Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Дегаев, к которому Филиппов привел посланца, был, оказывается (в отличие от Филиппова), в курсе всех прежних сношений «Исполкома» с Нечаевым и Ширяевым, поэтому все объяснилось и наладилось.

Передав этот канал Дегаеву, Филиппов от связи с Нечаевым устранился, хотя через год его посадили и затем судили именно по делу о заговоре в Алексеевском равелине. В силу этого Филиппов познакомился со всеми подробностями этого дела, а затем на каторге дополнительно выслушивал рассказы подельников. Воспоминания Филиппова, написанные после публикации исследований П.Е. Щеголева, считавшего, что он все выяснил об Алексеевском равелине, позволяют восстановить истину. Это мог бы сделать Филиппов и сам, если бы не был зациклен на собственной вине: ему казалось, что все его подозревают в предательствах апреля 1881 года, которых было много, и во всей их логике разобраться невозможно.

Существенно же то, что именно с Филипповым и с Дегаевым произошли тогда страннейшие истории.

Дегаев был арестован 25 апреля 1881, а уже 5 мая выпущен под залог, 14 мая обыскан, затем дело прекращено в конце 1881 года [988] — совершенно невероятная история с революционером такого ранга по тем временам.

Примерно то же происходило и с Филипповым, ранг которого, разумеется, был много ниже. Он рассказывает, хотя и без точных дат: «В апреле месяце 1881 г. /…/ я был арестован. /…/ Кто назвал мою фамилию, я и до сих пор не знаю /…/. При первом же допросе, который вели полковник Никольский и прокурор Добржинский, /…/ [на] вопрос: был ли я знаком с Люстигом, я ответил утвердительно и, когда меня спросили, кто меня с ним познакомил, я ответил, что познакомился через Богородского. Дальше был предложен вопрос о знакомстве с Дегаевым, на который я ответил отрицательно. Никольский очень удивился, почему я это отрицаю, тогда как всеми мое знакомство с Дегаевым было признано, но я не изменил моего показания, и очной ставки мне ни с кем не было дано. Этим и закончился первый и последний допрос после моего ареста. Просидев в Доме предварительного заключения один месяц, я был выпущен /…/.

988

Ф. Лурье. Полицейские и провокаторы. СПб., 1992, с. 171.

После этого я вышел в отставку и вскоре поступил на частный завод /…/. /…/ в конце 1881 г. мне был объявлен приговор, в силу которого я был отдан под гласный надзор полиции на 2 года, с запрещением проживать в местах усиленной охраны. Пришлось расстаться и с Петербургом, и со всеми друзьями. /…/

В конце февраля или начале марта 1882 г. я был вновь арестован и препровожден в Петербург». [989] Далее следствие и суд в декабре 1882 по делу о заговоре в равелине, каторга до 1886 года и поселение в Сибири до 1902.

989

Деятели СССР и революционного движения России, с. 259–260.

Дегаев — общеизвестный предатель и провокатор. Однако одни относят время его начала сотрудничества с полицией к началу 1883 года, другие — к концу 1882, а Л.Г. Дейч — даже к концу 1881 или началу 1882 года. [990] Никто никогда не связывал этого дебюта с арестом Дегаева в апреле 1881 — понятно, почему: вплоть до весны 1882 года в революционном мире не происходило никаких неприятностей, которые хоть как-то можно было бы связать с именем Дегаева.

Пераллельно с этим никто и не связывал трагедию, случившуюся в Алексеевском равелине, с тем же Дегаевым. Считается, что вся деятельность Нечаева была разоблачена в результате доноса, сделанного его соседом по заключению Мирским. Произошло это в ноябре 1881. После этого год следствия, аресты среди солдат равелина и, наконец, упомянутый суд в декабре 1882. К этому моменту не было в живых ни Ширяева — умер еще летом 1881, ни Нечаева — умер 21 ноября 1882 года.

990

Л.Г. Дейч. Указ. сочин., с. 10–14.

Вернемся теперь к апрелю 1881. Арест Дегаева (по какой бы причине он ни произошел) грозил в это время Дегаеву страшными карами. Пятеро «первомартовцев» было только что повешено, другим грозило не меньшее. Действительно, в 1882 году был казнен Суханов — коллега Дегаева и по работе в подкопе, и по офицерскому заговору. Поэтому ясно, что рассуждая о Дегаеве, который пусть и неизвестно когда, но оказался способен на предательство, можно не сомневаться, что мотивы предать были у него и в 1881 году, но тогда он этого якобы не сделал.

