Трав медвяных цветенье

– Ну, ты, Коштику, горазд байки травить!

– Не отравлю – угощайся, ребята, у меня ещё сто пудов!

– Цены тебе, Коштику, нет. Сам-то далёко путь держишь?

– Я-то? Да лишь бы держался, упадёт – плечико подставлю…

Как он оказался рядом, они толком не помнили. На дороге всякий народ. А этому в ту же сторону. С той же размеренностью.

Промеж собой Гназды помалкивали. Да и что говорить? Всё давно обговорено. А про дорогу впереди вспоминать не хочется: до того погана, что пусть лучше Коштика чего смешное скажет.

Уговаривать Коштику не надо. Знай, небылицы сыпет да прибаутки роняет. И не только прибаутки. Вскоре после развилки глянул на него Фрол и заметил озабоченно:

– Эй, Коштику! А рукавица-то где? Морозно…

– Да вот она, – снисходительно откликнулся Коштика и ленивым движением сунул руку за пояс. И тут же, дёрнувшись, захлопал себя по тулупу:

– Ой… И правда, куда ж она делась-то… За кушак заткнул же… Вот беда…

– Обронил?

– Похоже на то… – пробормотал тот смущённо. И заоглядывался, вывернувшись в седле. Гназды тоже назад обернулись. Дорога лежала во всей своей чистоте и непорочности.

– Вернёшься? – сочувственно спросил Никола. – Снег не сыплет, не занесло. Без рукавицы худо.

– Дурная примета, – скривился спутник и, подумав, махнул рукой:

– Да ладно... Запасные есть…

Есть так есть. Без запаса не ездят. Достал Коштика новые, белой овчины, рукавицы и снова спутников потешает. А одну непотерянную, чёрную, в торбу сунул. Потом достал её зачем-то, потеребил – и снова в торбу… И опять достал… Из-за этого приотстал слегка.

Всё бы ничего – только вот, едва свернули в сторону Гражи – беда с ним приключилась. Услышали Гназды вопль за спиной, обернулись разом – видят, рухнул приятель, перекосив седло, с лошади да так грянулся о землю, что встать не может. Балагурить, вишь, ловок, а во время соскочить – ловкости не стало. Лежит, охает.

– Не выдайте, добрые люди, – стонет, – всем прикладом упал…

Гназды спрыгнули с коней, поспешили к нему:

– Как это тебе угораздило-то?

– Ох!.. – восплакался весельчак. – Все печёнки отбил, селезёнки отшиб… рука – хрясть! – пополам… вон… в сугроб отлетела... ох!..

– Да на месте твоя рука, – склонился над ним Иван, ощупывая опытными пальцами. – Кажется, даже не сломана – ушибся, разве что… Дай, рёбра гляну. Вот тут больно?

– Вяяя! – заорал Коштика дурным голосом.

– Ну, а тут?

– Вяяя!

– Ох… – вздохнул Иван, – ты, Коштику, прям кошка драная. Терпи уж. Грудь не сдавливай, вздохни!

Коштика глубоко вздохнул.

Иван приподнял бровь:

– Вздохнул? А чего не орёшь?

На секунду Коштика растерянно уставился на него, потом кротко прошептал:

– Терплю…

Иван чуть внимательнее посмотрел на него и головой покачал.

– Давай-ка мы тебя, Коштику, – предложил со всей заботой, – в седло подсадим, да попробуешь ехать. До постоялого двора дотянешь – там отлежишься. Ну, что там, ребята, с седлом? – обернулся Иван к братьям.

– Всё в порядке, – отозвался Василь. – Подпруга ослабла, седло сползло. Давай, дружок, постарайся на лошадь влезть. Не на дороге ж тебе лежать. Ну-ка, обопрись… – он бережно подвёл руку под плечо приятеля.

– Вяяя! – что есть мочи завопил тот.

– Ну, держись, тут выбирать не приходится – придётся кое-как, а ехать, не то замёрзнешь… Доставим уж тебя до Гражи, хоть самим, – Василь тяжело вздохнул, – надо в сторону…

Подошедший Фрол с осторожностью подхватил мужика снизу:

– Давай потихоньку…

– Вяяя! – взвыл Коштика.

Понемногу его приподняли на конскую спину, он закатывал глаза, бесчувственно стекал вниз и даже не пытался ухватиться за луку. Но поперёк седла его всё-таки положили . Он висел, как мешок. И лишь при озабоченных словах Николы: «Привязать надо, не упал бы. Вервия хватит», – медленно зашевелился и простонал:

– Не надо. Не упаду.

Гназды запрыгнули на лошадей:

– Ну, что ж? Трогаем не торопясь…

В последний раз Зар обернулся через плечо на покидаемую местность, как увидел: из-за леса на повороте показался всадник. Он нёсся во весь опор и налету размахивал красным платком.

– Стой! – донёсся до Гназдов истошный крик.

Гназды в недоумении разглядывали молодца.

– Что за голубь? – пробормотал Фрол. При медленном их шаге тот вскоре нагнал их.

– Постойте! – повторил он запыхавшимся голосом и подъехал вплотную. Гназды и вовсе смежили ход, сдерживая лошадей.

– Здравствуйте, люди добрые! – бодро отчеканил всадник и ярко улыбнулся.

– Здравствуй, добрый человек, – выжидательно отозвались те, – чем обязаны?

– Огоньку не найдётся? – радостно проговорил он, – беда, понимаешь, какая: трубку в снег уронил, еле отыскал.

– Чего ж? Можно и огоньку, – согласился Зар.

– А табачку, а?

– Ну, куда ни шло – можно и табачку…

Пока раскуривали трубки, кони переступали ногами, крутились на месте…

– Больной, что ль, у вас? – сочувственно спросил молодец, сладко затягиваясь.

– Да вот, – с досадой поведал Зар, – расшибся мужик… может, сломал чего… до жилья надо доставить.

– Беда, беда, – почмокал тот.

Тут неожиданно умирающий подал голос:

– А ты не в Гражу ли, добрый человек?

– Туда! – охотно отозвался любитель табака.

– Дай, прибьюсь к тебе, – слабо шевеля языком, попросился тот, – за табачную понюшку. Освобожу от хлопот этих добрых людей, а то им не в Гражу – им в сторону надо…

Ситуация складывалась немного странно, но, хотя начал Иван слегка хмурится, поглядывая на Коштику, всерьёз Гназды не насторожились: уж больно много всякого случается в дороге…

Насторожились, едва, простившись с бедным Коштикой и его товарищем, свернули в сторону, на лесную просеку. Сразу обступили их столетние ели до небес, полные мрака и безмолвия. Громадные колючие лапы провисли под многопудовыми пластами снега, скопленного за зиму. Под лапами во всех направлениях в мехах и кружевах переплетённых веток расходились-сходились низкие сводчатые коридоры. Здесь притихли человеческие звуки и пришли звуки лесные. Суетное мирское чутьё уступило тому исконному, которое вовек не подводит зверя. Зверь принюхался: что-то в лесу было неправильно…