Траян. Золотой рассвет

На том и расстались. Уже за воротами, минуя храм Флоры, Ларций обратился к Эвтерму.

— Ты все слышал? Как быть?

Раб ступал рядом, шествовал как равный. Крепкий, красивый мужчина, умное лицо, крупный нос, никаких видимых физических недостатков. По виду он вполне мог сойти за римлянина – успел прижиться, обтереться в городе. Таких в Риме было подавляющее большинство. Сообразительный раб скоро становился вольноотпущенником, так как только в этом случае он мог проявить свои способности и принести пользу покровителю. При удаче вольноотпущенник прорывался к государственным должностям, а уже его дети вполне могли заседать в сенате.

Эвтерм вздохнул и поделился.

— Регул не уверен в себе.

— С чего ты так решил.

— Слишком много статуй.

— Меня не интересуют статуи. Я спрашиваю, как мне поступить?

— Не надо спешить с ответом.

* * *

Дома Ларция ждало новое испытание. Отправленная утром в дом тетки Волусия после полудня вместе с взбалмошной тетей, решившей немедленно поблагодарить Лонгов за спасение племянницы, явилась в их дом с визитом.

Никто в доме не знал, где утром побывал Ларций. Не знала об этом и Кальпурния, рассыпавшаяся в похвалах префекту и с заметным разочарованием рассматривающая скудное убранство дома Лонгов. Племянница тоже делала вид, что не догадывается о встрече с Регулом, если, конечно, это не была игра.

Девицу обстановка не занимала. Она время от времени украдкой поглядывала на молодого человека. Ларция буквально корежило от этих взглядов. Волусия находилась рядом и была нестерпимо желанна. Страсть кружила в голову. Однако стоило на мгновение вспомнить о разговоре с ее дядей, как Ларция неотвратимо швыряло в бешенство.

Лицемерка и негодница!

Сколько коварства умещалось в таком нежном и таком соблазнительном теле.

Не в силах совладать с собой, он поднялся и, сославшись на хозяйственные заботы, вышел из атриума. Пересек внутренний дворик, называемый перистилем и оказался в саду, начинавшимся сразу за хозяйственными постройками.

Была весна, цвели вишни. Два века назад их привез из азиатского похода Лукулл. С тех пор деревца прижились в Италии, расплодились, и каждую весну осыпали белым цветом предместья Рима. Вот и дед Ларция увлекся чужеземной забавой, он любил эти ягоды, любил сладкое варево из вишен на меду и непременно, чтобы без косточек. Домашние рабы проклинали сезон сбора плодов, когда им долгими днями и ночами приходилось выковыривать косточки. Доставать их следовал аккуратно, чтобы не испортить форму плода.

Здесь, в саду цвели любимые Постумией Лонгиной фиалки и розы. Стены и две колонны в беседке были обвиты плющом и самшитом. Виноградная лоза густо покрывала проемы между колоннами. Здесь Волусия и нашла Ларция. Осторожно, ни слова не говоря, присела рядом.

Так они и сидели, всматриваясь, как набегавший ветерок смахивал с деревьев бело–розовые лепестки. Не спеша, словно танцуя, лепестки опускались наземь. Пахнуло дымком. Наверное, рабы что-то жгли в перистиле. Волусия закашлялась. Успокоившись, спросила.

— Ларций, чем ты занимался сегодня утром?

Ларций усмехнулся. Вероятно, надеется, что ответит – думал о тебе, драгоценная! Вслух промолвил.

— Был в гостях у твоего дяди?

Девушка испугано прижала руки к груди.

Ларций продолжил.

— Знаешь, что он мне предложил?

— Нет.

— Жениться на тебе, чтобы спасти твою честь. Кроме того, он потребовал, чтобы ты подписала бумагу, в которой отказываешься от тетиного наследства. Ты знала об этом?

У Волусии на глазах навернулись слезы.

— Нет.

Ларций с интересом глянул на нее, сквозь зубы сплюнул наземь.

— Ловко придумали. Мало того, что Регул затянул удавку на шее моих родителей, так он еще подсунул мне бесприданницу и хитрюгу, каких поискать.

Волусия не ответила, молча глотала слезы.

Ларций почувствовал себя неловко.

— Что же ты молчишь?

Девушка наконец справилась со слезами.

— Ты можешь думать все, что угодно, но я сказала правду. Я слышала разговор этих ужасных людей. Они искали меня и хотели убить. Мне более ничего неизвестно. Ты обидел меня, Ларций. Ты, который спас меня от гибели и бесчестья, ты, который, не страшась за свою жизнь, защитил меня от разъяренных бандитов. Ты… – она, не в силах продолжать, замолчала, затем глубоко вздохнула и договорила. – Ты обвиняешь меня в лицемерии. Я прощаю тебя. Можешь думать все, что тебе угодно, но благодарность к тебе я сохраню.

Ларций растерялся. Что за денек! Все правда – и ловушка, и западня, и яма, в которую затаскивал его Регул. Не важно, знала об этом Волусия или нет.

— Мне другое обидно, – сказала Волусия. – Неужели ты поверил, что я позволила бы этим грязным животным прикоснуться к себе? Неужели поверил, что за вознаграждение я согласилась бы играть постыдную роль в этом спектакле?

— Знаешь, Волусия, когда я увидел тебя в столовой, я решил, что ты – нимфа, и это счастье видеть такую девушку рядом.

— А сейчас?

— Сейчас не знаю. Не верю. Понимаешь, не верю, что и мне может достаться кусочек счастья.

— А ты поверь, Ларций, – предложила девушка. – Не думай, что я навязываю себя. Я недавно в Риме, и тетя уверяет, что я могу отыскать головокружительную партию. От родителей у меня осталось кое–какое имущество. Мне не нужна головокружительная партия. Мне нужен, ты, Ларций, и всегда будешь нужен. Когда я вошла в триклиний, и ты встал мне навстречу, я была так взволнована. Со мной случилось чудо – я поверила, что высшим благом будет для меня входить в этот триклиний, ждать, когда ты поцелуешь меня. Я предложу тебе то, что любишь больше на свете. Что ты любишь больше всего на свете, Ларций?

— Рыбу. Жареную рыбу по–римски, как готовит наша кухарка Гармерида.

— Я буду тщательно следить, чтобы рабыня научилась готовить рыбу по твоему вкусу. Но, Ларций, никогда более я не прощу тебе подлые мысли в отношении меня. Тетя рассказала мне твою историю. Мне кажется, я могла бы помочь тебе.

— Чем?

— Составить твое счастье. Как бы ты не уставал днем, как бы не мучился в походах, как бы не был ранен, я хочу, чтобы ты знал, у тебя есть друг, она ждет. Она верна тебе.

Ларций повесил голову.

— Это противно разуму, Волусия, но это выше меня. Позволь, я сделаю тебе предложение.

— Без всяких условий?

— Без всяких условий. Только ты и я.

— Я согласна, Ларций. Тетю я уговорю. А поступим мы следующим образом. Ты объявишь о помолвке. Мы проведем церемонию, а там видно будет.

Марк Аквилий Регул как ни в чем не бывало явился на обручение. Держался как патриарх, суетился, распоряжался рабами, давал указания молодым, где и как встать, как передать невесте железный перстень – символ скорого брачного союза. Присутствовавший на обряде Плиний Секунд во все глаза следил за сенатором. Сразу после церемонии, во время скромного угощения, устроенного Лонгами, Регул улучил минуту и поинтересовался у Ларция.