Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

Михайлов, с которым террористы немедленно установили связь — ведь его держали в Трубецком бастионе (некоторые его записки на волю опубликованы), подтверждал со своей стороны, что все вновь оговоренные условия выполняются.

Дальнейших же репрессий против террористов пока не происходило. Катков подтвердил, таким образом, собственное почти всемогущество, а террористы приобрели весомые стимулы действовать энергичнее.

С точки же зрения Лорис-Меликова ситуация выглядела теперь таким образом, что «Потемкинская деревня», сооруженная Лорисом, лишалась того недостатка, что террористы готовили нападение на царя в одном месте, а Лорис его обезвреживал в другом. Теперь все стороны дружно взялись за совместную работу.

Арест Михайлова привел и к аресту Морозова. Последний, узнав об аресте друга, свернул дела за границей и двинулся в Россию. При переходе границы он был арестован 23 января 1881 года. Судили его на процессе вместе с Михайловым, Фроленко и прочими в феврале 1882. Далее, вплоть до 1905 года — Алексеевский равелин и Шлиссельбург.

Ольга Любатович, узнав об аресте мужа, бросила маленькую дочь у друзей и тоже выехала в Россию — организовывать его освобождение. Ее арестовали в Петербурге в ноябре 1881. Сосланная в Сибирь, она вышла замуж за Джабарди, осужденного по московскому процессу «50-ти» в 1878 году. [958]

958

Г.С. Кан. Идейные «еретики» «Народной воли». // Индивидуальный политический террор в России, с. 27.

4.7. Террористы идут в бой

А.В. Якимова рассказывает про себя и Ю.Н. Богдановича: «Мы под фамилией Кобозевых, мужа и жены, поселились 22 ноября 1880 года в меблированных комнатах на углу Невского пр[оспекта] и Новой ул[ицы], дом № 75/14, как только что приехавшие в Петербург и желающие заняться здесь торговлей. 2 декабря был заключен контракт с управляющим домом графа Менгдена за 1200 р[ублей] в год на подвальное помещение под торговлю.

Но прежде чем поселиться там, нужно было ждать окончания ремонта /…/. Когда ремонт был окончен, нужно было приспособить помещения для торговли и для жилья нам самим рядом с лавкой. Оба эти помещения выходили окнами на Малую Садовую.

Более удобным вести и замаскировать подкоп представлялось из жилой комнаты, потому наружная стена ее, под предлогом сырости, была до окна заделана досками и оклеена обоями. Мы поселились в магазине 7 января.

Паспорт наш был дубликат настоящего паспорта мещанина с женой.

Вскоре после нашего поселения на Малой Садовой, как улице, по которой проезжал царь из Зимнего дворца в Михайловский манеж, что заставляло полицию внимательно следить за вновь появившимися людьми, паспорт наш был проверен справкой в Воронеже. Однако это нами предвиделось при приобретении дубликата паспорта, и все оказалось в порядке.

/…/ Работали в подкопе: Колодкевич, Желябов, Суханов, Баранников, Исаев, Саблин, Ланганс, Фроленко, Дегаев и Меркулов». [959]

959

[Анонимный автор]. Народная Воля.

Фроленко в середине января 1881 прибыл из Кишинева, где он обосновался до этого в начале декабря 1880.

Фроленко коротко рассказывает так: «В 80 г. мы с Лебедевой едем в Кишинев, нанимаем квартиру вблизи казначейства и начинаем вести подкоп, но чуть не попадаемся; полицейский пристав, придя к нам в залу, якобы проверить наши документы, не решился заглянуть за перегородку. Там лежала земля, уже вынутая из-под пола, и мы были бы накрыты с поличным. Он этого не сделал, и мы спаслись. Вскоре нас потребовали в Питер, и нам пришлось подкоп заделать и уехать». [960]

960

Деятели СССР и революционного движения России, с. 271.

