Трещина

– Курил на верхней палубе.

Парень сел на диван, взял чужую бутылку и хлебнул коньяк прямо из горлышка. На экране очаровательная девушка в голубом гидрокостюме извивалась среди пронизанных солнцем кораллов.

…По-настоящему он испугался того, что произошло, только на следующий день, точнее, на следующую ночь. Он снова пошел на ночное погружение, предварительно починив свой октопус. Едва он опустился на дно и присоединился к группе, его фонарик погас. Он подплыл к инструктору, жестами объяснил ситуацию, и инструктор велел ему и его бадди плыть рядом с собой… Двух фонарей вполне хватило на троих… Это было похоже на полет во сне… Нет, это вообще ни на что не было похоже – невесомость, тьма, мягкие пятна света, в которых колыхались гибкие тела людей, рыб, актиний… И все это время он думал: а что, если бы фонарик погас не сегодня, а вчера, всего на одну минуту горения раньше? С тех пор он всегда брал на ночные погружения два фонарика, и новички смеялись над ним, но ему было все равно. Сам он с этого дня себя новичком не чувствовал.

Эта история случилось с Женькой во время его первого дайв-сафари по Красному морю. Он рассказывал мне ее, сидя ночью у костра на берегу реки Индрюкой. Этому приключению посвящены первые строки его романа, и я решила рассказать о нем подробнее, потому что сам Женька упомянул его лишь вскользь… А теперь слово Женьке.

Женька Арбалет

Мне снился сон: я плыл по ночному морю, пытаясь догнать корабль. Волны кидали меня, я проходил сквозь них и почему-то мог дышать прямо в воде, но до корабля добраться не мог. Вокруг было темно и страшно, а на палубе горел свет, и я знал, что там меня ждут друзья. Но как я ни старался, судно уходило все дальше и дальше… А потом я проснулся.

Мне часто снится этот сон в разных вариантах, потому что однажды такое со мной и вправду случилось. Это было моим первым по-настоящему опасным приключением. И обычно, проснувшись, я вдруг пугаюсь того, что засиделся в Москве, что приключения теперь вижу только во сне, и что где-то ветер треплет паруса, и волны бьются о рифы, и лавины сходят, и горные реки ревут, а я сейчас выпью кофе, спущусь в метро и поеду на работу.

Так и в этот раз. Я разнервничался, затосковал и принялся звонить своим друзьям-альпинистам, с которыми мы собирались идти в горы в конце июля. Этот конец июля уже наступил, мы давно получили по почте бумажки с большими красивыми печатями – разрешения на посещение пятикилометровой пограничной зоны Карачаево-Черкесии, и у меня даже рюкзак упакованный стоял. А все остальные тянули резину: кого-то с работы не отпускали, у кого-то жена беременна… И уже было ясно, что с плацкартными билетами мы пролетели, а может, пролетели и с купейными. И если они вдруг все решат немедленно ехать, то совершенно непонятно, как добираться до Кавказа. Потому что автостопом впятером не поедешь, да они и не любители автостопа.

В это утро я обзвонил всех, и все мне, во-первых, сказали, что только идиот может звонить в шесть утра, а во-вторых, – что у них до сих пор ничего не ясно. А Славик к тому же сообщил, что собирается жениться, и пригласил меня быть шафером.

Короче, я немного подумал и еще раз им всем позвонил, еще четыре раза выслушал, что я идиот, и сообщил, что никого ждать не буду и еду один. Конечно, лезть в одиночку на те вершины, которые у нас были намечены, я не мог – для этого я не настолько идиот. Я обложился бумажными и электронными картами, кроками, схемами и решил, что сейчас самое время сменить альпинизм на горный туризм. Это совсем разные вещи, а еще есть скалолазание. Обычно те, кто не в теме, их путают.

