Трагедия русского Гамлета
Шрифт:
13-го числа император в первый раз явился на параде без мальтийского креста; граф Пален также перестал его носить; но на Адмиралтействе все еще развевался мальтийский флаг, и только впоследствии решили его снять. Заметили также, что на параде государь взял князя Зубова под руку и дружески прохаживался с ним взад и вперед.
В тот же день граф Пален дал большой обед, на котором, между прочим, князь Куракин всячески унижался перед Зубовыми, полагая, что заговорщики сделаются новыми любимцами. Мнение это было ошибочно, но вначале разделялось многими. Я не сомневаюсь, однако, что, по крайней мере, граф Пален силой и умом удержался бы, если бы не сделал непостижимой для опытного царедворца ошибки, удалившись из Петербурга. Нужно было осмотреть кордон, учрежденный на берегах Балтийского моря против англичан, и он сам вызвался иметь надзор за исполнением этого поручения. Он поехал и более не увидел столицы. До сих пор он живет в своих курляндских имениях, но совершенно забыт. О нем не вспомнили даже тогда, когда в походах против французов нуждались бы в столь энергичном человеке.
Князь Зубов также должен был удалиться в свои имения. Весьма правдоподобно, что, когда кто-то поздравил его с тем, что переворот ограничился одной только жертвой, он, получивший образование
Нарышкин и граф Кутайсов получили позволение путешествовать. Последнего государь призвал к себе перед его отъездом и сказал ему милостиво: «Я никогда не забуду, что вы 30 лет служили моему отцу. Если вы когда-либо будете в затруднительном положении, рассчитывайте на меня».
Но не одну только милость, а также прекраснейшую для царей добродетель — справедливость выказал Александр в первые дни своего царствования.
Некоторый генерал Арбенев постыдно бежал во время похода в Голландии, и император Павел объявил тогда во всеобщее сведение, что он бежал 40 верст, не переводя духу. Между тем у него были сильные друзья, которые за него ходатайствовали, и Трощинский представил новому императору о его помиловании. Александр отказал, сказавши: «Может ли мое помилование сделать из него храброго человека?» Трощинский повторил свою просьбу, и государь наконец уступил. Указ был написан и представлен к его подписи. Александр его подписал; но, отдавая его Трощинскому, сказал: «Я тебе сделал удовольствие, теперь твоя очередь: разорви его». [288]
288
Иван Иоасафович Арбенев, генерал-майор, с 7 декабря 1797 по 2 октября 1799 г. шеф Днепровского мушкатерского полка, бывшего в голландской экспедиции.
Ростопчин писал 23 октября 1799 г. к Суворову: «Какое постыдное поведение войск наших в Голландии! В первом деле бросились грабить, оставили генералов и оттого разбиты в другом. Не хотели идти; полк лег на землю. О, проклятые! Генерал-майор Арбенев, штаб-офицер и еще три офицера бежали, и море их одно могло остановить за 40 верст. Арбенев исключен, а те ошельмованы».
Мы готовы сердечно радоваться этому восходящему солнцу, не предавая, однако, проклятию отошедшего и не поступая, как тот мужик, который на торжественном погребении Павла [289] бросился к графу Палену, ехавшему впереди верхом, и поцеловал его сапог.
Многие изощрили свой ум насчет мертвого льва. Граф Вильегорский [290] распространил стихотворение, которое оканчивалось следующими строками:
Que la bont'e divine, arbitre de son sort, Lui donne le repos, que nous rendit sa mort.289
Погребение Павла происходило в Страстную субботу, 23 марта 1801 г.
290
Граф Юрий Михайлович Виельгорский (1753 — 1808), действительный тайный советник, сенатор.
Один немец написал:
Das Volk war seiner Laune Spiel; Er starb gehasst, wie Frankreichs letzter K"onig; Er hatte der Macbt uber uns zu viel Und uber sich selbst zu wenig. [291]Другой:
Kommt, Jhr, Wanderer, und tretet An dies Grab, — doch nur von weitem! Hier liegt Paul der Estre, — betet: Gott bewahr uns vor dem Zweiten! [292]291
Народ был игрушкой его каприза; он умер ненавидим, как последний французский король. Над нами он имел слишком много власти, а над собой слишком мало.
