Транквилизатор. Комикс ушедшего лета

Стройняшка села с краю, из–за чего Стасу приходилось перекидываться через стол, чтобы донести до нее свое красноречие. Ведь донести он его хотел именно до нее.

– Да, – подтвердил Шевчук, подмигивая брюнетке, – меня часто приглашают.

– На гитаре играешь?

– Я много на чем играю, – улыбнулся он. – Этому миру ужасно не хватает поэзии, не находите?

– И ты, значит, несешь её в массы?

– По мере своих скромных сил, – ответил Стас. – Человеку надобно хлеба и зрелищ. Я вижу вокруг себя сытых людей, но кто насытит их жажду прекрасного? Ведь это тоже потребность. Потребность, которую следует удовлетворять. И лучше делать это со вкусом, культурно и изысканно, а не этой низкопробной попсятиной.

– Ну, ты задвинул! – присвистнул Семён.

– Выпьем за это! – подытожил Шевчук, поднимая бокал.

Но едва глотнув, он ощутил, как по его ноге в известном направлении весьма недвусмысленно скользнула женская рука.

– Может, это, – чуть не поперхнувшись, подскочил Стас, – потанцуем? Что скажите, девчонки?

Тучка и Стройняшка согласились. Шевчук, приобняв, вывел спутниц на танцпол и принялся без грамма стеснения лапать брюнетку в танце, но как только он терял свою бдительность, будто чудом в его руках оказывались внушительные бедра её пышной подруги. «Нужно перекурить», – подумалось ему. Станислав вышел в туалет, ополоснул порозовевшее лицо, закурил, глядя на табличку «не курить», и хотел уже было возвращаться, как в мужскую уборную вошла Тучка. Она втолкнула парня в одну из кабинок и, сев на крышку унитаза, начала расстегивать ему джинсы. Тот от неожиданности потерялся.

– Ты себе не представляешь, – заявила она, – только сегодня брекеты сняла. Страсть как охота отсосать кому–нибудь.

Стас судорожно соображал. С одной стороны, он ничуть не был против стать этим «кем–нибудь», но определенно рассчитывал поучаствовать в чем–то подобном в компании Стройняшки. С другой стороны, отказ в такой ситуации ее, наверняка, обидит, после чего она уйдет сама и прихватит с собой подружек. Положение было патовым, а девушка меж тем справилась с ремнем и принялась за пуговицу.

– Яяя не могу! – Остановил её Шевчук.

Тучка подняла на него недоумевающий взгляд.

– Почему?

– Я… – гей, – залепил вдруг Станислав, сам еще себе не веря.

– Что?

Она поднялась.

– Что–что, – прибавил Стас уверенности в голосе. – Удивлена?

– Есть немного.

– Ну, а ты думала, мы как единороги что ль? Все о нас говорят, но никто нас не видел. – Стас развел руками, зачехлив свое достоинство. – Вот он – я, обычный человек, – курю, пью, танцую. Только не с теми. Так что спасибо за предложение, но я, пожалуй, откажусь. Только это… – Он застыл в дверях на выходе. – Сама понимаешь, давай между нами.

Гордый этим внезапно выдуманным маневром, Шевчук ринулся на танцпол выискивать Стройняшку.

_____________________________________________________________________________

Через некоторое время друзья подошли к девятиэтажному дому в восточном микрорайоне города. Припоминая рассказ обидчиков, Александр зашел в нужный подъезд и, поднявшись на нужный этаж, шепотом заговорил:

– Кажется здесь.

– Стучи.

– И что сказать? – замялся Александр. – Зашкерятся же.

– А если так? – Тимофей безостановочно и настойчиво забарабанил в дверь, громко завопив вдобавок: – Открывай, сосед, горим!

Неспешная поступь в помещении обернулась суетливой возней, щелкнули сувальды, и, как только в темный подъезд прыснула струйка квартирного света, Шаламов, дернул дверь настежь, а Вадим, со всего размаха сунув в грудь открывшему ногой, ворвался внутрь. Следом зашли Тимофей и Александр. Слева – желтые двери санузла и ванной, справа свисающий лист обоев. В квартире нестерпимо несло сигаретным дымом и крепким алкоголем, в комнате, куда Нигматулин зашкибот волочил жильца, хрипел шансоном старый центр. Там Вадим уже избивал второго арендатора. Шаламов, убедившись, что в квартире больше никого нет, закрыл входную дверь и зашел в зал. В узкой комнате стоял раскладной не плохого дизайна диван уже разбитый временем, столик с небрежно разложенной закуской, переполненной пепельницей и покосившаяся тумбочка, с потолка свисала грушевидная шестидесятиватка, освещавшая желтоватым светом этот бардак. Под дверью, выводившей на балкон, валялся свернувшийся личинкой парень, которого, нависнув над ним, охаживал битой Вадим.