Смысл жизни скалолаза – карабкаться вверх и вниз по гладким и скользким скальным стенкам, желательно с обратным уклоном. Стенка высотой в несколько десятков метров для этого более чем достаточна, и, если скалолаз найдет такую скалу хоть в степи, он разобьет под ней палатку и будет счастлив. Но поскольку в степи скалы, тем более в должном ассортименте, встречаются редко, скалолаз едет в горы.

Альпинист, напротив, рвется вверх. Цель его жизни – взобраться на максимально высокую и по возможности трудную гору. Он выбирает какой-то любезный его сердцу пик, приходит к его подножию, разбивает там базовый лагерь и начинает восхождение. До базового лагеря он согласен добираться хоть на трамвае, но трамваи в горах не ходят, и альпинисту приходится некоторое время идти по горным тропам с рюкзаком за спиной. Особого кайфа он от этого не получает. Его кайф – стоять на вершине самого высокого и недоступного горного пика и презрительно сплевывать на идущих внизу горных туристов.

Для горного туриста смысл похода – протащить как можно более тяжелый рюкзак на как можно большее расстояние по разного рода перевалам, ледникам и осыпям, выбрав при этом самый неудобный из возможных маршрутов. Сам горный турист уверен, что он хочет искупаться в минеральном источнике и посмотреть на красивый водопад. Но если от источника к водопаду ведет дивная лесная дорога, заросшая малиной и грибами, горный турист с презрением отвергнет ее и наметит себе кружной путь с возможно большим числом оползней и камнепадов, причем обязательно проходящий хотя бы через один ледник и через засыпанный снегом перевал. Поскольку четкой труднодостижимой цели у горного туриста, в отличие от альпиниста, нет, поход считается тем более удачным, чем чаще его участники попадали под дождь и град, проваливались в трещины и падали в реку. Если ударил сильный мороз, кто-то подвернул ногу, палатку пришлось ставить на лед, а завхоз забыл дома примус – значит, поход особо удался.

Я вообще-то скорее альпинист. Я даже на жизнь себе зарабатываю промышленным альпинизмом. В реальности это означает, что я надеваю на себя свое крутое альпинистское снаряжение (побывавшее на нескольких четырех- и пятитысячниках) и лезу на крышу какой-нибудь тухлой пятиэтажки, чтобы сбить с нее сосульки или поправить съехавший лист железа… В горах я тоже в основном – альпинист. Но сейчас, поскольку я остался без команды, я вынужденно превратился в горного туриста.

Я решил через Карачаевск добраться до альплагеря «Узункол», оттуда пройти по долине реки Мырды до ее истока – ледника Мырды. Потом пересечь этот ледник, перевалить через перевал Ак-Тюбе, пройти ледник Гвандры [2] и дальше, по долинам нескольких речек, впадающих одна в другую, дойти до турбазы «Глобус». Я собирался идти медленно и всюду, где мне будут попадаться красивые и уютные места, ставить палатку и устраивать дневку. Ну а если по дороге я встречу какую-нибудь дружественную альпинистскую группу или симпатичных горных туристов, которые идут в места, где я еще не был, я могу к ним присоединиться.

2

Гвандра – горная вершина на границе Карачаево-Черкесии и Абхазии и одноименный горный массив. В широком смысле так называют весь прилегающий район. Это же название носит ледник, лежащий к западу от перевала Ак-Тюбе.

В Узунколе я бывал не раз и в долине Мырды – тоже; я помнил, что там очень красиво. Мы совершили в том районе несколько восхождений. Но на ледник Мырды я не выходил, хотя и видел его вблизи, а на перевале Ак-Тюбе и за ним вообще никогда не был.

Я прикинул, что весь маршрут до Глобуса, включая дорогу от Москвы, займет дней семь-восемь, если в пути валять дурака. Это меня вполне устраивало. А из Глобуса можно еще куда-нибудь рвануть: если я захочу задержаться, на работе возражать не будут. Сейчас в Москве альпинистов больше, чем аварийных крыш, и мне всегда найдут замену. Я позвонил бригадиру и сказал, что на работу сегодня не выйду и вернусь недели через две или позже. Он спросил, куда я еду, объяснил, что только идиот может идти по ледникам в одиночку, и пожелал мне удачи.

