«Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика
Шрифт:
Ночью Мордехай проснулся от звука рыданий. Бейле стояла у окна и, прикрывая лицо полотенцем, содрогалась от плача.
— Б-же мой, что случилось? — сердце Мордехая зашлось. Он две недели с ужасом ожидал
— Ничего, — сквозь слезы ответила Бейле. — Спи, ничего не случилось.
— Но почему ты плачешь? — Мордехай подошел к жене. Она подняла к нему свое залитое слезами лицо и слабо улыбнулась.
— От счастья. Я плачу от счастья.
Спустя месяц Мордехай явился к раввину.
— Что будем делать? На меня уже смотрят с подозрением!
— В субботу утром, — спокойно произнес раввин, — ты объявишь в синагоге, что ошибся. У тебя родился не мальчик, а девочка. И ей уже давно пора дать имя.
— Ребе! — вскричал Мордехай. — Кем же я буду выглядеть в глазах евреев. Разве можно перепутать мальчика и девочку?!
— Ради спасения жизни ребенка, — очень серьезно ответил раввин, — и не такое можно.
В субботу Мордехая поднялся на возвышение посреди синагоги, ударил рукой по перилам и во весь голос объявил всем о своей ошибке. К его удивлению, этот поступок никого не удивил. Наоборот,
прихожане восприняли его как ловкую хитрость, умелое спасение от дурного глаза.Девочка спокойно росла, радуя родителей, и через год Бейле родила мальчика. На сей раз обрезание сделали, как положено, на восьмой день. А уж пир Мордехай закатил такой, что его долго вспоминали в Красных Окнах! Много было вина выпито, много добрых пожеланий высказано, много пролито счастливых слез.
С тех пор Бейле рожала почти каждый год, и все дети росли здоровыми и крепкими, словно умершие старшие браться и сестры взяли на себя полагающиеся им болезни и лихоманки. Дела Мордехая шли как нельзя лучше, он выстроил на главной улице Красных Окон большой каменный дом и зажил в нем всей своей огромной семьей.
Девятого ребенка он назвал Давидом, когда тот вырос, женился на девушке из Одессы, по имени Двойра, и перебрался в большой город. Их единственную дочь назвали Ирой, у нее родись два сына-близнеца, один из которых автор этих строк, а второму дали имя в честь дедушки Давида, сложившего голову в Харьковском котле. Из книги «Голос в тишине».