немедленно якобы «с ведома и одобрения Войцеховского» ультиматум: «Узурпаторская власть, посягнувшая на Всер. прав. и Учр. Собр., никогда не будет признана. Против реакционных банд красильниковцев, анненковцев Совет готов выслать свои добровольческие части. Не желая создавать нового фронта междоусобной войны, Совет управляющих ведомствами предлагает вам немедленно освободить арестованных членов Правительства, объявить врагами родины и заключить под стражу виновников переворота, объявить населению и армии о восстановлении прав Всерос. Врем. правительства. Если наше предложение не будет принято, Совет управляющих ведомствами объявит вас врагами народа, доведёт об этом до сведения союзных правительств, предложит всем областным правительствам активно выступить против реакционной диктатуры в защиту Учред. Собр., выделив необходимые силы для подавления преступного мятежа» [«Хр.». Прил. № 146].
Представила свой протест против «кучки заговорщиков» и местная Городская Дума, мало осведомлённая в действительности о том, что происходило. Это видно из речи председателя Думы Н.3. Чембулова, отмечавшего, что «весь Дипломатический корпус союзников высказался за непризнание переворота» [Зензинов.
С. 99].«Чехи уверяли, — говорит Святицкий, — что они сами покончат с Колчаком, и сильнейшим образом противились снятию с фронта некоторых воинских частей, которые Совет предполагал выслать против Колчака. «Всё что угодно, только не разрушение фронта», — настойчиво говорили чехи. «В этом нет надобности, — уверял Войцеховский, — Челябинск сумеет ликвидировать омский мятеж и без нас. Эшелоны для посылки против Колчака уже заготовлены» [с. 116] [652] .
652
Сведения эти до некоторой степени совпадают с тем, что говорит Кратохвиль в своей книге о решённой вначале чехами военной демонстрации против Омска [с. 226]. Я очень только сомневаюсь в том, что роль Войцеховского соответствовала тому, как она изображена у Святицкого.
Когда члены Совета узнали об екатеринбургском разгроме, то они решили покинуть Уфу и отправиться на фронт под защиту батальона имени Учр. Собрания. Опираясь на него и на другие демократические части, они думали оттуда повести борьбу с Колчаком.
Лишь только Войцеховский узнал о предположенном отъезде Совета на фронт, как сейчас же явился к председателю Совета В.Н. Филипповскому и стал упрашивать последнего отказаться от отъезда:…
«Ваш отъезд произведёт сильнейшее впечатление на армию, отвратит её внимание от фронта и бросит её в политику… Оставайтесь здесь, в Уфе, и я заверяю вас честным словом солдата, что никакие колчаковские банды не посягнут на Совет»…
Получив такие заверения, Совет управляющих ведомствами решил остаться в Уфе, тем более что он только что узнал, что в Уфу направляется и весь Съезд членов Учр. Собрания» [с. 117]…
23 ноября вечером Съезд прибыл в Уфу…
«Члены Совета сообщили, что поведение чешских командующих всё более и более становится двусмысленным. Уговорив Совет остаться в Уфе, Войцеховский, вопреки данной гарантии, стал вторгаться в область непосредственного гражданского управления. При этом все эти вторжения носили характер препятствий, расставляемых борьбе с Колчаком. Например, когда Совет решил выпустить воззвание к войскам и населению, в котором подробно рассказывалось об омском перевороте и содержался призыв к борьбе с Колчаком, — Войцеховский запретил распространение этих воззваний. В Уфе производилось формирование нового батальона русско-чешского полка — Войцеховский распорядился приостановить это формирование…»
«Но у нас, — добавляет Святицкий, — оставалась возможность апеллировать к самому чехословацкому войску, избранником коего был чехословацкий Национальный Совет. Нам известно было, со слов самих членов чехосовета, что настроение чешских войск было ярко левое, что на новых выборах прежний состав чехосовета, состоявший в своём большинстве из умеренных социалистов, пожалуй, и не пройдёт. Момент же новых выборов как раз наступал. Чехосовет избирался на войсковом съезде, а последний должен был состояться в Екатеринбурге 12 декабря. Таким образом, мы имели возможность обратиться непосредственно к самому съезду, послав на него своих представителей и представив съезду особый memorandum с изложением образа действий чешского командования в отношении Съезда.
