Трагедия адмирала Колчака. Книга 2

Отступление остатков сычевского гарнизона сопровождалось вывозом арестованных раньше участников восстания в количестве 31 человека²⁷. Попав позже в руки отряда ген. Скипетрова, они, как сообщалось, погибли ужасной смертью. Эту гибель сделали демагогическим средством агитации против Колчака. Парижская «Pour 1а Russie», не колеблясь, приписала и здесь ответственность лично Верховному правителю: он взял из Иркутска «заложников» и передал их Семенову, а проф. Легра не только отметил эту ответственность в дневнике (это было бы еще понятно), но и через 10 лет твердо стоит на своей позиции. (При чем здесь Колчак, изолированный и фактически «арестованный» в Нижнеудинске?) В действительности это было, конечно, одним из безумий гражданской войны, вызванным чувством мести со стороны тех безответственных, огрубелых и примитивных людей, которых было так много в Сибири. «Садический разгул агентов забайкальского атамана предрешил судьбу адм. Колчака», — констатирует Парфенов, но никто, кажется, потом не поднимал голоса протеста против разгула появившегося в Иркутске партизанского отряда Каландарашвили, который жестоко расправлялся с учениками кадетских корпусов, участвовавшими в боях.

Обстановка, при которой произошла забайкальская расправа, может быть, даже снимает долю ответственности за нее и с непосредственных начальников семеновских отрядов. После конфликта 1 января с чехами (на ст. Байкал семеновские солдаты были обстреляны чехами из пулеметов) семеновцы прервали движение на жел. дороге (сделали это, возможно, и не семеновцы). Для чехословаков перерыв пути был зарезом. Они потребовали очищения Кругобайкальской жел. дор. от семеновских войск. Такой ультиматум был предъявлен Семенову через японцев Дипломатическим корпусом.

За ультиматумом последовало 8 января насильственное разоружение отряда Скипетрова, причем, по извещению Пол. Ц. [«Бюллетень,» № 7], операциями против семеновских войск на Байкале руководил сам ген. Жанен. В такой обстановке и произошло убийство «заложников» 6 января — перед этим были частично неожиданно разоружены отдельные семеновские части. Между тем само разоружение официально мотивировалось только фактом убийства заложников²⁸. Специальная комиссия, организованная 13 января П. Ц. и расследовавшая (при участии представителей военных миссий: французской, британской, чешской и японской) условия гибели «заложников» на ледоходе «Ангара», установила, что «зверское убийство на Байкале было произведено по распоряжению начальника читинской контрразведки Черепанова». По сведениям комиссии, было убито 31 чел.: 13 соц.-рев. максималистов, 6 коммунистов-большевиков, остальные — сторонники Пол. Ц. Среди погибших были так много сделавшие в первый период борьбы с большевиками члены У. С. эсеры П. Михайлов и Б. Марков²⁹. Убийства задевали самолюбие Жанена, потому что он до некоторой степени гарантировал безопасность арестованных (обращение П. Ц. к комиссарам иностранных держав [Последние дни Колчаковщины. С. 179]). Это не помешало генералу с некоторым удовлетворением при переговорах с П. Ц., требовавшим выдачи виновных в расправе (они были арестованы чехами), заявить: «Не будь меня, эти люди были бы в Чите. Надо сделать так, чтобы преступники получили надлежащую кару возмездия. Это надо обсудить в военных союзных миссиях»...

Но в действительности «отцы крестные» новой власти стремились только поскорее уехать из злосчастного Иркутска. «Содружество союзных армий, — говорит Грондиж, — распалось вследствие падения Омского правительства. Они разбились на рассеянные национальные группы, каждая из которых, обуреваемая страхом запутаться в сибирских препятствиях, пыталась с этого момента бежать из Пандемониума на свой страх, не взирая на соседа» [с. 548]. Дополняет картину Гинс описанием иркутской обстановки:

«Едва только закончилась катастрофа, как загудели гудки, ожила станция, зашевелились эшелоны. Спешно, один за другим, мчались на восток поезда иностранных представителей, грузились миссии, эвакуировались иностранные подданные, как будто бы новая власть, народившаяся при благожелательной поддержке иностранцев, была им врагом, а не другом... Некоторые иностр. эшелоны оказывали гостеприимство отдельным политическим деятелям. Вывезли многих американцы, кое-кого из офицеров — французы, но больше всего, целыми поездами, вывозили русских японцы» [II, с. 502].

4. «Волею народа»

«Власть Российского правительства адм. Колчака, власть реакции, сметена волею восставшего народа», — торжественно вещало сообщение П. Ц. 5 января [Последние дни Колчаковщины. С. 175]. «Народные массы встретили свержение колчаковского ига восторженно», — добавляют официальные «Известия Инф. Бюро» [№ 2]. Неофициально итоги подводились иные. «Вечером 5 января у одного из местных эсеров, — рассказывает N, — был обед, на котором присутствовало большинство «центропупа» (так окрестила демократия новую власть с первого дня ее существования). «Итак, вы власть, — сказал один чех, присутствовавший на обеде. — Надолго?» — «Не знаем сами», — откровенно кто-то ответил из членов». Власть перешла «ко всему народу», власть «должна быть устроена самим народом». Но так как в условиях «переживаемой действительности и непрерывающейся борьбы с темными силами реакции» не было возможности «скоро созвать орган, вполне и совершенно выявляющий народную волю», Пол. Ц. объявил 5 января созыв на 12-е «Временного Совета сибирского Народного Собрания», которому и обещал передать власть по его сформировании. В состав Временного Совета должны были войти: 8 членов от Пол. Ц.; 6 членов, избранных от земства, 3 от городских самоуправлений, 3 от кооперации, 3 от «трудового крестьянства», 3 от «проф. раб. объединений» [Последние дни Колчаковщины. С. 176]. Чрезвычайно характерно, что обещанное раньше казачье представительство совершенно исчезло.