292
Сюда, прохожий! Подойди к этой могиле, — но не слишком близко. Здесь лежит Павел Первый; молись, да избавит нас Господь от Второго.
Павел, конечно, заслужил следующую лучшую надгробную надпись. Народ и солдаты говорили:
«Он был наш отец».
Послесловие
Ни один смертный не проявлял в себе таких контрастов света и тени, как Павел. Его ум и страсти, восприимчивость и жестокость, добродетели и пороки, энтузиазм в дружбе, переходившие потом в ненависть, его признательность за все, что, по его мнению, делалось для него от всего сердца, и его ярость при малейшей оплошности, которую он замечал относительно себя, — все это проявлялось в нем в высшей степени. И это нагромождение в нем противоположных и враждебных одно другому качеств должно было привести его к гибели.
Трагическая судьба императора Павла I долго еще будет занимать историографов, как труднейшая для разрешения задача. На пути строго научной, беспристрастной оценки кратковременного царствования «коронованного Гамлета» долго еще будет стоять прочно установившаяся, столетняя традиция полемического взгляда на Павла Петровича как на умалишенного тирана, как на карикатуру человечества, и только.
Казалось бы, самая ужасная смерть этого государя является искуплением его ошибок, его увлечений. Эта смерть требует строгого, но праведного и человечного суда истории. Между тем даже настоящее издание, несмотря на свое научное, объективное направление, вызвало в «крайней» печати недовольство.Несмотря на то что издание является лишь сводом исторических памятников, освещение которых в предисловии строго держится фундамента логики и фактов, косность установившихся взглядов, этих «клише» либеральной традиции, вступает в слепую борьбу с самой очевидностью. Это заставляет нас подкрепить новый взгляд на личность и царствование императора Павла, установившийся после ряда работ авторитетных исследователей, еще несколькими фактами и соображениями.
Барон Гейкинг, которому трудно приписать пристрастие к Павлу, после всего того, что он претерпел от непостоянства его характера, однако говорит в своих мемуарах: «Вы, которые хорошо знали Павла за два первые года его царствования, скажите, разве не было у него чувствительного сердца, благожелательства, просвещенной души? Если он бывал несправедлив, то разве это не вытекало из его слишком сильной любви к правосудию и разве всегда, когда у него слагалось убеждение, что он ошибся, не выказывал он мужества исправить эту ошибку?»
«Просвещенная душа» императора Павла в первые годы его царствования сказалась очевидно для всякого, не ослепленного предвзятым, ходячим, полемическим взглядом, в отношении этого государя к масонам и польским патриотам. Тут факты говорят сами за себя. Мы их и приведем.
Известно, что преследования, которым подверглись московские мартинисты при Екатерине И, главным образом объясняются сношениями последних с великим князем Павлом Петровичем, в которых их заподозрила императрица. Известная записка Карамзина императору Александру объясняет: «Один из мартинистов, или теософистских масонов, славный архитектор Баженов, писал из С.-Петербурга к своим московским друзьям, что он, говоря о масонах с тогдашним великим князем Павлом Петровичем, удостоверился в его добром о них мнении. Государыне вручили это письмо. Она могла думать, что масоны, или мартинисты, желают преклонить к себе великого князя. В деле о Новикове и его товарищах (V том «Летописей русской литературы и древности» Тихонравова) вопросный пункт, предложенный князем Прозоровским захваченным масонам гласит: «4) каким образом вы и товарищи сборища вашего заботились в сети сборища вашего уловить известную особу, о коей имели вы с принцем Гессен-Кассельским и переписки? То открыть вам, для чего вы такие вредные предприятия имели и чему из того быть надеялись, где объяснить о всех товарищах, в сем деле с вами соучаствующих и помогающих?» (с. 48). На этот пункт князь Николай Трубецкой отвечал: «Покойный профессор Шварц предлагал нам, чтоб известную особу сделать великим мастером в масонстве в России. А я перед Богом скажу, что, предполагая, что сия особа принята в чужих краях в масоны, согласовался на оное из единого того, чтоб иметь покровителя в оной. Но чтоб я старался уловить оную особу, то пред престолом Божиим клянусь, что не имел того в намерении и, следовательно, ни соучастников, ни помощников иметь в оном не мог».
