Тренинг

Взрослея, Игорь уверовал в собственную безнаказанность. Отец уже наплевал на сына, перестал угрожать, запирался в спальне и беспробудно спал с коматозным храпом. В редкие моменты просветления он завязывал с выпивкой, и тогда семейный быт становился более размеренным, хотя мать устраивала ссоры на пустом месте, требовала внимания, корила мужа за пьянство и растраченные лучшие годы молодости. Роман Романович молчал в тряпочку или вяло отшучивался, уходил к бывшим собутыльникам и возвращался трезвым, но каким-то убитым. Тогда мать подозревала его в измене и требовала признаться. Отец отнекивался, злился и обязательно срывался, воздавая сполна сценами театральных трагикомедий. Мать просила прощения, а отец разбивал ее учительские очки. Она клялась уйти, и цикл повторялся. Так сын набирался житейского опыта и въедливых комплексов.

В тринадцать лет Игорь превратился в нелюдимого бирюка. Развязные приятели подшучивали над букой и звали на вечерние дискотеки, а Игорь паниковал и отказывался, запираясь в комнате, а если и приходил, то скромно жался по стенкам, чтобы никто его не заметил. В тот же год внешность ужасающе изменилась: вдоль щек и на лбу появились красные зудящие угри. Игорь чесал, раздирал и соскабливал их, отчего угри сливались в красное месиво. Из-за прыщей он отказывался ходить в школу, поддаваясь только шантажу матери. Утешало, что другие мальчишки также маялись от проблемной кожи, но хотелось быть абсолютно нормальным, и он завидовал редким парням без изъянов.

Весенней порой в седьмом классе его угораздило влюбиться в девчонку из параллельного класса. Он рассказал об этом друзьям, и вскоре вся школа гудела о неразделенных чувствах. И только возлюбленной Игорь не мог признаться, стыдливо поглядывая за ней на переменах до конца учебного года, а на летних каникулах чувства остыли и испарились. Остатки былой любви приходили лишь в чувственных сновидениях, когда он добивался прекрасную даму, закалывал шпагой соперников как ловкий дворцовый мушкетер, оставался с покоренной красоткой наедине под кроной волшебного дерева или возле Ниагарского водопада и любил ее как умел, отдаваясь всем существом без остатка. Всегда хотелось продлить сон, даже никогда не просыпаться, но когда глаза открывались, и возвращалась жестокая реальность, Игорь плакал и искал в кухонном ящике снотворные таблетки матери, чтобы успеть догнать любимую и повторить священное действо.

Каждое лето он по привычке проводил у телевизора или бесцельно мотался по улицам, связавшись с плохой компанией. Иногда от безделья ловил бездомных кошек и привязывал петарды к лапам, стремясь не отрываться от уличной банды, ведь если можно безнаказанно калечить животных, значит, это действительно круто. Когда петарды заканчивались, хулиганы поджигали хвосты дворовых собак или вымазывали морды зеленкой. Как-то дворник поймал их за привычной затеей, взял за шкирку и притащил, куда следует. Мальчиков пожурили, вызвали родителей и пригрозили штрафом, ограничившись устным предупреждением. Игорь перепугался от шанса отправиться в колонию для несовершеннолетних и кошек больше не мучил. Ребята окрестили его трусом, маменькиным сынком и ничтожеством. Так он превратился в изгоя, а приступы агрессии направлял на себя, расчесывая угри и кусая ногти.

В старших классах произошло много важных событий. Отец почти не выходил из запоя, напрочь потерял человеческий облик и работу. Однажды под крещенские морозы он упал в сугроб, отключился и умер. Его случайно засыпала грязно-серой кашей снегоуборочная машина. Мать кидалась на окна, папашу объявили в розыск, а нашли только через неделю с наступлением оттепели, когда местные пьянчуги разгребли снежную кашу, искав пустые бутылки.

«Наконец-то, – подумал с облегчением Игорь. – Дожили!».

Мать полгода оплакивала покойного, срываясь на сыне, чуть ли не обвиняя в кончине мужа, а когда Игорь получал двойки или попадал в скверные ситуации, убеждала, что он обязательно станет как отец, сопьется и закончит жизнь так же бездарно как покойный алкаш. Игорь пытался не верить мамкиным воплям, мечтая о светлом будущем, но оптимизм неуклонно падал, заставляя терять интерес к учебе и баловаться пивом со шпаной на скамейках.

После смерти отца атмосфера в доме заметно улучшилась: никто не лез в душу и не угрожал расправой, можно спокойно смотреть футбол, криминальные сериалы и играть допоздна в приставку. Боясь за будущее сына, мать упорно натаскивала его к поступлению в институт, оплачивая репетиторов и пугая армией. Игорь ленился, сопротивлялся, но страх оказаться в казарме подталкивал к зубрежке и дисциплине. В выпускном классе Игорь окончательно взялся за ум, понимая, что в сентябре исполнится восемнадцать, и придет повестка в военкомат, поэтому нужно позарез стать студентом. Мать пугала армейским бытом и шальными пулями, а демобилизовавшийся брат Федька наплел жутких историй о злодеяниях дедов и офицеров.

