Третий берег Стикса (трилогия)

Из служебной и личной корреспонденции президента Внешнего Сообщества, действительного члена Совета Исследователей, председателя ЦКСИ.

Личный канал грависвязи №XXX–XXXXX.

Срочно. Конфиденциально.

Улиссу

от Лаэрта.

Тема: Скитания Улисса.

Сынок!

Весть о падении Трои достигла моих ушей. Ты победил, но война не окончена. На Итаке найдётся немало желающих судить победителя, очень скоро ты сможешь убедиться в этом сам. Путь домой заказан тебе, сынок, боюсь, что надолго. Время выступить открыто не настало ещё, удел Улисса — скитаться меж островов и там найти поддержку. Сгораю от любопытства: что сталось с Еленой?

Антиклея тоскует, тоска гибельна для неё, что передать ей, сынок?

Лаэрт.

Личный канал грависвязи №ХХХ-XXXXX.

Срочно. Конфиденциально.

Лаэрту

от Улисса.

Тема: Скитания Улисса.

Старик!

Победа моя далась такой ценой, что впору вспомнить имя одного эпирского царька. Но есть в создавшемся положении и приятная сторона: я так зол на некоторых почтенных граждан Итаки, что их желание судить победителя вряд ли сможет меня удержать. Я знаю кое-что и намерен обратить это знание в оружие против них. «Улиссу» не придётся скитаться слишком долго.

Мне больно говорить о Елене. Парису — парисово, Елена не пожелала стать Пенелопой. Встретимся на Итаке, если ты не решишься отправиться к островам.

Успокой Антиклею, старик. Я напишу ей.

Улисс.

Володей, когда он прочёл ответ, овладели противоречивые чувства: гордость за мальчика, незаметно ставшего взрослым, суеверный страх за него, ревность по отношению к неизвестной девушке, названной в письме Еленой Прекрасной, жалость… Да и она тоже. Бедный мальчик получил, должно быть, обидный отказ. «Горько ему сейчас, я знаю. Сам когда-то бросился вот так же, очертя голову…» Но вскоре беспокойство, точившее президента, почему-то прошло, обернувшись другой крайностью — необычным для него, давно позабытым бесчувственным оцепенением, — и он заснул, чего не случалось с ним много недель.

Забылась тревожным сном и женщина, названная в шифрованном письме Антиклеей. Спала, поджав ноги, в неудобном кресле самого раннего тихоходного рейсовика «озеро. Кастора — Аркадия — Олимп», подобравшего её с полчаса назад на перроне аркадийского вокзала. Почти все места в полутёмном салоне пустовали, кроме Волковой в «Центрум» летел сменный состав гляциологической лаборатории: четверо зевающих сонноглазых гляциологов и их зевающий кот, вообще не пожелавший открывать глаза по такому мизерному поводу, как посадка в захолустном аграрном поселении и появление в салоне одинокой миловидной пассажирки.

Анна Волкова спала, не зная, что тремя сотнями километров выше десять бессонных механических ос выполняют перестроение, поблёскивая металлизированными карбофлексовыми боками в фиолетовых лучах рассветного солнца. Рэтклифф успел «вселиться» в каждый из десяти истребителей. Попробовал управление (действовало отменно). Он обнаружил — стоит ему «вселиться» в новую «осу», как остальные девять снова смыкают строй. Забавляясь с эскадрильей, он поймал себя на желании устроить тренировочный бой, но вынужден был отказаться от такой заманчивой идеи. Пилоты-автоматы могли понять его неправильно, шут их знает, что втемяшится в их тупые электронные головы; терять истребители не хотелось, подталкивать их к дезертирству — тоже. Тогда он опробовал лазерную пушку на обломке какой-то дряхлой орбитальной станции и отпустил «осу» догонять эскадрилью, с явной неохотой вернув управление автомату. Судя по циркуляру, полученному от Семёнова, боевой опыт бывшего лётчика мог потребоваться не ранее чем через трое марсианских суток.