– Хорош! – Одернул его Тимофей.

– Чё «хорош»! – взревел тот, в гневе искривив губы, уставившись на Шаламова глазами, заплывшими пьяной злой пеленой.

– Хорош, я сказал! – остановил он так же Александра, неумело пинавшего вжавшегося в проем меж диваном и стеной жильца.

Казалось, будто он больше злился из–за того, что не выходит сделать тому больнее, чем есть. Только сейчас, при освещении, Тимофей разглядел последствия инцидента на лице Нигматулина: багровеющую гематому под глазом и запекшуюся кровь в светлых, почти белых волосах на виске.

– Хорош, – тем не менее повторил он, – палево разводим.

Тот, которого избивал Александр, выглядел вменяемым. Шаламов присел на корточки и похлопал его по спине.

– Встань! Говорить будем.

Не сразу, но все–таки ему удалось добиться желаемого. Когда жертва нападения несмело села на диван, Тимофей спросил:

– Как зовут?

Вопросы приходилось повторять несколько раз, но арендатор все же сообщил, что–то похожее на «серёга».

– Хорошо, Серёга. – Шаламов старался выглядеть дружелюбно на фоне своих спутников, разыгрывая всем известный прием. – Медведев, Тралов, Шаляпин – знаешь таких?

Несчастный замямлил что–то про «пацаны, не бейте», чем спровоцировал обратную реакцию Вадима и Александра, да так, что Тимофею пришлось их вновь удерживать.

– Где друзья твои? – продолжил он после. – Нам с ними очень нужно поговорить.

–Ууушли.

– Когда?

– Днём, днём ушли.

– Ночевать они здесь будут?

– Ннне знаю, – замотал головой Сергей, так что с разбитого носа кровь брызгами разлетелась по полу.

На вид ему было около тридцати. Опухшее бардовое лицо, мясистые, поломанные уши, лопнувшие губы. Он сидел в потянутом сером свитере, извалтуженных в чем–то штанах, рваных носках. Его вид не вызывал ничего, кроме брезгливой жалости. Шаламов оглядел своих, и, казалось, это ощущение разделили все. Он приподнялся, вытянул из пачки на столе сигарету, закурил и подытожил:

– Ждать тут без толку, может, они тёлок каких выцепили и прут.

– Ну да, – согласился Нигматулин.

– Слышь что ль, чёрт грязный! – вспенился Вадим, ткнув в грудь недругу битой. – Передай свиноте своей, найдем – уроем.

_____________________________________________________________________________

Далее все пошло, как по маслу. Тучка, насупившись, села с краю и принялась, уткнувшись в телефон, вкидывать алкоголь, как не в себя. Шевчук, незаметно наглаживая ножки её подруге, пошёптывал ей на ухо всякую влажную ересь, а Семён расчехлял портмоне, что банкомат. Доведя компанию до нужной кондиции, Станислав уже планировал девалютизировать второго пилота себе на такси и умчать со Стройняшкой восвояси, как вдруг произошло следующее. Пока Стас, пользуясь минутой уединения, вжимал брюнетку в угол дивана, вырывая страстные поцелуи один за другим, в неожиданно образовавшейся тишине, какая бывает после внезапно оборвавшегося трека, сидевшая у барной стойки Тучка, что, видимо, стала свидетелем интимной близости меж Семёном и Мышкой, влив в себя очередную рюмку водки, выдала:

– Юль, да чего ты с ним сосёшься?! Друган его – гомик! И этот, небось, из этих!

На танцполе повисла гробовая тишь, в которой взревел Семён:

– Че–го?!

Он одернул девушку за руку и замахнулся для пощечины, но не успела карающая длань опуститься на обидчицу, как её перехватил какой–то доброхот.

– Тёлку не тронь!

Семён последовал совету, обрушив свой удар на защитника. Тот влетел прямо в бар, разбив витрину с алкоголем, после чего в потасовку ввязался уже персонал. Стройняшка ринулась спасать подругу, Стаса пихнули охранники, что пролетели мимо и кинулись разнимать дерущихся. Завязалась не шуточная свара, кто–то упал прямо на стол, чуть было не разбив в дребезги едва початую бутылку джина, что чудом успел спасти Шевчук. Он, округлив глаза, окинул взглядом хаос, что моментально воцарился в баре и, с прискорбием осознавая, что его планам не суждено сбыться, сунул бутыль себе за пазуху и побрел к выходу. Вечер был безнадежно испорчен.