Одновременно, очевидно, той же «волею народа» создавались городские и уездные следственные комиссии для рассмотрения дел о лицах, арестованных в период свержения власти Правительства Колчака во внесудебном порядке, а равно для производства, в случае неотложной необходимости, в связи с происшедшим государственным переворотом, новых арестов и обысков в том же порядке. Следственные комиссии получили право освобождать «задержанных без достаточных к тому оснований, за исключением лиц, занимавших «ответственные должности» или видное положение в органах свергнутой власти» [там же. С. 177-178].

П. Ц. уведомил представителей иностранных держав, что власть низвергнута «в значительной части не занятой советскими войсками Сибири» народным движением «под лозунгом демократической государственности». По привычке деятели П. Ц. спешат надеть тогу самого «последовательного демократизма», которая так мало подходила ко всей их деятельности, и заявить:

«...B этой борьбе с пережитком автократического строя П. Ц. и объединенная им демократия не ищут вооруженной помощи извне, считая недопустимым и пагубным для самой идеи истинно демократической государственности вмешательство иноземных сил в разрешение внутренних конфликтов, переживаемых страной и народом. Однако П. Ц. должен констатировать, что иностранные правительства... проводят политику систематического и последовательного вмешательства, нарушая суверенитет страны... Одним из фактов, грубо нарушающих суверенные права русского народа, является нейтрализация жел.-дор. линии... При этом сама форма нейтрализации выражается в систематическом препятствовании... оперативным действиям Народной армии П. Ц. и в предоставлении свободы ат. Семенову и его наемным войскам в борьбе с демократией...

...Усматривая в политике союзных держав стремление насильственно навязать России чуждый народному правосознанию антидемократический строй, П. Ц. настаивает на немедленном прекращении гибельной для страны поддержки реакционных отрядов... всякую политику вооруженного вмешательства со стороны иностранных держав он будет рассматривать как объявление войны русской демократии... [Последние дни Колчаковщины. С. 174].

Вся эта помпа была какой-то «демократической» забавой.

Фактические союзники П. Ц. в иркутских боях считали, что воля-то народа у них, но временно полагали нужным еще сохранить состояние «вооруженного нейтралитета». Это с самого начала создало в Иркутске двоевластие. Посылая своих представителей во Врем. Сов. Нар. Упр., губернский совет проф. союзов доводил до сведения П. Ц., что «единственной твердой, выражающей волю трудящихся формой власти является советская конституция, осуществляющая диктатуру пролетариата и крестьянства». Совет посылал своих представителей «с наказом о скорейшем осуществлении советской конституции как обязательной победы над реакцией и замены ею власти П. Ц.» [там же. С. 190].

В манифесте к населению П. Ц. говорил: «Власть П. Ц., власть гражданского мира, предпринимает немедленные шаги к установлению перемирия на советском фронте и начинает переговоры с советской властью» [Борьба за Урал. С. 289]. С этой целью в Ревсовет 5-й Советской армии в Томск была отправлена особая делегация во главе с меньшевиком Ахматовым, к которому должен был присоединиться ведший в Красноярске переговоры с.-р. Колосов³⁰. С делегацией ехал коммунист Краснощекое. Делегация должна была достигнуть признания со стороны большевиков «буферного» демократического государства и заключить совместный союз для борьбы с реакцией.

Пока велись переговоры в Томске, иркутские коммунисты открыто собирали свои силы. Положение П. Ц., по мнению иркутского коммуниста Ширямова, почти с первого же дня ничем не стало отличаться от положения только что свергнутого Правительства:

«Почти вся область была уже советской, и только Иркутск должен был занять выжидательную политику, вследствие присутствия в городе чехов и союзников... Мы поставили себе две цели: добиться Созыва совета раб. деп. и создать для него вооруженную силу, достаточную для отпора чехам... Опираясь на дружины, мы с первого же дня восстания легализировали свою работу. Объявили запись в партию, с 7 января стали издавать газету «Сиб. Правда»... «Сиб. Пр.», резко нападая на Полит. Центр, открыла кампанию за Советы и вызывала ежедневные запросы чехов Политцентру о ее правах на существование... Политцентр вынужден был принять это требование (созыв Совета р. д.), была образована специальная избирательная комиссия, и созыв Совета был назначен на конец января. Одновременно шло накопление наших вооруженных сил... Спешно проводились новые формирования, к Иркутску были подтянуты некоторые из партизанских отрядов; один из них, отряд Каландарашвили, стоял под самым городом. Еще в дни восстания к нам присоединились левые эсеры. Они занимали в армии и в штабе Политцентра ряд командных должностей; при их посредстве ни одно распоряжение штаба не ускользало от нашего внимания. Мы стремились собрать вокруг себя достаточно сил для борьбы за советы, не против Политцентра, который никакой силы не представлял, а против чехов... В сущности, с первого же дня после занятия города и широковещательного манифеста Политцентра началось и его разложение. Вступить в пего мы отказались, но представителя комитета послали с мандатом «присутствовать на заседаниях с информационной целью» [Борьба за Урал. С. 290—291]³¹