Трехручный меч
Шрифт:
С той стороны к упавшему спешили трое из его воинов. Я выхватил трехручный, пустил единорога навстречу:
— Эй-эй, ребята!.. Я вас пропущу, конечно, но только без голов. Кто первый?
И улыбнулся как можно зловещее, я же варвар, мы же с рыцарей шкуры снимаем на свои варварские боевые барабаны войны. Они остановились, побледнели. Я вытянул меч лезвием им навстречу, знаком велел вернуться. Не споря, попятились, страшась повернуть коней и ускакать.
Генрих слез с коня, подошел, слегка прихрамывая, к поверженному. Тот силился встать, но руки подламывались, он падал в придорожную
Я сказал громко:
— Оставь его мне, сэр Генрих. На моем барабане прохудилась шкура. А у этого должна быть хорошая, дубленая…
Генрих взглянул на меня, лицо бледное, явно сдерживает боль, минуту раздумывал, затем кивнул:
— Да, сэр Гакорд, я же у вас в долгу за проигранного в карты коня. Берите этого пленника себе.
Гигант кое-как воздел себя на руках, прохрипел:
— Но мы ведь договаривались…
— Вы ставили свои условия, — ответил Генрих. — Теперь ставим их мы.
— Это даже не условия, — добавил я с гнусной улыбкой. — Горе побежденным! Всем — русским, югославам, иракцам, французам…
— Ка… какие, — прохрипел он поспешно, — условия?
Генрих подумал, ответил с предусмотрительностью не рыцаря, а умелого хозяйственника:
— А сперва посмотрим, что везете. Может быть, ничего не возьмем. А может быть, используем право первой брачной ночи. Даже в полдень. В походе допускаются мелкие отступления от молитв и ритуалов.
Гигант сказал хрипло:
— Мы… мы принимаем… все ваши условия…
Генрих со слабой улыбкой посмотрел на меня. Я обернулся к троим воинам, прокричал:
— Ладно, забирайте своего… неудачника. Изволю разрешить!
Сам подошел к Генриху, он незаметно оперся о мой! плечо, шепнул:
— У меня, кажется, все ребра слева сломаны… И голова кружится.
— Сотрясение, — ответил я шепотом. — Надо проблеваться, полежать в тишине.
Он слабо улыбнулся:
— Это нам не светит. Придется терпеть и делать вид.
Выпрямившись, он повернулся в сторону своего коня. Тот подбежал на неслышный свист, а я, делая вид, что выполняю вассальный долг, помог взобраться в седло. Только я услышал тихий стон, когда он плюхнулся на конскую спину.
* * *
В караване оказалось шесть верблюдов и пятеро из охраны. Один вырублен начисто, молодец Генрих, честно говоря, не ожидал, но и четверо оставшихся, вообще-то, выглядят очень крепкими ребятами, очень. Правда, слишком уж привыкли полагаться на несокрушимость их вожака. Мы с Генрихом, а сзади королева, проехались вдоль повозок, все смотрели с ужасом не столько на Генриха, он выглядит скорее красивым, чем ужасным, а больше на меня, указывали на мою переразвитую мускулатуру, шепотом пересказывали мрачные пророчества о варваре с черным вороном на плече и серым волком у стремени. Мол, хорошо, что я послал впереди себя благородного рыцаря, тот не так жесток, а вот если бы сам, то что бы осталось от всего каравана…
Я старательно делал зверскую рожу, смотрел свирепо и надменно, раздувал ноздри и вращал глазами, как хамелеон. Товары нас не интересовали, и, если честно, нас ничто не интересовало, просто едем в ту сторону, откуда топает караван, но пусть боятся,
пусть знают, что хамить опасно, а вежливость еще никому не вредила.Последняя повозка оказалась крытой, не столько повозка, сколько паланкин на колесах. Сопровождали ее два жреца на осликах. Один поклонился испуганно, сообщил сразу, не дожидаясь грозного оклика:
— Мы перевозим Великого Оракула на освящение нового храма.
Я собирался проехать мимо, но, поддавшись наитию, спросил:
— Какую оракул берет плату?
— Он не берет плату, — ответил жрец с достоинством. — Боги запрещают брать плату, ибо устами оракула говорит сам Бог. Правда, он разрешает отвечать только на один вопрос, что и понятно. Иначе бы…
Королева ехала со мной рядом, спросила высокомерно:
— А если заплатим?
Жрец покачал головой:
— Это наложено Богом. Ни золото, ни сила не в состоянии обойти или сломить этот запрет.
Королева нахмурилась, а я сказал с сожалением:
— Не настаивайте, Ваше Величество, бесполезно. Как вы думаете, отказались бы жрецы получить несколько лишних золотых монет? Но у меня и есть один вопрос. Куда нынешний Властелин Тьмы поместил свою смерть?
Из-за занавески раздался тихий старческий голос:
— В магический ларец, но он очень далеко отсюда.
— А где сам этот ларец?
Оракул молчал, как мертвый, жрец взглянул на меня с испугом, покачал головой:
— Это уже второй вопрос.
— Извини, — сказал я виновато, — моя вина.
Королева взглянула на меня с горячим сочувствием.
— Тогда мой вопрос, — сказала она чистым голосом. — Где этот ларец?
Из-за шелковой занавеси донесся тихий надломленный голос:
— В западном море есть удивительный остров, куда не могут приставать корабли. Там среди пальм и виноградников высится отвесная скала, куда не взобраться ни человеку, ни зверю. На той скале руины волшебного корабля, что плавал как по воде, так и по воздуху. На палубе того дивного корабля лежит этот ларец… Могу добавить, что стерегут его огненные драконы. По самому острову бродят двухголовые тролли, а весь остров окружен рифами и водоворотами.
Он умолк, я присвистнул озадаченно. За спиной раздался тихий голос Генриха:
— Ответь и мне, мудрый оракул, и я осыплю тебя золотом. Меня ничто на свете не интересует, кроме проклятого всеми небесами тролля по имени Катарган.
Жрец быстро взглянул в его лицо, мне почудилось, что морщинистое лицо дрогнуло, взгляд чуть ушел в сторону, в следующее мгновение жрец прямо взглянул в лицо рыцаря и произнес бесстрастно:
— Ты ранен, великий воин… Стоит ли умножать тебе свои печали?
Генрих прорычал:
— Ты прав, я ранен и оттого зол. Твой оракул ответит?
Из повозки раздалось тихое:
— Тролль по имени Катарган — ключ к зачарованным воротам Властелина Тьмы.
Взгляд жреца померк, плечи опустились, он чуть приподнял занавеску и пошептался с сидящим внутри. Прибежала женщина с толстым одеялом в руках, жрец, судя по его движениям, укутывал оракула, высвободившего слишком много жара на мистическое видение. Мы проехали мимо, Генрих побледнел, покачивался, процедил сквозь зубы: