Третий

– Выжившая жертва? – удивлённо осведомляется одна из девушек с брезгливостью. Шатенка, в ладном костюмчике из пиджачка и мини-юбки, кромку которой видно над краем каталки, белая блузка застёгнута до уровня перемычки между чашечками бюстгальтера. Кто-то шикает на неё, кажется, мужчина, и она понижает голос: – Она не кажется выжившей. Я бы даже сказала, производит обратное впечатление. Почему у неё открыты глаза?

Голос молодой, энергичный, очень уверенный.

– Нерв повреждён, – скупой мужской голос.

– Что он с ней сделал? – спросила другая девушка, с голосом помягче и подобрее. Блондинка, кровь с молоком, на гладких щеках натуральный, не косметический румянец, губы вишнёвые, глаза детские, голубые, светлые волосы собраны заколкой на затылке, вроде небрежно, но стильно. Эта была в блузе и юбке, но юбка уходила куда-то за край каталки.

– Он использовал четыре разноосновных приёма. Стахий сможет сказать точнее.

– На вскрытии? – цинично усмехнулась первая из девушек.

– Она будет полноценной?

– Маловероятно.

– Ну она хотя бы жива… – задумчиво добавила блондинка, пытаясь найти плюсы.

– Идите в свои комнаты, – сухо распорядился брюнет.

С брезгливым интересом склонившаяся над каталкой худая шатенка беспрекословно отпрянула. Сразу, но без спешки, простучали острые каблуки.

Без снов спящей казалось, что она видит сон, и где-то в нём, за кадром, процокала лошадь. Каждый шаг отчётливо отдавался в голове, как будто это единственное, что там есть.

Когда место в комнатке освободилось, внутрь зашёл галантно уступивший дамам место мужчина лет пятидесяти. Среднего роста, плотный, широкоплечий, с зачёсанными назад рыжеющими волосами, не обнаруживающими признаков увядания.

– Приступаем к вскрытию, – шутливо выдал представительный мужчина, левая щека под глазом пошла эндемическими морщинами. В руке такого человека уместнее бы смотрелся пузатый бокал и сигара, но он держал у бока планшетку, на которой вроде не собирался писать. Если его действительно забавляла предстоящая процедура, веселье сквозь утомление пробивалось сдержанно.

Ещё двое стояли с опущенными пустыми руками, а легко определяемый вожак щёлкнул складным ножом. Сталь блеснула холодом.

Вскрытие началось на лежащей вдоль туловища руке. Острие чётко и скупо взрезало бинты на запястье.

Радоваться или бояться, что пришедший так легко орудует небольшим ножиком? Больная спала дальше, не реагируя.

Брюнет, не изменившись в лице, бестрепетно и легко отщипнул кончиком ножа сантиметр желеистой материи из-под бинтов, перехватил рукоять длинными сильными пальцами и покрутил у самого лица, как винную пробку на дегустации. От ножа пошёл стойкий горьковатый запах. Мужчина откровенно принюхался.

– Цжуанг переборщил, – тихо сказал он, ни к кому не обращаясь. – Не меньше двенадцати унций противорубцовой мази. Она вся расквасилась…

Мужчина с планшеткой испортил благодушное выражение своего лица брезгливо поджав губы. Он этично тронул брюнета пальцем, коснувшись лишь ткани чёрного рубашечного рукава:

– Это фатально?

– Неет, – брюнет коротко, но медленно обернулся, показывая снисхождение к его неосведомлённости. – Для лечения это подходит. Для расследования – нет.

Желе с ножа с ускорением полетело на пол. Один из до сих пор молчащих услужливо поднёс руку без зажигалки. Брюнет принял любезность кивком. Окунул острие в пламя, повернул, подержал. Пустая рука вернулась на прежнее место за спину. Нож зашуровал в районе бедра, деловито, словно разделывал тушку.

– Здесь остались следы, – брюнет пригласительно махнул ножом. Мужчина с планшеткой послушно приблизился. – Вот здесь. Это не только ожог. Здесь рассечено, здесь параллельное рассечение… вот это… – он опять сковырнул что-то кончиком, поднимая к глазам, – частицы камня.

– Я ничего не вижу.

От брюнета повеяло снисходительным превосходством. Мужчина с планшеткой ничуть не обиделся.

– Значит, камень, то есть, Земля и Огонь?

– Огонь был произведён трением о Воздух, – уверенно добавил брюнет. – И тридцать первого там шёл дождь. Иначе Огонь распространился бы.

– И начался бы пожар.

– И мы бы знали, где это произошло, – не одобрил оптимистичного тона брюнет. – Выжившая жертва не многое нам даёт. Мы же не рассчитываем, что он придёт её добивать.

Дата неизвестна

Закрытая в фарфоровой банке больная не смогла долго бодрствовать. Может, не она оперировала на сморщенной огнём и некрозом плоти, не она сводила края медицински точных разрезов и сшивала их нитью и хирургической иглой, не она бинтовала голову, шею, грудь, руки и ноги и не она с трудом везла каталку по неровному городскому, а потом вокзальному ландшафту, время от времени нечаянно, но чувствительно стукая колёсами о бордюры. Иногда так устаёшь, когда ничего не делаешь.

Больная провалилась в душный сон. В комнатке, похожей на внутренность супницы, вместо окна имелась отдушина у потолка, куда от силы мог влететь голубь. Ворона бы застряла. Толстые стены копили прохладу, покрытие отражало свет. Больная не знала. Снаружи и через помещения её перевозили под простынёй. Покров отдёрнули только здесь, в маленькой комнате и очень большой праздничной супнице.

На предположения не хватало концентрации, внимание не реагировало на требования здравого смысла, зрение не захватывало объекты, и перед глазами вообще стояла пелена вроде дымки от костра, наевшегося травы. Стены расплывались – то ли близко, то ли далеко, узор на белеющем смещался и плыл. В сложившейся ситуации нервная система не придумала ничего лучше, чем погрузиться в сон.

На улице, за толстыми стенами, с неспешной июньской постепенностью стемнело. Для дневного сна достаточно, но больная не проснулась, а только предприняла попытку перевернуться с затёкшей спины. Тело чуть двинулось, в узкой прорези бинтов на лице левое веко собралось морщинками – поморщилась от боли. Мимическая реакция вызвала укол боли под челюстью. Больная не проснулась и оставила попытки устроиться удобней. Подозрительная ситуация со спиной угрожала пролежнями.

Посетители явились неприлично рано, в полной готовности будить, но больная уже не спала. Лица были мрачные, и сложно было определить, насколько она им насолила, проснувшись самостоятельно.