Травля
Шрифт:
Он покорно лежал в ее объятиях, не двигаясь, и Кэрол облегчённо вздохнула, чувствуя, как страх ее отступает.
— Это же все ещё ты, мой хороший, мой сыночек, да? Я знаю, это ты. Ты меня понимаешь. Это ты управляешь этим существом, ты, а не оно тобой. Пожалуйста, пусть оно уходит. Вернись ко мне. Пожалуйста.
Он молчал, никак не реагируя на ее слова.
— Ты же хотел кушать. Сейчас я схожу на кухню и найду, чем тебя покормить. Думаю, у него тут есть запасы. Пойдем вместе посмотрим?
Наклонившись, она заглянула в темные неподвижные глаза. И вдруг они пошевелились, как будто сместившись в ее сторону.
— Ну, ладно, посиди пока здесь, хорошо? Я сейчас вернусь.
Накинув ему на плечи плед, Кэрол отправилась на
На спинке стула она нашла то, что искала — кухонное полотенце, на вид чистое. Задрав джемпер, Кэрол придержала его подбородком и, расправив полотенце, приложила к порезанной спине, которая все ещё кровоточила. Она не видела, но чувствовала, что порезы придется зашивать, они были достаточно глубокие. Но кто ей в этом поможет? И есть ли в этом доме что-то, чем можно было бы скрепить ее порезы или зашить? На Патрика пока рассчитывать не приходится, разве что женщина, хотя та сама нуждалась в помощи ещё больше.
Обмотав полотенце вокруг туловища, Кэрол заправила его в пояс штанов, а сверху закрепила бюстгальтером. Поправив джемпер, она ещё раз окинула взглядом кухню. Полки были уставлены банками и консервами. Газовая плита работала от баллона с газом, стоявшего тут же, был даже холодильник, но в данным момент совершенно пустой. Он работал, но хозяин его включил только что. В раковине лежала грязная сковорода и вилка. На столе стояла кружка с ещё теплым недопитым чаем.
И вдруг что-то заставило ее резко обернутся и посмотреть в сторону комнаты, откуда она пришла.
Она не поняла, что именно она почувствовала и почему сломя голову рванулась туда.
Забежав в комнату, она порывисто зажала рот рукой, чтобы не закричать оттого, что увидела.
У дивана, распластавшись на полу, лежало обезображенное тело женщины. Ее словно всю высосали, остались только кожа и кости. Рядом на корточках сидел Патрик, не прикасаясь к телу.
Обернувшись, он посмотрел на Кэрол.
Комнату снова наполнило громкое угрожающее клокотание.
Отняв ладонь ото рта, Кэрол вскинула руку.
— Все хорошо, милый! Все хорошо! Это я, мама! Не бойся!
Ее последние слова показались ей глупостью. Вряд ли это существо ее боялось. Кто боялся, так это она.
— Я так понимаю… ты уже покушал? Больше не голодный? Хорошо. Тогда иди сюда, малыш. Иди к мамочке.
Она изобразила улыбку, протягивая к нему дрожащие руки. Клокотание постепенно стихло. Поднявшись с пола, он медленно подошёл к ней, в ее объятия. Кэрол порывисто прижала его к себе, зажмурившись.
— О, малыш… — простонала она, с трудом сдерживая слезы. — Что же это?.. Боже… Боже мой!
Он стоял неподвижно и молчал.
— Пойдем, приляжем. Я так устала. Давай отдохнем немного, хорошо? Просто полежим… Вот здесь, — она подвела его к дивану у камина. — Тут так тепло. Скоро вся комната протопится, разгонит холод. В спальне тоже есть камин. Мы потом его растопим.
Говоря это, она посадила Патрика на диван, потом осторожно заставила лечь. Он не противился.
Примостившись рядом, Кэрол укрыла их пледом и обняла сына, прижимая к себе.
— Ты понимаешь меня, сынок? Понимаешь то, что я говорю, ведь правда? Почему же ты молчишь? Ответь мне, пожалуйста. Хотя бы слово.
Но он продолжал молчать.
По щекам Кэрол потекли слезы.
— Мой мальчик… мой маленький мальчик, — тихо стонала она, поглаживая его по плечу. — Вернись ко мне, умоляю, вернись. О, Луи, да будь ты проклят! Все из-за тебя! Старая уродливая мразь, что бы ты сдох!
«Заткнись, несчастная! — прозвучал вдруг в ее голове голос Луи. — Кто скоро сдохнет — так это ты!».