Глава пятая

Исследовательское судно «Улисс», порт приписки Аркадия, Марс

Шли вторые сутки полёта, но Ирина Волкова, урождённая Ирис Уокер не замечала времени. И не по той только причине, что светильники жилого отсека не меняли яркости, отмечая восходы и закаты. Просто день её свадьбы, сменившийся восхитительным вечером, не желал заканчиваться. Спать не хотелось. Закрыть глаза, удобно устроив голову на груди у мужа, — пожалуйста. Подрёмывать, слушая его, — сколько угодно. Но спать — ни-ни. Не известно, захочется ли ему пересказать когда-нибудь вот это:

— Представляешь? Готовились основательно, прятали еду, снаряжали скафандры. Джеф даже карабин у деда стащил, патроны только найти не смог. Мне повезло меньше — у матери оружия не было, а дядя Володя меня высмеял; когда я спросил его: «Дядь Володя, чем ты отбивался от марсианских пиявок, когда высадился у Аркадийского Порога в тридцать втором году?» Смеялся он долго, потом сказал, что самая страшная из знакомых ему марсианских пиявок надевает по праздникам туфли на шестидюймовом каблуке и коварно носит мини-юбку поверх рабочего комбинезона в помещениях, где нет искусственной силы тяжести. Это озадачило меня чрезвычайно — каждый ведь знает, что во всех человеческих поселениях искусственная сила тяжести есть. Я намекнул на это дяде Володе, но вразумительных комментариев не получил: он только посоветовал мне, если уж тащу без спросу его книги, выбирать соответственно возрасту и не понимать литературу буквально. Совет не показался хорошим нам с Джеффри — не хотелось верить, что пиявок не существует. Стало ясно, однако, что дядя Володя марсианских пиявок не опасается, и карабина у него поэтому нет. Стащить мне удалось только портативный гравитометр — тяжеленный ящик с ручкой для переноски, но ни я, ни Джеф понятия не имели, как с ним обращаться и зачем он вообще. Решили прихватить его с собой, поскольку выглядел уж очень солидно, по-научному, и какая же может быть научная экспедиция без оборудования? Ты спишь, Иришка?

— Н-не… — ответила ему, приподнимая голову, жена. Повозившись, снова прижала щёку к тому месту, где глухо, спокойно билось его сердце. — Рассказывай, Сашенька.

— Ну вот. Подкараулили у южного терминала контейнер-автомат, забрались на него сверху… не помню уж, почему решили, что контейнер доставит нас к Арсии, помню только, что вышел меж нами спор прямо в ангаре — Джеф возжаждал вдруг изменить цель экспедиции и отправиться в лагерь Нортона, я как начальник экспедиционной партии был против. Решили ведь — исследовать «Семь Сестёр»! В конечном итоге верх одержал я, убедив Джефа, что и на склонах Арсии могут встретиться марсианские пиявки. Пока спорили, как раз закончилась погрузка и наступил удобный момент. Мы забрались на контейнер по боковой лестнице и прилегли, считая, что половина дела у нас в кармане, через пару часов будем на месте. Думаю, нам тогда просто не пришло в голову, что контейнер может следовать куда угодно, не только к Арсии Монс. Не так уж и сильно мы ошиблись, — груз предназначался для экваториальной метеостанции «Лабиринт Ночи». Через два с половиной незабываемых часа мы увидели на юго-востоке вулкан и снова стали спорить. Я считал, что это не Арсия, а Джеф утверждал, что, напротив, это именно он, а если даже и не он, то с него, Джефа Моргана, хватит, ему надоело мерзнуть. Поскольку и мне самому не казалась приятной перспектива провести на крыше контейнера ещё хотя бы час, я принял решение считать вулкан Арсией Монс и готовиться к высадке. На наше счастье в контейнере нашлось место для попутного груза — оборудования ареологической станции, ковырявшей склоны вулкана Павлин. Иначе нам пришлось бы спрыгивать на ходу с высоты пятисот метров, что, конечно же, отразилось бы пагубно на неокрепших наших организмах, не говоря о ценном научном оборудовании (гравитометр всё ещё был со мной, хоть и осточертел порядком — тяжёл и угловат). Контейнер к восторгу нашему совершил достаточно мягкую посадку на окраине посёлка, ареологи не слишком торопились его разгружать. Мы с Джефом без помех слезли, волоча наши съестные припасы, карабин и чёртов гравитометр. Тебе жарко, Иришка?

— Мне хорошо, — шепнула разнежившаяся возлюбленная и перебралась выше, чтобы уткнуться носом в шею этого покорителя вулканов. Там тоже спокойно бился пульс его жизни. — Вы добрались до своих «Семи Сестёр»?