Отчасти последнее верно: он действительно не стал рассказывать тогда об офицерском заговоре — и тоже понятно почему: такая вещь точно уж в тогдашней ситуации грозила жутчайшими карами, и вполне можно было загреметь вслед за предателем Рысаковым, которого не спасло никакое предательство. Поэтому и этот арест Дегаева, известный и его современникам, только усилил доверие к нему: все чисто, он никого не выдал! И Дегаев, остававшийся после ареста как бы не у дел, вновь с начала 1882 года ринулся в самую гущу революционной борьбы и был облечен самым высоким доверием товарищей — что и привело народовольцев практически к полному истреблению.

Начало же, однако, его предательской деятельности было положено именно в апреле 1881.

Дегаев, несомненно, рассудил здраво: самому ему разоблачение Нечаева практически ничем не грозило, а вот начальство такой экзотикой обязательно заинтересуется!

Начальство, действительно, не то, что заинтересовалось, а просто впало в шок! В первые дни Добржинский с Никольским не могли даже и поверить, что им в руки попала такая рыбина! Вот и совершали поначалу судорожные и непродуманные действия — уж очень нестандартной оказалась ситуация! Арестовали зачем-то Филиппова, в то время как Дегаев нужен был уже на воле, чтобы организовывать провокацию против равелина, а тут сидел Филиппов, которого хотели призвать к ответу вместе с Дегаевым за преступные сношения с этим равелином! Чему-то еще другому не поверили, и устроили еще один обыск у Дегаева.

Последнее, правда, возможно уже для отвода глаз: все-таки нельзя было отпускать Дегаева совсем без каких-то негативным мер воздействия. Этой демонстрацией интереса к нему он мог и объяснять свое скромное поведение перед революционерами — те должны были это прекрасно понимать. Сам же он уже должен был интенсивно продолжить активные сношения с равелином.

Понятно, что пришлось выпустить и Филиппова, привлеченного только из-за этого (как показала вся его дальнейшая история) — наверняка его и выдал Дегаев.

То, что равелином немедленно занялись всерьез, подтверждается теми фактами, что как раз летом 1881 Бейдемана отправили, наконец, в психиатрическую лечебницу, а Ширяев практически одновременно умер. Тут, похоже, произошла страшная история.

Прежде чем привести заключительные сведения, выясним: чем же так интересен начальству заговор в равелине?

Разумеется, не судьбой его узников — на них-то было наплевать: все, что с ними происходило, было только изощренной продолжительной пыткой, которую можно было прекратить или заменить на еще худшую — никого во внешнем мире это по большому счету не волновало. И судьба нескольких десятков солдат, изменивших присяге — тоже ерунда.

А вот сам факт антигосударственного заговора в самом образцово-показательном месте заключения всей империи — это была не ерунда. Это можно было использовать для крупнейшего закулисного политического скандала. И это и было так именно использовано: в мае 1882 года, когда следственные данные исчерпывающим образом обрисовали характер созревшего антиправительственного гнойника, скандал и разразился — и привел к смене одного министра внутренних дел на другого: графа Н.П. Игнатьева (поставленного на место Лориса в мае 1881, но затем тоже затеявшего подозрительную возню с попыткой созыва Земского собора) на графа Д.А. Толсого — уже заведомого ретрограда. Но мы на эту тему далее распространяться не будем — лабиринтам такого рода нет конца.

Вернемся к равелину.

Чтобы грамотно разоблачить заговор, нужно было разобраться в его структуре. Дегаева поставили снаружи и он начал готовить побег заключенным — гнуснейшая, заметим, провокация — с учетом беспомощности того, против кого она направлялась! Но и внутри нужно было обзавестись сообщником.

Солдат, проявивших столь прочную солидарность, тронуть побоялись: неудачная попытка перевербовать любого могла стать известной всем. Казалось проще найти подход к заключенным — разумеется, не к Нечаеву. Бейдемана проверили — и сразу, слава Богу, выставили вон. Нажали на Ширяева — и осечка: то ли сердце не выдержало, то ли самоубийством покончил, то ли получилось так, что он все понял, но сотрудничать отказался — пришлось придушить, иначе бы весь заговор на этом завершился бы. Поэтому так долго потом подбирались к Мирскому. С другой стороны, и время позволяло — все оставались на своих местах.