Трепет

– Нравится? – буркнул стражник из проходившего к воротам дозора. – Оставайся, красавица! Что вы все будто ополоумели? Разве ж можно взять такое укрепление? Да никогда!

«Красавица»? – подумала Кама и шагнула к ближайшему магазинчику с темными окнами. Посмотрела в черное стекло и не сдержала улыбки. Все, наведенное или накрашенное Туррис, с лица Камы сошло без следа. Видно, не в ту жизнь, что случилась, годилась ее краска. Утомленная, но наполненная холодной решимостью женщина могла быть кем угодно, но только не Камаеной Тотум, счастливой дочерью Короля Тотуса, девчонкой, влюбленной в принца Кирума.

– Смертельно влюбленной, – скривила губы Кама и оглянулась, выглядывая трактир подороже. Предстояло еще задуматься, где искать Орса и Туррис, потому как еще на прошлом постоялом дворе ей сказали, что за малыми воротами ни площади, ни какого-то места для ожидания и отдыха вовсе нет. Только дорога. И до самого Хонора – двести лиг только дороги. И только пять или шесть постоялых дворов там, где горы позволяли отойти от края пропасти, в которой шумела Утукагава, хотя бы на пару десятков лишних шагов. Нет, искать их стоило где-то здесь, ведь не могли они выйти через главные ворота? И народу возле них никого, да и от жителей Бабу не раз слышала Кама, что никто не выходит через них, потому что кочевники не раз подходили к самым воротам, только один путь и остался в Ардуус – через каменный коридор, но и там опасно, первый десяток лиг тропа близко к реке идет, и река узкая, так, ущелье одно, могут и стрелами осыпать. И случалось уже такое.

Думая так, Кама увидела оружейную лавку, вошла и обнаружила внутри седого калама неплохую коллекцию настоящих лаписских мечей и целую стену, завешанную кожаными, проклепанными сталью или бронзой доспехами.

Кама проковыляла вдоль этой стены один раз, другой и уже собиралась выходить из магазинчика, когда торговец вздохнул, выудил что-то из-под стола и раскатал по прилавку кольчугу двойного, но удивительно тонкого плетения. Сверху легли наплечники, наручи и поножи.

Кама пошевелила кольчужницу и вздохнула:

– Кажется, к весу моего меча нужно прибавить еще четыре таких же.

– Три, – не согласился торговец. – Ты посмотри, качество! Тоже ведь лаписская работа! Или дакитская. Сейчас в Лаписе прибыло мастеров! Хороший доспех оттуда всегда шел, а этот так вовсе исключительный. Заказ был сделан для Страты Верти, жены нашего весельчака, второго сына короля – Пуэра, но она как взялась рожать детей ему, так и раздалась. Хорошо раздалась, хотя и родила пока что только двоих. Так куда девать теперь все это великолепие? Только и надежда, что зайдет такая красавица, как ты, и возьмет себе. Но надо брать, надо. Думаешь, не вижу, что нога и рука у тебя прихвачены? Вот была бы в кольчужнице, прыгала бы теперь, как козочка. Знаю, что ноги она не прикроет, так если бы ты о руках не думала, так и ноги бы свои в обиду не дала. Бери, бери, а то уже Бона Рудус заглядывала, жена нашего старшенького, добряка Такитуса. Дорого, а то бы давно уже взяла. Ну так и работа того стоит! А? Как думаешь?

– Почему решил, что мне есть чем заплатить? – поинтересовалась Кама. – Решил, что я богаче невестки короля?

– Так ты глазела на самый дорогой трактир, – пожал плечами торговец. – Я в окно все вижу. Вон он, напротив. Там один стол да одна ночь столько стоят, что можно неплохой кинжал прикупить за эти деньги!

– Плохой кинжал, – поправила его Кама, – цену хорошего кинжала я знаю. Но так ведь твоя кольчуга стоит столько, что я в этом дорогом трактире до весны, а то и до лета и жить, и столоваться могу!

– Где-то так, – почесал затылок торговец. – Но я ведь торговец оружием, и, хотя отец мой ювелиром был, я-то к этому делу прирос. И знаю его так, как никто. А на поясе, дорогуша моя, у тебя висит такой меч, что на его цену можно в такие кольчуги дружину из десяти воинов одеть. А то и из двадцати. Меч-то из Эрсет и выкован еще при Лучезарном, может, и он еще руку к нему прикладывал. Ведь так?

– Тссс, – прижала палец к губам Кама. – А хорошую, крепкую одежду и обувь сможешь сыскать к этой амуниции?

– Сыщу все, что надо, – уверил Каму торговец, – что не сыщу у себя, принесу от приятелей. Есть чем рассчитаться?

– Есть, – пробормотала Кама, сунула пальцы за отворот рукава и вытянула приготовленный камешек – с ноготь мизинца, но света такого, будто капля крови на ладони сверкала.

– И маленький лаписский щит, – сказала Кама, протягивая рубин сразу же побледневшему торговцу. – Все одно, и половину цены этого камешка не выберу. А уж если учесть, что он мумом залит под самую завязку… Да им можно твой магазинчик по камешку разбросать!

– Не надо разбрасывать, – прошептал, покрываясь пятнами от волнения, торговец. – Стой здесь, никуда не уходи. Лавку тебе доверяю! Сейчас отца приведу, заодно и все, что просишь, принесу. Не уходи никуда!