«И не вздумай туда переться, ослиная башка! – поучал Федька. – Посмотри на меня, что со мной стало? Все мозги отбили. По ночам на табуретке стоял кукарекал, а когда срывался и падал, меня дубасили по лодыжкам прикладом, а на голову надевали ведро из сортира и тарабанили сверху щетками. У меня и до призыва лишних извилин не было, а теперь я совсем конченый. Думаешь, я не издевался над молодняком? Еще как! Тоже мстил за унижения и побои. Представь, когда тебя заставляют сесть на голый зад у толчка, и на тебя мочится старшина, а ты сидишь и повторяешь: лей дождик, не жалей! Что будет с нервами? Трындец! Не скрою, повезло, что выжил, но теперь я не нормальный пацан, а шакал, понял? Я моральный инвалид, тоже людей калечил. Учись, братец, не ленись! На тебя вся надежда. И смотри, чтобы после шараги не забрали. Пиджаков там вообще не жалуют, а я пока осмотрюсь, подлечусь. Меня девка бросила. Не дождалась, сука! Так вот я сейчас ей и хахалю дурь выбью. Злости вагон, девать некуда!»

Так брат и сделал, но не рассчитал силы и сгоряча убил парня, получив нехилый срок, освободившись досрочно за примерное поведение по амнистии. Закалка и выправка в тюрьме пригодились. Только в отчий дом уже не вернулся. Связался с какой-то приезжей бабой и отправился колымить на север. Там и сидит по сей день и писем не пишет.

Вскоре соседский разгильдяй из подъезда напротив научил верному способу откосить.

«Не парься, чувачок, и слушай меня без мазы, – болтал Пашка Малкин по прозвищу Паленый. – Я не против службы, готов родину защищать и хотел податься в десантуру, но врачи загнобили. Раньше я очень ранимый был, и когда одна прошмандовка мне отказала, напился палевой водицы и резанул вены пирочинным ножичком. Кровь пошла шальная как «монастырская изба», а я довольный сижу и умываюсь ею, раскрашиваю себя как индеец. Понял, не?! Тетка пришла, а я натюрморты разрисовываю на лбу, а подо мной лужа. Тут я испугался и обмочился в штаны, короче, вонь и кровь, кровь и вонь. Во картина?! Понял, не? Тетка без понтов звонит ноль три – меня пакуют в психбригаду. Я хвать тряпки, перевязался и бежать. Короче, так и не поймали. Я что, дебил в дурке сидеть?! Мне служить, с парашютом прыгать. Но не вышло, Игорек! Не пропустили, суки! И тебе советую, коли отмазаться надумал – порежь себя малясь. Не обязательно вену – не рискуй, нарежь узор на предплечьях. На левой и правой для порядка. И дуй на комиссию. Понял, не?!»

Вдохновленный откровением реального пацана, Игорь открыл кухонный ящик и достал самый острый нож, подошел к окну и долго примеривался, где нанести порезы. Игорь боялся крови, но гораздо сильнее боялся армии. Вздохнул, гаркнул и вскрыл кожу вокруг запястья, даже не почувствовав боли. Воспользовавшись шоком, нанес порезы выше, дойдя до локтевого сгиба. Выступила кровь, он сжал зубы и застонал. В страхе порезал вторую руку, пока нож не выпал из онемевших пальцев.

Разрезы получились неглубокими, и швы накладывать не пришлось. Мать вертела у виска, допытывалась, кто его надоумил? Игорь честно признался в причинах экзекуции, и мать отстала, сообщив, что и так готовила кипу справок. После трудного зачисления в институт Игорь явился в военкомат с счастливой улыбкой, показывая исполосованные костяшки. Доктора набросились с допросом, чуть ли не объявили безумцем и отправили на психиатрическую экспертизу. После обследования комиссия пожурила за безответственность и пожелала впредь не совершать глупостей, вручив «желтый билет». Мать была счастлива, а Игорь стыдился шрамов, даже летом нося рубашки с длинными рукавами. Он поверил, что действительно слегка сумасшедший, раз даже военкомат признал негодным, и переживал насчет работы и водительских прав, собираясь научиться крутить баранку и податься в таксисты, а теперь придется мыть полы в бургерной, но зато блестяще решил стратегическую задачу.

В технаре резко обострился половой вопрос, так как девушек на всех не хватало. Игорь завидовал раскрепощенным ребятам, свободно общавшихся на любые темы и незнакомками, а он мог только проводить редкую барышню до автобусной остановки, полистать вместе энциклопедию в читальном зале и обсудить темы ближайших лекций, паникуя от комплекса неполноценности. Парни с потока открыто подсмеивались над его закидонами, но в их колкостях чувствовался собственный нервяк, скрываемый напущенной бравадой.

Пообещав решить актуальную проблему в максимально короткий срок, Игорь наткнулся на предложения жриц коммерческой любви.

«Эврика!» – вдохновился он и педантично откладывал стипендию, смущенно готовясь к роковому событию, не понимая, как можно довериться посторонней и продажной женщине?! – Нет! Уличные дешевки не прокатят».

Действуя пугливо и осторожно, Игорь пристрастился к телефонным забавам, тратя последние деньги на интимные разговоры, обучаясь флиртовать и предаваться эротическим фантазиям, представляя на другом конце провода восхитительную нимфу, преодолевая робость и стеснение. Таким замысловатым образом Игорь обрел некую уверенность и стойкость, приготовившись на последний рывок.