В этот день я никуда не поехал, потому что было уже слишком поздно. Я решил добираться до Узункола автостопом – ну, может, не до самого Узункола, но, по крайней мере, до Карачаевска. А если ты решил ехать автостопом, то лучше всего выходить на трассу с рассветом.

Автостопом я езжу не только для экономии, хотя и это немаловажно. Когда стоишь на трассе, чувствуешь какую-то удивительную свободу. Весь мир лежит перед тобой, и если ты не особо торопишься, то никогда не знаешь, где окажешься через час. Может, тебя высадят на окраине какого-то незнакомого города, ты зайдешь в него, чтобы перекусить и купить мороженого, и вдруг увидишь старинную площадь, мощенную брусчаткой, и фантастической красоты собор шестнадцатого века, и улочки, сбегающие к реке… И пока ты все это осмотришь, и искупаешься на крохотном пляже, и поешь мороженого, и поболтаешь с рыбаками, безнадежно сидящими со своими удочками на рассохшемся причале, наступит вечер. И какая-то бабка, которую ты спросишь о ночлеге, посоветует тебе идти в монастырь на окраине города: там всех паломников и путников бесплатно кормят в трапезной и разрешают спать в храме. И ты идешь на колокольный звон и входишь в ворота монастыря. И тебя действительно заводят в трапезную и после общей молитвы дают тебе миску с постным борщом, салат и кашу. Оно, конечно, стоит копейки, и ты опустишь в кружку купюру, на которую можно купить пять таких обедов. Но все равно – мне, например, нравится атмосфера в монастырях и нравится, что кормят бесплатно, а деньги ты уже сам кладешь, если хочешь. А потом в храме всем раздают коврики (впрочем, у меня свой каремат), и можно устроиться прямо под куполом и смотреть, как оплавляются свечи, и молодой важный послушник гасит огарки, и тьма настает, а ты устремляешь глаза вверх и видишь над собой темный величественный лик Саваофа…

Перед рассветом, когда над корнями деревьев клубится туман, ты с какими-то паломниками идешь через рощицу к деревянному срубу монастырской купальни. Внутри совсем темно, крохотное оконце еще не разбужено грядущей зарей, и ты почти на ощупь раздеваешься и спускаешься по каменным ступеням в родниковую воду. Ты окунаешься с головой, тебе холодно и весело. Вверху кто-то скороговоркой читает «Отче наш», за деревянной стеной попискивают и плещутся женщины, а снаружи уже доносится оглушающий птичий гомон…

Потом солнце начинает подниматься над миром, и ты выходишь на трассу, тормозишь машину и едешь себе дальше. И если тебе по дороге приглянулся склон, на котором угнездилась березовая роща, а внизу протекает речушка, ты говоришь шоферу: шеф, тормозни! И выходишь, чтобы поваляться на траве под березами и немного поплавать… А если бы ты купил билет на поезд или автобус, ты бы промчался мимо этой рощи, глядя на нее сквозь грязное окно. А про город и монастырь вообще бы не узнал.

А иногда ты и вовсе оказываешься совсем не там, куда собирался. Я однажды ехал автостопом в сторону Мурманска – посмотреть на Кольский залив, сходить на атомный ледокол «Ленин» (туда водят экскурсии), а потом махнуть в Териберку. В Териберку я хотел даже не из-за «Левиафана», а просто я никогда еще не был так далеко на севере. Она хоть и стоит на берегу Баренцева моря, но по сути это уже почти океан. Если оттуда смотреть в море, то вдали, за горизонтом, по прямой, будет Ледовитый океан и даже Северный полюс…