…В тот же день Кама сидела в полупустом зале самого дорогого трактира и, с наслаждением уплетая дорогое кушанье, думала о том, что все эти удовольствия, конечно же, не стоят потраченных на них монет, но, если бы монет и времени у нее было много, она бы не вылезала из этого трактира и из-за этого стола. А потом, когда вечер начал сгущать сумрак и Кама уже думала заказать комнату, в очередной раз проверить раны и, может быть, даже омыть тело, ее тело окаменело. В трактир вошла Тела Нимис. Она отпустила в дверях стражников, кивнула подбежавшему служке и повела, о чем-то бормоча, к столу двоих детей. Мальчика четырех лет и девочку лет трех. За ней пританцовывали сразу две няньки. Сама Тела почти не изменилась. Разве чуть-чуть раздобрела да была одета богаче, чем позволяла себе в Лаписе. Камни на шее и на пальцах во всяком случае сверкали. Она дала знак нянькам усадить детей, села напротив, подняла глаза и увидела Каму. И тоже окаменела.

Они смотрели в глаза одна другой не меньше минуты, пока наконец Тела не попыталась сложить окатившую ее ненависть в кривую улыбку и не повела взглядом в сторону детей. Кама не шелохнулась. Она смотрела в глаза Теле. Тогда та медленно поднялась, прошипела что-то в сторону нянек и, когда те подхватили принявшихся хныкать детей, двинулась, пошла, попятилась в сторону двери, прикрывая детей собой и не спуская со своей противницы глаз. Кама рванулась с места, едва дверь за Телой закрылась. Забыла про боль в руке и ноге, слетела по внутренней лестнице прямо в конюшню и там наткнулась на радостных, тянущих губы в улыбке Туррис и Орса.

– Что я говорила? – усмехнулась Туррис. – Ты! Я сумки с овсом узнала, а Орс заладил свое – лошадь не ее, лошадь не ее. Да ты что? Что случилось-то? На тебе лица нет! И чего ты забрела в этот трактир? Дешевле было бы перекусить в королевском замке!

– Быстро! – Кама забралась в седло, бросила монету конюху. – Только что из трактира вышла та, которая больше всего на свете жаждет меня убить.

– Мне кажется, она пользуется взаимностью, – пробормотал Орс.

– Не теперь, – скривилась Кама. – Она с маленькими детьми. Но я должна или убить ее сама, или бежать отсюда!

– Бежать, – кивнула Туррис. – Бабу не то место, где следует совершать глупости.

Глава 25 Амурру

Фидента, границы которой совпадали с границами древнего лоскута земли Амурру, была небольшим королевством, лишь в два раза побольше Утиса или Хонора, лишь в три раза побольше Лаписа, но значительная часть ее земель приходилась не на предгорья Балтуту, а на плодородную равнину между реками Му и Малиту, что не только несли в себе живительную влагу, но и давали дополнительную защиту обитающим на их берегах старателям и от лихих людей с юга и севера, и от лихих тварей из Светлой Пустоши. Поэтому никого не удивляло, что и в спокойные, и тем более в тревожные годы народу в Фиденте только прибывало, составляя до трети от густонаселенного Ардууса, а уж теперь-то, когда и Тирена, и Аштарак оказались проглочены обезумевшей ордой, куда еще было отправляться несчастным? В горный Лапис полезет не всякий, залезешь, да не выберешься, другого хода нет, да и уж больно строги мытари на входе, если догола не разденут возле этой их крепости Ос, так уж душину из нутра точно вытрясут и в пальцах разомнут, словно не на поселение кого принимают, а в семью берут. А до Ардууса доберись еще поди. Перевалы от крепости Ос на север на зиму зима прикрыла, и пусть дорожка от Кирума на север еще не прервалась, но все говорили, что должна прерваться вот-вот, только Кирум и сдерживает пока что поганую пустошь. Не всякий рискнет пускаться в такой путь. Да и чего хорошего в Ардуусе? Слухами земля полнится, да еще такими, что хочется эти слухи в ту же землю поглубже и утоптать, будто бы ума лишились ардуусцы. И не потому, что казнят каждый день по нескольку человек, да не за городскими воротами, а на площади, мало ли, время тяжелое, всякая нечисть на камушек лезет, чтобы сесть повыше да нагадить пожиже, но радуются отчего? Разве можно радоваться, когда тварь живую мукам подвергают? Согласиться можно, если та тварь вред какой измышляла для Великого Ардууса, а радоваться? А вдруг та тварь и вовсе вины никакой за собой не имеет? Разное ведь говорили, будто бы и стариков, и женщин, и детей терзали? А некоторых, не в пример старым временам, и жгли заживо? Как это вдруг спасительный огонь Энки в дело пустили? Раньше боялись его осквернить, а теперь страх пропал? И зачем малых мучить? Неужели нельзя неразумие магией какой вытравить? Вытравить да выпороть? Нет, дальше Фиденты – никуда. Ходят слухи, что в Тиморе или Обстинаре куда как полегче и простора там больше, но разве доберешься? Нужно всю Светлую Пустошь миновать, а если в обход пойти, так и вовсе дороги нет, Бэдтибира день ото дня между Ордой и той же Пустошью жмется, а уж что в нахоритских лесах спокойные пути остались, никто не поручится.