Третий прыжок с кульбитом и портфелем

Судя по выражению лица, кофе ему нравился, и американский никотин тоже. При этом Седых неспешно называл имена и упоминал подробности, после которых отпадали всякие подозрения в провокации. Мрачная картина. И не дай бог, если хоть одна копия этой ленты попадет на Запад…

«Воровской рассказ» длился двадцать минут, но просмотр затянулся из-за перемотки на повторы. Отдельные места Арвид Янович законспектировал, и бумажку спрятал в карман.

— Петя, пленку в портфель, портфель опечатать, — он задумчиво посмотрел на помощника, который справился со сложной техникой, а вот информационный шок парня немного подкосил. — Никому ни слова, понял? Ротик на замочек, нам здесь паники только не хватало. Поедешь со мной, мы с Леонидом Ильичем сами не осилим чудеса современной видеотехники.

Леонид Ильич Брежнев очень любил кино, и на дачу в Завидово частенько привозили новинки кинематографа, и не только отечественного. Запрещенный фильм «Белое солнце пустыни» попал в прокат только после монаршего одобрения на закрытом просмотре.

В этот раз коллективного просмотра и последующего обсуждения не вышло. «Киномеханик» Петя жался к своей аппаратуре, а Леонид Ильич разливал коньяк лично, поскольку всю обслугу самолично разогнал по настоятельной просьбе Пельше.

— Петя, пленочку давай сюда, — мягко распорядился Арвид Янович. — И сходи-ка ты на кухню, перекуси там чего-нибудь.

Брежнев посмотрел вслед механику, хмуря густые брови:

— Думаете, я не знаю, как они нашу валюту тратят? Да, руководители братских компартий пируют и жируют открыто. До настоящего дела крохи доходят. А то, что американские коммунисты втихаря сотрудничают с ФБР неприятная новость. Собственно, настоящая бомба. КГБ не знает, я не знаю, откуда товарищ Седых знает?

Пельше на это вздохнул:

— Хорошо, хоть спортивные клубы и круизные яхты не покупают.

— Ага, — хмыкнул Леонид Ильич горько. — Представляете себе яхту в Средиземном море, с названием «От ЦК КПСС»?

— Седых утверждает, что все бенефициары ему известны. А что известно двоим, известно и свинье. Так что менять схемы, курьеров и получателей денег бессмысленно. Не проще ли перекрыть краник, Леонид Ильич?

Брежнев поднял глаза:

— А это не нам решать.

— Не нами заведено, не нам менять? — ироничным тоном Пельше решился возразить. — Осмелюсь выразить сомнение. А для начала предлагаю глубоко изучить проблему.

— Изучайте, это ваша работа, — Брежнев ткнул пальцем в бобину магнитной ленты. — Разберитесь в новых фактах силами Комитета партийного контроля. Строго конфиденциально.

— И расследование происшествия в Международном отделе ЦК КПСС, в этой связи, нам тоже следует взять на полный контроль, — быстро добавил Пельше.

Брежнев размышлял недолго:

— Берите и смотрите, Арвид Янович. Все что считаете необходимым — проверьте. А пленочка эта пока у меня в сейфе полежит, целее будет.

Глава шестнадцатая, в которой летать полезно

После обеда мы с Верой прилегли вздремнуть рядом Ниной Радиной, а Коля завистливо пробормотал:

— Кто бы меня, вот так, каждый божий день оглаживал, а? — он отвернулся, чтобы набрать номер. — Михаил Абрамыч, как там мой заказ? Подобрали нашим людям квартиру? Да что вы выговорите! Уже задаток внесли? Господи, счастье-то какое! Зоя довольна? Слава богу, очень хорошо. Тогда не расслабляйтесь, есть еще работа.

Он продиктовал адрес Лены, и я замер в ожидании. Интересно, интересно…

— Будем расселять особнячок, — бодро вещал Коля. — Точнее там два дома во дворе, но сначала этот расселим. Зачем мне это надо? Инвестиции в будущее, друг мой. Представьте только: особняк девятнадцатого века, окруженный каштанами, прячется в глубине дворика. Тишь и благодать в центре города. Здание недавно отреставрировано, что удивительно, очень неплохо. Нет, мы все равно сделаем ремонт по-своему — огородим двор, положим тротуарную плитку, соорудим детскую площадку. Еще хочу посадить липы и розы. Потом поставим охрану на ворота. Зачем? А жить там буду. Кстати, кое-что себе уже присмотрел, на одну квартиру вам работы меньше. И нашим людям жилье не повредит, организуем ведомственное, для нуждающихся. Ну, знаете, как это бывает — дом только для своих. Опыт ЦК КПСС надо перенимать! Не все ж там плохо было, умели иногда и хорошее.

