Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством

— Да. Не повторяя путь других, а перерабатывая все опыты, не исключая своего собственного. Тогда и китайский опыт самоограничения при самоостановке не так бесполезен, как кажется. И японский опыт скромного ученичества, перерастающего в новаторство в формах того же ученичества. Но главное — не сумма опытов, а восприимчивый к ним интеграт — вот принципиально новое. И в нем решение чаадаевской проблемы.

Часть 17. Теология постчеловечества

218. Творимое время XX века

— Надо бы заново пройти все темные повороты и углы, на которых XX век представал своей тревожной, непонятой стороной — и вместе с тем прояснялись бы сама эта тревога и непонятность. Сопоставления с XVI веком, или с исходным христианским рубежом, выступают в этой связи эпохами, когда человеку приходилось иметь дело со временем напрямую — и время творить. Не говоря об Иисусе со всей иудео-христианской историей, но ведь и Шекспир творил время как таковое, себе и человеку довлеющее. Булгаков в разговоре заметил, что главным действующим лицом в «Гамлете» не менее принца является время. Которое вступает в действие неожиданно, через раздвоение главного действующего лица.

Главное неудобство человека в ХХ веке то, что он опять очутился один на один со временем — которое сам создал, но которым уже не в силах распорядиться. Время то прибывает, то убывает, норовя его пожрать, продиктовать условия жизни.

219. Время и преждевременное в истории. Бесчеловечность постисторического

— Время в истории действует в специфической форме прежде-временности, без чего неясна ситуация выбора. Говоря об истории, мы говорим об аномальной норме — человек сам творит пороговую ситуацию. Отличая ее от тупиковых, где, загнанный в угол, он бунтует и превращается в зверя, отстаивая телесное существование.

Сегодня мы в точке, которая уже не вполне исторична, она за пределами истории. Человек опять решает эволюционную задачу, проблему сохранения своего вида. Наше историческое сознание впервые решает чисто эволюционные проблемы. В этом трудность момента.

Сознание человека не решало эволюционных задач. Те решались средствами эволюции, на что потрачены миллионы лет от пред-предков до рубежа речи — гибелью неудачных форм, их отбраковкой. Либо собственно историческими способами, которые были аэволюционными. Неслучайно понятие вида заместилось понятием «человечество», отнюдь не эволюционным понятием. А его реинтерпретировали как эволюционное — и хотят решать эволюционные задачи, применяя исторические средства политики.

Исторические задачи были человечней эволюционных задач. Как Homo historicus решать задачу сохранения себя не отъемлемой частью природы? Задачу сохранения вида Homo sapiens от того, что грозит виду изнутри его самого? С разных сторон идет пальпирование истории. За всем стоит тревожность потери и ощущение ее присутствия.

220. Человек превращается в ресурс выживания рода. Истощение разнообразия. Духи первопосылок

— У нас есть узловой пункт. Мы все крутимся вокруг него, но недопроработали, хотя уже прощупали. Холодная война, ее неполное исчерпание и родовой надлом в людях. Что скрыто в глубине?

— А в чем родовой надлом?

— Человек впервые жил в смирительной рубахе планетарных масштабов, во имя высших проявлений того, что звалось прогрессом. Его как бы вернули в древность, в зону табуизирования, где он снова познал Запрет. Происходящий на этот раз не от ограниченности его первых шагов от обреченности вида к самосохранению. Нет, к этому люди пришли на высоком взлете духа, победителями в страшной Второй мировой войне.

— Но холодная война ушла — разве пришел мир? Кто победитель?

— Его нет. Человеку из этого состояния не вернуться к состоянию ДО, к прогрессу без смирительной рубахи. Он может вернуться только к первичным основаниям вида. Почему?

Человек — существо, живущее на Земле. Земля, по моему непросвещенному мнению, уникальное тело Вселенной. Сочетание благоприятных условий для жизни вообще и особо для жизни человека.

И здесь начинается перелом. Человек-добытчик использовал ресурсы Земли, заданные планетарной и космогонической эволюцией. Из обреченного он стал существом, использующим все, что есть на Земле. Теперь его главным ресурсом станут ресурсы, заключенные в самом человеке. Он переходит в этот модус вынужденно — отступая из эпохи истории, где наметилось уничтожение его вида и высших форм жизни на Земле.

— Разве можно к этому перейти, просто сбросив старую заданность?

— В это вовлечены все века. И я возвращаюсь к тому, что было до этого перелома: человек как добытчик, в формах, диктуемых климатом, ландшафтом, другими природными условиями. Здесь я ввожу понятие трех человеческих пространств.

Во-первых, человек в качестве добытчика не мог обеспечить существование всем существам, входящим в понятие этого вида.

Во-вторых, он не мог преодолеть барьер досрочной избирательной смерти.

В-третьих, он не мог дать полное удовлетворение индивидуальным возможностям в рамках вида.

С тройной ограниченностью добывающего эона человеческой жизнедеятельности связана и объединяет их распределительная функция. Она реализована в формах власти, тяготеющей к выходу за предел строго экономического воспроизводства. С целью сдвинуть сферу господства и окольно, за чужой счет восполнить недостающее.

В рамках этого есть нечто, прямо не связанное с воспроизводством вида и свободное от недостаточности, о которой я говорил. Способное преодолеть барьер досрочной смерти и, возможно, смерти вообще. Эта сфера человеческого существования бытует в том, что мы называем культурой. В культуре человек актуально универсален, актуально достаточен, проявляет себя как достойное бытия существо.

Эта действительность существует в нематериализованном виде и формирует по отношению к пространству геополитическому и пространству хозяйственному третье — человеческое пространство. Где возникла и производится идея человечества.

Идея человечества лишена обоснований в повседневном бытии людей. Она находится в сложных отношениях, оспоривания и обережения, с повседневностью. Но она тяготеет к реализации и в формах реализации пересекается с властью, образуя геополитические пространства.

Есть секущая плоскость, своя для непосредственной человеческой жизнедеятельности и культуры. Эта сфера — история. Она ареал прогрессирующей и никогда не доходящей до реализации идеи человечества. Историю вообще можно представить как осуществление неосуществимого проекта человечества.

Но начинается перелом, связанный с переносом центра тяжести на человеческие ресурсы. Запущенный с западного края геополитического пространства, он обладает гигантским унифицирующим действием, подминая различия в укладах человеческих цивилизаций. Преодолевая связанность их с первофакторами человеческой жизни и культуры. Глобализация, так ее называют, делает избыточной идею человечества и культуру как духовную повседневность людей. Но разнообразящаяся динамика культурных существований была краеугольным условием воспроизводства вида! Вид уже не воспроизводит себя так, как прежде. Технологически преодолев ряд барьеров, которые не мог взять прежде, он вместе с тем исключил нечто, без чего не стал бы человеческим видом.