— Нет. И до сих пор ещё не добрались. Всё пошло не по плану с того самого момента, как наши онемевшие, плохо слушавшиеся хозяев ноги ступили на припорошенный толстым слоем каменной крошки ледник. К сожалению, не везде слой был толст. Мы уже добрались до отрога, когда нога моя поехала вдруг, за ней увязалась вторая нога, я совершил грациозный пируэт, шлёпнулся боком и поехал со склона, вцепившись в футляр гравитометра мёртвой хваткой. Поездка не затянулась, меня подбросило на ухабе и позорно вывалило в неглубокую лужу десятью метрами ниже по склону вместе с драгоценным моим научным прибором, который по непонятной причине оказался сверху. Подозреваю, что именно об его угол я и сломал ребро. Когда Джеф, ругая меня криволапым недотёпой, слез в ложбину, выяснилось, что прозвище очень к месту: падая, я сломал ногу. Я принял решение считать травму вывихом и продолжать движение, но каждый шаг давался с невероятным трудом. Мы устроили совещание. Лагерь ареологов был недалеко, в любую минуту нас могли заметить и лишить возможности продолжать экспедицию. Я стоял за то, чтобы Джеф бросил карабин и меня и, взяв с собой гравитометр, отправился на поиски ближайшей «сестры». Джеф требовал, чтоб я бросил гравитометр, уселся к нему на закорки, а карабин он возьмёт наперевес, потому что дед ему всыплет, если карабин будет потерян. Никто из нас двоих не намерен был прерывать удачно начатую экспедицию и сдаваться на милость ареологам, которые, должно быть, будут смеяться, а это обидно. Но уйти далеко нам не дали. Кто-то из дотошных следопытов заметил возле контейнера наши следы на влажном песке и организовал погоню, недолгую и успешную. Сначала они нашли гравитометр и карабин, не очень умело спрятанные в расселине скалы, потом они нагнали Джеффри Моргана, изнемогавшего под тяжестью двух полностью снаряжённых скафандров и запаса провианта. Начальника экспедиции он тоже тащил на закорках.

— Они смеялись над вами? — тихонько спросила Ирина, опершись подбородком на руку, а другой рукой поглаживая то место, где по её соображениям когда-то был перелом ребра.

— Почти нет. Сначала притащили в лагерь, извлекли из скафандров, всыпали нам, и даже сверх того, что ожидал от деда за потерю карабина Джеф. Потом, ознакомившись с нашими намерениями, конечно, смеялись. Особенно один из них, старый. Ему тогда было под сорок. Пока мы в медчасти ждали результатов обследования, он показал мне, как следует обращаться с гравитометром, и рассказал, зачем сей прибор нужен. Из объяснений я не понял ничего, потому что страдал тоской предвидения. Мои опасения оправдались в полной мере. Через час после того как остеофиксатор был наложен на мою правую ногу, медчасть подверглась массированной атаке моей мамы и тёти Гали Науменко. Они были авангардом десанта, а школьная наша учительница, Нила Ивановна, прикрывала тыл. Нам всыпали ещё раз, особенно Джеффри как наименее пострадавшему. Мама смотрела на меня так, что мне хотелось залезть под кушетку и там умереть, тётя Галя кричала на Джефа, а Нила Ивановна только охала и пила какие-то лекарства. В общем, экспедиция сорвалась. Мы загремели на неделю в госпиталь поселения «Центрум» — лечили последствия переохлаждения, — одноклассники таскались к нам туда толпами — слушать басни и завидовать. Был дядя Володя, заходил помолчать папа Джефа, его дед заглядывал тоже. Мамы бывали по очереди — кормили вкусненьким и приводили кого попало из числа своих тётушек. Даже её величество Снежная Королева, Сьюзен Лэннинг пожаловала и притащила с собою свою Маргошку. Крошку-Маргошку. Та смотрела то на меня, то на Джефа сливовыми глазами, дразнилась и показывала язык. Малявка вредная.

— Сколько же вам самим тогда было?

— Морган был ещё маленький, — проговорил с улыбкой Волков, — десять лет.

— А ты?

— Я был старше. Одиннадцать стукнуло, — Саша хмыкнул, приподнимая голову, чтобы разглядеть искорки смеха в глаза жены.

— Сашка-дурашка. Ну всё, всё. Хватит. Прекрати… Ох, нет, подожди, Сашенька…

Неуютный продуваемый сквозняками жилой отсек может казаться тесным и жарким, но может и нежить истомой не хуже океанского берега, дремлющего в тропической ночи. Знобкий сквозняк легко справляется с ролью ночного бриза, если зрители — влюблённые друг в друга без памяти молодожёны.