Коля походил по палате, потом остановился у окна с банкой простокваши в руке:

— Ниночка, я подобрал тебе квартирку. В смысле, нам квартирку. Михалыч, ну чего ты вылупился, как не знаю кто на новые ворота? Да, я сделал Нине Ивановне предложение, и она его приняла.

Наверно, у Веры глаза округлились больше моих. Она молча нашарила на тумбочке какую-то мамину бутылочку с питательной смесью и, не разбираясь, выхлестала ее махом. Коля продолжил спич:

— Я давно овдовел, и дети выросли так, что у них родились свои дети. Казалось, жизнь подходит к концу, но Нина перевернула мой мир. Какая женщина! Сталь и пламень. А чудо зеленого бархата глаз? Не знаю, слово «королева» — слабое слово. Мнение Веры не спрашиваю, потому что она и так уже дочка. А к бабушке придется идти на поклон, просить руки дочери… Но, когда время настанет, Михалыч в помощи не откажет, да? Или Нюсю попрошу, если спина болит.

— Под венец? — придя в себя, пискнула Вера. — В свадебном платье? Да, мама?

— Ну, не знаю… Николай Сергеич очень настойчиво меня уговаривает, — пробормотала смущенная Нина.

— Все, как положено, — рубанул Коля решительно. — Белый фаэтон, и тройка лошадей с бубенцами.

Я мысленно заскрипел зубами. Уговаривать он умеет, чертов аналитик. Каков шельмец, а? Мою королеву — и увел! Пока я авгиевы конюшни разгребал, тихо охмурил богиню гадский Коля. А ведь как чувствовал, что нельзя их тут одних оставлять! Вот и дождался, когда древняя песочница очумела… Совсем потерял голову этот старик— разбойник, и впал в любовь на склоне лет. А несчастной женщине по природной тяге к домашнему очагу и деваться некуда, разум-то замутнен побоями. Не ожидал такой подножки от товарища! Я там, значит, колочусь, а он тут козни мне строит? Нет, не к этой бабушке на поклон его надо отправить, а к чертовой, куда подальше, хотя бы на Луну. Чтоб остыл немного, горячий наш конторский парень. Эх, жаль в Арктике я никогда не бывал…

Ворочаться и вздыхать возле Нины было не с руки, поэтому я резко засобирался.

— Совсем забыл, — пробормотал в пространство с озабоченным видом. — Мне же надо Ивана проведать…

— Передавай привет, — Вера глядела на меня понимающими глазами. А потом строгим тоном добавила: — Дед, береги спину. И без Анюты никуда ни ногой!

— Да-да, — командирским тоном крикнул Коля вслед. — По воздуху идите, из одной больницы в другую, понятно?

В госпиталь к Ивану мы поехали на Нюсе — она собралась и вызвала черное одеяло, легко и непринужденно. Оказывается, моя правая рука здесь уже бывала. Вот стрекоза, а? У девчонки обнаружилась новая способность, ни разу не доступная мне: стоило ей захотеть увидеть лицо Ивана, и она увидела — вроде как через камеру видеонаблюдения. Удобное уменье упорная ученица прибрела, мимо дневального на КПП и без пропуска ходить. Надо будет потом расспросить ее подробно. Хочешь, не хочешь, а придется мне на старости лет снова учиться у своей помощницы, как завещал великий Ленин…

Дождавшись, когда палата опустеет, Анюта переместила нас туда. На тумбочке высилась горка апельсинов, а возле трехлитрового баллона яблочного сока стояла тарелка с надкушенным куском малинового пирога. Знакомая картина. Точно, Анюта здесь уже отметилась.

— Привет, Ваня! — мое обращение прозвучало, видимо, слишком громко.

Глухонемой таксист, со страдальческим видом пялившийся в потолок, перевел на нас круглые глаза. Сказать, что он был ошарашен, значит ничего не сказать — ведь на его взгляд, мы практически оттуда, с потолка, и свалились.

— Господи, когда Анечка поутру в белом халате возникла, по голове погладила, я решил — сгоряча показалось. А теперь снова санитары, с Михалычем в обнимку… Позовите доктора, мне в глазах двоится! — опомнившись, заговорил он с трудом, но глаза смеялись.

Больничная палата на четыре койки оказалась тесной. Слава богу, соседей нет, кровати заправлены — видимо, недужные офицеры убыли на медицинские процедуры. Оглядевшись в поисках стула, я дошел до окна, и взгляд задержался на пациентах, хаотично бродивших по парку. Обряженные в широченные коричневые пижамы, они сразу вызывали тоску. Да, время перемен просвистело мимо госпиталя. Доисторические одеяла с белыми штампами, древние койки, а за стул браться страшно, таким ветхим показался сей предмет. Но более всего докучал неистребимый запах больницы — гораздо более сильный, чем в моей родной клинике.