«Не пугай, я не боюсь больше смерти! Твой проклятый сбежал, как перепуганный заяц! Даже если он не сдохнет по дороге, то изнасиловать уже точно никого
не сможет!».«Плевать мне на него. Он идиот. Не послушал меня. Сказал ему, что ты опасна, надо сразу убить, так нет же… Сами виноват. Так ему и надо. А ты не радуйся. Этот сбежал, придут другие. Проклятых много. От всех не отобьешься».
«Посмотрим!».
«Сдавайся, Кэрол. Это бессмысленно. Ты не сможешь мне противостоять, я все равно заберу Болли. Если покоришься и добровольно придешь ко мне с ним, я сохраню тебе жизнь. Даю слово. Разве ты не понимаешь, что подвергаешь его смертельной опасности? Количество тех, кто за ним охотится растет. Люди объединяются, чтобы уничтожить его. Ты не сможешь его защитить. Только я могу. Нам объявили войну. Проклятых убивают. И я не могу к ним подступиться, особенно к их главарю. Они прячутся за благословенными. Я их даже не вижу. И в этом твоя вина! Ты связалась с той ясновидящей, из-за тебя она узнала о нас, о благословенных. Столько веков никто ничего не знал! Бери сына и присоединяйся к нам. В этой войне ты должна быть среди своих, среди нас. Ради своего сына, привези его сюда, чтобы я мог его защитить! Он ещё мал и не набрал достаточно сил, чтобы стать неуязвимым для людей. Такой момент наступит, когда он вырастет, и тогда, даже если все люди на этой земле объединятся против него, ему все будет ни по чем. Только надо дождаться, когда этот момент наступит. Не упрямься, Кэрол! Я пришлю за вами проклятых, не противься, приезжай ко мне. Я не трону тебя».
«Пошел ты! Мы тебе не верим! Оставь нас в покое!».
«Ты все равно ничего не добьешься. Не сможешь сохранить в мальчике человека. Потому что он не человек. Его сущность пробудилась, и ничто не сможет снова ее усыпить. Как бы ты ни пыталась ее подавить и вернуть образ Патрика, она все равно будет давать о себе знать, и чем дальше — тем чаще и сильнее. Все человеческое — это всего лишь пыль, которая осела на нем, пока она спал, придет время и от нее не останется и следа. Ничто не может этому помешать. Почему ты хочешь, чтобы твой сын жил обычной жизнью ничтожного человека, ничем от других не отличающегося? Что хорошего в человеческой жизни? Я прожил ею столько лет, и все это время она казалась мне лишь бременем, от которого мне хотелось избавиться. Твой сын — творение более великое, чем все эти вместе взятые жалкие людишки. По сравнению с нами эти люди, как амёбы по сравнению с самими людьми. И ты хочешь, чтобы твой сын, создание, в тысячи раз превышающее во всем этих амёб, был не этим созданием, а амебой? Ты глупа! Но что от тебя ожидать, ведь ты сама такая же амеба».
«Проваливай, урод!».
«Нет, никогда! Скоро Болли сам все поймет. Поймет, кто он и кто вы. Он сам не захочет оставаться таким жалким примитивным созданием, как вы. И тогда всему, к чему вы привыкли, придет конец. Вы станете всего лишь пищей. Как эта женщина на полу. Я чуть не умер от смеха, когда услышал, что ты сказала! «Ты уже покушал, сынок?». Вот это правильная реакция, молодец, хвалю! Если ты будешь вести себя так и дальше, я даже готов сохранить тебе жизнь".
«Я просто очень испугалась… хотела его успокоить. Это вовсе не значит, что я отнеслась к этому так, как ты думаешь!».
«Ты отнеслась правильно, впервые. Советую поступать и относиться к этому так же. И тебе, и твоему сыну только легче от этого будет. Если вы будете закрывать на это глаза, это не значит, что этого не будет происходить. Будет. Это только начало».
«Заткнись! Убирайся!».
Кэрол, сжав голову руками, беззвучно зарыдала. И внезапно застыла, почувствовав на себе взгляд черно-бардовых глаз. Задержав дыхание, она покосилась в сторону, на эти глаза, невольно задрожав от страха.
«Боишься? Правильно — бойся! Бойся его!» — сухой надтреснутый смех болью отозвался в ее голове. Но этот смех внезапно оборвался, когда его перекрыло странное шипение, многозвучное, смешанное одновременно с чем-то, похожим на рычание. И звучало оно угрожающе и яростно, как показалось Кэрол.