Memorandum было поручено написать В.М. Чернову, но мы не могли ждать 12 декабря [653] [с. 118–119].
Собрание решило поэтому сейчас же послать в Челябинск делегацию от Съезда, которой было поручено представить чешскому командованию ультиматум примерно следующего содержания: либо чехи принимают участие в немедленной ликвидации колчаковщины и соглашаются признать полноту власти Совета управляющих ведомствами как Правительства Европейской России, либо мы решительно порываем с ними, объявляем их изменниками и предателями российской демократии, а рядовых чешских солдат призываем покинуть ряды своих войск. Со слов чешских руководителей, мы знали, что объявление членами Всер. Учр. Собрания чехословацкого войска изменниками и предателями в отношении демократии сделает дальнейшие операции этого войска на русской территории совершенно невозможными и вообще приведёт к распаду войск…
Вообще полнота власти нового Правительства [654] находилась в зависимости от признания его чехами. Это признание необходимо было получить, в противном случае власть Совета управляющих министерствами грозила стать призрачной. Военный аппарат — и русский и чешский — должен был также находиться в ведении Совета управляющих ведомствами. В качестве уступки чехам и во избежание могущих быть недоразумений решено было предложить чехосовету отпустить чеха Медека (секретаря чехосовета) на пост военного министра. В этом случае на посту товарища министра должен был находиться русский полковник Махин. Предложения эти должна была сделать отправляемая в Челябинск делегация Съезда» [с. 117–121].
653
Показания Святицкого изображают нам восприятие фактов эсерами. Я не думаю, чтобы со стороны ген. Войцеховского было бы какое-нибудь двурушничество, как то вытекает из повествования Святицкого. Очевидно, основным побуждением Войцеховского было сохранение так или иначе фронта неприкосновенным и лояльность в отношении чехов, на службе которых он был. Противоречие, несомненно, получилось, и ген. Войцеховский отказался от службы у чехов [Пишон. «М. S1.», 1925, 11, р. 269].
654
Совет упр. вед. должен был сделаться правительством для Европейской России.
Совет управляющих ведомствами поспешил рассказать по всему миру о «контрреволюционном перевороте», происшедшем в Омске. Вместе с тем он обратился 28 ноября к чехословацкому Нац. Совету с предложением принять весь эвакуированный из Самары в Сибирь золотой фонд «для охраны» и затем передачи У.С. или общепризнанному Правительству [Зензинов. С. 43–45].
Однако кажущееся единство на Съезде быстро рассыпалось, как только собрался «пленум» Съезда. Открытая борьба многим представлялась «компрометирующей Съезд авантюрой». Впервые, наконец, 8 депутатов правого крыла заявили, что они не считают более возможным оставаться в составе Съезда. Со стороны «более лево настроенных» было высказано устами Буревого другое предложение — ликвидировать Съезд и весь антибольшевицкий фронт и уехать в Советскую Россию [с. 123]. «Финальный аккорд» показывал, что обстановка складывается «из рук вон негодная». Чешские военные вожди явно настраивались на колчаковский лад [655] . «Наши части находились на фронте в 200 верстах от Уфы. Под давлением чехов мы согласились не уводить их с фронта, дабы не обнажать его. В городе, как уже сказано, находилось полтора батальона ещё не обученных и не сорганизованных солдат. Нашей работе над ними и нашему сближению с ними явно ставились препятствия. Что было делать? Послать курьеров, чтобы вызвать части с фронта? Многие уже склонялись именно к этому решению» [с. 126–127] [656] .
655
Ср. работу Prikryl «Sibirska drama». Автор склонен утверждать, что с Колчаком легко примирилась та часть командования легий, которая отрицательно относилась к «делегатчине» в чехословацких войсках.
656
Войцеховский, узнав это, экстренно пригласил Вольского и предложил перевести Съезд из Уфы, слишком близко расположенной к фронтовой полосе, в какое-нибудь другое место.