Требухашка
Шрифт:
«Слышь, не боись! Нам только поговорить!»
Соседи напились, хотят подраться, не убивать же их? Нормальное желание для дебила поиздеваться над кем-то. Прощаюсь с моими деревянными дружками и прячу их под кроватью. В дверь перестали колотить — прислушиваются.
Не даю себе больше думать и вылетаю в прихожую. Клацаю замками и слышу радостные вопли.
Резко распахиваю двери, и первый же удар ногой приходится в живот любимому соседу, который хотел войти первым и так удобно стоял. Сосед охает и скручивается буковкой «Г». Не даю им опомниться и выскакиваю в коридор.
Когда-то меня учили
Так вот он мне и объяснил, почему всегда кричит не своим голосом во время драки и бросается первым. Это эффект неожиданности, никто не ожидает неадекватного поведения — обычно просто толкаются: «а поговорить», посылают друг друга и могут даже разойтись не решившись начать. Он говорил мне, что начинать нужно первым — всегда. За тобой будет преимущество, первые удары, противник будет ошеломлен, многие пугаются и уже морально проигрывают вначале схватки. Одни плюсы. А чем громче кричать, тем больше ты дезориентируешь противника.
«Ты думаешь я ничего не соображаю? Кричу, „ля“, и на стенки лезу потому что дебил? Я контролирую каждое свое действие, каждый свой удар. В голове у меня порядок, а бардак я устраиваю, чтобы сбить с толку дурака. Можешь плакать и бить, можешь орать, можешь головой колотиться о стенку, но внутри будь собран. Это всё комедия — ширма, пацан. И чем больше противников перед тобой, тем худшим дебилом будь».
Я запомнил его слова, но применять на деле тактику как-то стеснялся. Это стиль «пьяного мастера» какой-то.
— Чё, суки! Зарублю, на! Порешаю всех!
Я бросаюсь на второго человечка, трудно быть спокойным, когда ведешь себя как дебил и ладонью бью в челюсть справа. Не прекращаю верещать, как дурная баба и прессую его слабыми ударами, как могу. Сосед валяется у стены и смотрит круглыми глазами, на помощь собутыльнику не спешит.
Я хватаю жертву за грудки и вдыхаю вонь перегара, немытой кожи, нестираной одежды. Трясу придурка изо всех сил.
— Чё хотели от меня! Чё ты хотел, бля! Кто меня на улице избил, бля! Ты? Ты, (редиска, нехороший человек)
Дальше там такая серия мерзких ругательств пошла, что у самого ушные перепонки плавились от стыда, а мужик только краснел и стучал зубами.
— Где третий, ля! — отшвыриваю его на ступеньки и оборачиваюсь, хохоча. В глазах красные занавески то взлетают, то опускаются — с этим состоянием берсерка нужно быть поаккуратнее, а то из него можно и не выйти.
Сосед прижался к стене и изображает невидимку. Третий отступает и вытянул дрожащие руки вперед:
— Эй, парень. Успокойся. Ну, ты чё! Мы извиниться хотели. И вообще это он нам приказал.
— Э!
«Убиили!»
Я не сразу обратил внимание на крик, потому что был занят своими воплями, но сейчас он прорвался как лучик света в царстве тьмы.
«Люди!!! Убииили!!»
— Людка, — сказал сосед, — с третьего. Кого убили?
Я уже бежал наверх, перепрыгивая через ступеньки.
Тетя Люда, женщина лет пятидесяти, живет одиноко на третьем вместе со своим мужем дядей Мишей — электриком. Хорошие люди — спокойные, тихие. Миша мне помог с краном, когда из него струями вода начала валить, заливая пол. С тетей Людой я болтал иногда на скамеечке у подъезда и за лекарствами бегал. А недавно они вроде квартирантов взяли: строителей-гастарбайтеров.Двери открыты, и я без стука вхожу. Здесь случилось нехорошее: весь пол в крови, а тетя Люда прислонилась спиной к холодильнику, и Мишка головой у нее на коленях лежит. Лицо белое как у мертвеца. Глаза закрыты, и нож из пуза торчит.
В комнате кто-то громко храпит, я заглядываю и вижу одного из квартирантов. Обоссаный, рука свешивается с кровати и пальцами вытирает пол. Пальцы в крови. На лице тоже кровь.
— Ни хрена себе, — я оборачиваюсь и вижу соседа, который осторожно входит в квартиру. Смотрит на меня косо, но решается подойти. — Слышь, а че тут случилось?
— Похоже, один из жильцов зарезал хозяина по пьяной лавочке и лёг спать.
В комнату врываются ещё люди: соседи снизу и сверху, начинается галдеж и беготня. Пытаются набрать полицию, но безрезультатно, трубку никто не берёт.
«Когда они нужны, нет никого!» — надрывается незнакомая женщина в бигудях и халате.
«Они перегружены — сообщает мужик, он вертит в руках статуэтку фарфоровую, которую взял с полки — У меня кум — полицейский, его домой не отпускают. Все будто с ума сошли: убийства, грабежи, изнасилования. Я детей на улицу не выпускаю на всякий случай. Слышали, у нас мужика перед подъездом избили?»
Он смотрит на меня и «ойкает», густо краснеет и извиняется. Народ крутится вокруг потерпевшей, забирают мужа и она воет безумно, когда её ведут на кровать. Безмолвный муж остаётся лежать на полу.
— Слышь, — говорит мне сосед еле слышно и оглядываясь, — я трезвею от такого беспредела. Боюсь жмуров.
— Идём. И своих возьми.
Я вхожу в соседнюю комнату, и когда сосед с приятелями присоединяются, показываю на убийцу.
— Нужно его связать. Только осторожно, он может быть невменяемым.
— Хорошо, — подтверждает сосед. — Только я не знаю как.
— Тогда двери закройте и охраняйте, чтобы он не вышел. Так даже лучше. Улики, следы, вся фигня. А я за полицией. Одноклассник там служит, может ускорит всё.
— Ты это, — сосед мнется и чешет затылок, — ну ты это. Не обижайся. Мы, того, перепили, я накрутил себе гадостей. Водка злая попалась.
— Понятно. Не бойся, не скажу. Сейчас совсем не до тебя. Хотя ребра у меня побаливают, сосед.
— Ну, так это, слышь? Может мировую бахнем, и всё пройдет?
— Не сейчас. Может быть позже. Я погнал.
В полицию никто до сих пор не дозвонился, и я выхожу в подъезд. Убийца, который безмятежно храпел сейчас, тоже отрастил крылья. Я видел их и даже пытался потрогать, пальцы прошли мимо, ничего не зацепив.
У людей в комнате отростков на спинах практически не было, а если и были, как у соседа, то невзрачные, мелкие, робко лезли из спины. Убийца обладал достаточно широкими, но мерзкими, водянистыми лопухами, которые обвисли, как и его сознание. Есть в этом зависимость и, кажется, я понимаю какая.