Переговоры архитектора Баженова, а также пересылка «к известной особе» мистических масонских книг не подлежат сомнению. Бригадир Тургенев показывал: «Слыша же от Баженова, что великая сия особа привязана к масонству, говорил об этом и с ним и с Новиковым. С принцем Гессен-Кассельским о переписке по сему я не ведал и не ведаю. О том, что Баженов говорил с важной той особой, ведал я, Новиков, Гамалея, Трубецкие, так равно и все сии мои товарищи». По мнению проф. Ешевского, мысль привлечь Павла Петровича в орден принадлежала Густаву III во время его посещения Петербурга в 1777 году. Россия была VIII провинцией ордена; а генеральным мастером всех провинций состоял герцог Фердинанд Брауншвейгский. 30 сентября 1776 года князь Александр Борисович Куракин отправился в Стокгольм с нотой о бракосочетании Павла с Софией-Доротеей Вюртембергской (Мария Феодоровна). Провинциальная петербургская ложа дала ему поручение к шведским масонам главной ложи в Стокгольме. Начальником главного шведского капитула был брат короля герцог Зюдерманландский. Там возвели Куракина в высшие должности, и с актами, дипломами, уставами Куракин возвратился в С.-Петербург в 1777 году, и князь Иван Сергеевич Гагарин, в фиолетовой ленте через плечо, открыл главную масонскую ложу в С.-Петербурге уже по шведской системе («строгого наблюдения»). Летом 1777 года шведский король Густав III посетил С.-Петербург. В 1781 году известный Шварц отправился за границу, но по дороге заехал в Митаву. Там заявил он гроссмейстеру курляндских масонов, что отправлен из Москвы, чтобы отыскивать истинное масонство. Курляндский гроссмейстер сказал Шварцу, что он должен принять шведское масонство. Он дал Шварцу письмо в Берлин к Иоанну-Христофу Вельнеру и другу его Шадену, берлинскому лейб-хирургу. 1 октября 1781 года Шварц выехал из Берлина в Брауншвейг к герцогу Карлу-Вильгельму и там познакомился с известным ученым Иерузалемом, воспитателем владетельного герцога Брауншвейгского и его братьев. Вскоре после отъезда Шварца за границу, именно 19 сентября 1781 года, отправился в чужие края великий князь Павел Петрович со своей супругой, в свите которых были, между прочим, любимец его, камергер князь Александр Борисович Куракин, игравший значительную роль в петербургском масонстве 1776 и 1777 годов, как уже было указано, и Сергий Иванович Плещеев, впоследствии один из деятельнейших сотоварищей Новикова. Есть предание, что великий князь, по примеру большей части тогдашних принцев, вступил в число масонов во время своего заграничного путешествия.
По другим известиям, великий князь посвящен был в масоны в С.-Петербурге принцем Генрихом Прусским в 1776 году или королем шведским в 1777 году. Что масонство оставило след в душе Павла, видно из глубоко мистического его настроения, с одной стороны, а с другой — из его свободного отношения ко всем христианским церквам. Личное же расположение к московским мартинистам проявилось сейчас же по восшествии его на трон.
По восшествии на престол Павел немедленно приказал выпустить Новикова из крепости и разрешил ему пользоваться полной свободой. Затем освобожден от надзора И. В. Лопухин. Князю H.H. Трубецкому и И. П. Тургеневу разрешено выехать из деревень, куда они были сосланы, и жить, где пожелают. Вышел указ о возвращении из Сибири сосланного туда в 1790 году Радищева. Повышены и отличены орловские масоны З. Я. Карнеев и A.A. Ленивцев. Отличены М. М. Херасков, И. П. Тургенев. Князь Н. В. Репнин произведен в фельдмаршалы на третий день по воцарении Павла.