Эта сказочка прикрывает очередной провал Фроленко — теперь уже после разоблачительных показаний Гольденберга, уже покойного. Члену Распорядительной комиссии, избранному на Липецком съезде (уже второму задержанному) пришлось отвечать и за все прошлые, и за настоящие грехи перед полицией. Последняя, разумеется, в сложившейся ситуации совсем не была заинтересована кого-либо арестовывать — в том числе и Фроленко. Но ему, конечно, пришлось не сладко, и, замаливая грехи, понадобилось растрясти свои сведения. Трудно сказать, кого и скольких выдал он на этот раз. Но одного, которого он выдал, полиция решила арестовать немедленно. Этим козырем, на этот раз сброшенным Фроленко, оказался Клеточников.

Предательство собственного коллеги, притом достаточно известного и уважаемого, должно было потрясти работников Департамента полиции. За это можно было и пощадить Фроленко!

Фроленко, действительно бывший в свое время членом Распорядительной комиссии, основательно покрутился вторую половину лета 1879 в Питере, и если о Клеточникове знали такие персонажи не первого ряда, как Бух и Чернявская, то и Фроленко вполне мог быть в курсе дела. Тем более, что для того, чтобы выдать Клеточникова многого не требовалось — только знать его фамилию и название учреждения, где он работает. Получив эти сведения, полиция мгновенно могла все проверить, чем она и занялась.

Последующий ход событий определялся и тем, что свидания Клеточникова с курирующими его членами «Комитета» (до ноября 1880 Клеточников ходил на явку к Наталии Олевенниковой — средней из сестер Оловенниковых, а потом — к Баранникову) происходили нерегулярно, а по мере необходимости — лишний раз старались не рисковать. Начинать же операцию нужно было таким образом, чтобы сначала удостовериться — не является ли оговором показание Фроленко. Поэтому операцию начали таким образом.

Среди товарищей, которых легко мог выдать Фроленко (выступать в таком качестве ему было непросто — ведь новейших сведений о положении дел в столице он пока почти не имел), был Г.М. Фриденсон. Этот был участником подкопа еще под Херсонское казначейство, а теперь — под Кишиневское, и только что приехал из Кишинева вместе с Фроленко. И в Кишиневе, и теперь в Петербурге Фриденсон пользовался паспортом на имя Агаческулова. Полиция могла установить, что в первую половину 1880 в Петербурге с этим паспортом жил совсем другой человек. Это был Кибальчич, который был тогда «хозяином» явочной квартиры — важно было то, что с ним мог быть знаком Окладский, сидевший, напоминаем, с 24 июля 1880 года; на процессе Квятковского и Преснякова Окладского тоже приговорили к смерти, но помиловали — предателем при этом он еще не стал.

В полицейских документах, ныне опубликованных, подчеркивается, что Окладский начал сотрудничать с 22 января 1881 года [961] — куда как вовремя: именно тогда, когда нужно было заниматься разоблачением Клеточникова и ограждением от подозрений Фроленко! Представляется, что в этот день из Окладского действительно вытрясли заявление, что он знал Агаческулова и ходил к нему по указанному полицией адресу — он мог знать и о том, что летом 1880 эту явку ликвидировали по соображениям организационного характера (мы не знаем точной даты этого события). Поэтому его признание не играло роли предательства — не мог же он знать, что дураки-коллеги и дальше использовали этот паспорт сначала в другом месте (это еще можно было понять!), а теперь уже и в Петербурге! В такого рода вещах и подтвердилось, несомненно, отсутствие теперь в строю великого «Дворника», но Окладскому трудно было все это оценить.

961

[Анонимный автор]. Народная Воля.

Предателем же Окладского сделали наверняка тогда, когда смогли его уверить, что революционеры все равно уже считают его предателем!

Далее, сведения о предательстве Окладским Агаческулова и об обнаружении такового по определенному адресу в столице были положены на стол Клеточникова — пока только подозреваемого. С этими сведениями Клеточников побежал к Баранникову, ведя за собою «хвост», а тот — к Агаческулову-Фриденсону, но Агаческулова-Фриденсона уже специально арестовали до этого — 24 января, не оповещая об этом, конечно, Клеточникова. Так полиция уверилась, что Клеточников действительно предатель.