Траст
Шрифт:
А вот входящие звонки требуют сноровки. У нас такая теснотища, что подслушивают все без исключения – кто намеренно, а кто и без умысла. Вот почему мы разговариваем со своими женами и подружками, да и вообще на скользкие темы из-под стола. Заранее ведь не угадаешь, кто разнесет о тебе всяческие слухи. В большинстве случаев торчать под столом – на Уолл-стрит самое обычное дело.
В ту пятницу шум стоял совсем оглушительный. Я говорил по телефону с клиентом – не просто каким-нибудь, а с Палмером Кинкейдом. Я не слышал собственных мыслей.
Скалли, громогласнейший фондовый брокер в мире, орал, срывая связки и выпучив глаза, на
Однако на сей раз верх взяли децибелы. Каждый брокер и ассистент по продажам в зале глазел на перебранку. Она становилась все громче и яростней.
Скалли: «Держись подальше от моего клиента!»
Мать-перемать.
Гершон: «Лоуэлл просил меня разгрести твой бардак».
Мать-перемать.
Матюги летали туда-сюда. А я не мог расслышать Палмера, своего клиента и наставника, человека, который провел меня в Гарвард. Он открыл все двери. Сказочно харизматичный, прозорливый тренер, ведущий команду через череду побед без конца и края. По крайней мере, так мне всегда казалось.
До сих пор.
– Мне нужна твоя помощь, – голос у мужчины дрожал. Ни намека на его обычную самоуверенность. Сбитый с толку, робеющий, он растерял ее напрочь.
Палмер, которого я знал, мог быть то бархатным и вкрадчивым, то вдруг преобразиться в непобедимого, даже безжалостного переговорщика. Он был классическим чарльстонским бизнесменом – сплошь обаяние и улыбка, как с рекламы ортодонтолога. В нашем захолустном городке он шел в гору, отхватывая самый лакомый кусок в каждой сделке.
Поймите меня правильно. Палмер был справедлив и честен. Союзников у него имелось тьма-тьмущая, и я являлся одним из них. На том и остановимся. Разыгрывая из себя доброго самаритянина, 200 миллионов долларов застройщику не заработать.
Он был невозмутим. Два десятка лет я восторгался грацией, с которой он держался под огнем. Вокруг могли бесноваться все демоны ада, а он приглашал в свою контору, чтобы поболтать о семье. Палмер никогда не торопился.
Но не сегодня. Эти четыре слова – «Мне нужна твоя помощь» – в его устах звучали, как тарабарщина.
– Скажите только, какая, – я тревожился о своем друге. Мне хотелось, чтобы Скалли и Гершон заткнулись.
Поначалу Палмер не ответил. Потянулась секунда за секундой. Молчание стало мучительным. Когда же он наконец заговорил, я ожидал какого-то объяснения такой перемены в его поведении.
Не тут-то было.
– Проклятье, Гроув! Что там творится?! – Очевидно, шум достал и его.
– Подождите тридцать секунд, ладно?
– Конечно, как скажешь.
– Тридцать.
Поставив Палмера на ожидание, я ринулся к Скалли. Его лицо было краснее арбуза, жилы на шее вздулись – толстые и жирные, как синие садовые шланги.
Он перестал орать на Гершон, да и та тоже взяла тайм-аут. Оба воззрились на меня, разинув рты от моего напора. Равно как и 147 остальных брокеров и восемьдесят с чем-то ассистентов по продажам, рассеянные по залу. И вдруг наступило абсолютное безмолвие – затишье перед бурей.
Послушайте, я вовсе не такой уж и крупный. Около шести футов ростом, и моя девушка говорит: «Гроув, тебе бы не повредил еще десяток фунтов». Меня можно запросто принять за рыжеволосого Лэнса Армстронга [3] .
В подобных ситуациях срабатывают не мои габариты; быть может, даже не мои слова.А настрой. Когда меня зашкаливает, я преображаюсь в таран в человеческом обличье. Становлюсь беспощадным, наглым, способным расплющить каждого, кто встанет на пути. Я забываю про свои хорошие южные манеры. Нрав у меня тот еще.
3
Лэнс Армстронг – американский велогонщик, единственный, кому семь раз удалось финишировать в общем зачете Тур де Франс первым. Когда же он разоткровенничался о том, что пользовался допингами, но сумел ни разу не попасться, то возмущенными судьями (а судьи кто?) был лишен всех титулов и предан общественному порицанию. В спортивных кругах вопрос о его анафеме трактуют далеко не столь однозначно. И вообще, если так пойдет и дальше, допингом начнут считать конфету, съеденную перед стартом. Пожалуй, без лишнего пафоса, но очень доходчиво ситуацию изложил Ант Скаландис в рассказе «Последний спринтер».
– Чего тебе?! – рявкнул Скалли, демонстрируя больше бравады, чем мозгов, удивленный тем, что кто-то отрывает его от яростной перебранки. Он отвел взгляд, мельком нервно сверкнув глазами – и игра окончена. Я его сделал.
Пэтти не сказала ничего, что для нее характерно. Она более коварна.
Нарочито медленно я подался вперед и стиснул плечо Скалли достаточно крепко, чтобы донести мысль. Шепнул ему кое-что на ухо – настолько тихо, что больше никто не слышал. Даже Гершон. И без злобы, потому что убежденность в десять раз эффективнее.
Глаза мужчины широко раскрылись, в них проглядывало тревожное выражение. Громогласнейший в мире фондовый брокер лишился голоса напрочь. Но лицо его задергалось, а лоб наморщился, как у напуганного кролика.
– Что ты сказал?
Отвечать незачем. Я буровил Скалли взглядом, пока он не опустил глаза снова. Хитрость в подобных ситуациях в том, что угрожать надо лишь единожды. Действуй, как взведенный курок – методично, с полной уверенностью в исходе и готовностью сработать в любой момент. Стоит повториться – даже просто бросить взгляд на Пэтти – и чары рассеются.
Тридцать секунд – целая вечность, когда разносишь чью-то самоуверенность в пух и прах. Скалли потребовалось менее двадцати, чтобы поддаться моему воздействию.
– Давай возьмем переговорную, – сказал он Гершон.
Та с озадаченным видом помахала руками и пошла за ним.
– Что он сказал?
Они покинули помещение. Брокер, пытавшийся реанимировать чувство собственного достоинства, шагал во главе.
– Извините, Палмер. – Вернувшись к телефону, я уже не стал забиваться под стол. – Так в чем дело?
Но было поздно. Он витал мыслями где-то еще.
– Я позвоню в понедельник, Гроув.
– Разве вам больше не нужна помощь?
– Дай мне отсрочку на выходные, чтобы все обдумать.
– Обдумать что?
– Ничего такого, чего нельзя уладить в гавани, – сказал он – не так уж уверенно, но уже возвращаясь к своей обычной харизме. Палмер забыл о хороших южных манерах сильнее, чем половина Чарльстона когда-либо узнает. – Ты еще встречаешься с Энни?
– Когда удается.
– Привози ее на обед. Надо бы с ней познакомиться.