Третья девушка

— И все же вы вернулись? Рестарик вздохнул.

— Да, вернулся. Видимо, годы берут свое. Кроме того, нам с одним моим товарищем крупно повезло: мы кое-что нашли и получили концессию, которая могла принести ощутимые результаты, и мне нужно было срочно провести переговоры в Лондоне. Я рассчитывал на помощь моего брата, но он внезапно умер. А я по-прежнему был совладельцем семейной фирмы. Мне, хочешь не хочешь, пришлось брать дело в свои руки. Собственно говоря, мне только тогда и пришло в голову вернуться. То есть вновь засесть в конторе в Сити.

— Быть может, ваша супруга.., ваша вторая супруга…

— Да, пожалуй, отчасти вы правы. Я женился на Мэри месяца за два до смерти брата. Мэри родилась в Южной Африке, но несколько раз бывала в Англии, и ей там очень понравилось. У нее даже была некая девичья мечта — обзавестись чисто английским садом. Ну, а я? Пожалуй, мне впервые пришла мысль, что я готов остепениться, что оседлый образ жизни теперь меня вполне устроит. И конечно, я думал о Норме. Ее мать, моя бывшая жена, умерла за два года до этого. Я поговорил с Мэри, и она искренне захотела создать домашний очаг для моей дочери. Все это было так заманчиво… — Он улыбнулся. — Вот я и вернулся.

Пуаро посмотрел на портрет над головой Рестарика — тот самый, что он видел в загородном доме. Правда, освещение здесь было гораздо лучше. Да, все характерные черты сидящего перед ним человека: упрямый подбородок, насмешливые брови, мужественная посадка головы — были и на портрете… Но было в нем еще и то, чего теперь недоставало человеку, сидящему в кресле. Молодости, победоносной и задорной молодости!

Но зачем, подумал Пуаро, Эндрю Рестарику вздумалось забрать портрет сюда, в свою лондонскую контору?

Портрет был парным с портретом его первой жены — оба написаны самым модным тогда художником-портретистом. По мнению Пуаро, естественнее было бы не разделять их, — ведь они с таким расчетом и писались. Тем не менее Рестарик забрал свой портрет сюда в контору. Что это — тщеславие, желание показать, что отныне он принадлежит Сити, подчеркнуть собственную значимость? Однако он многие годы провел в необжитой глуши и утверждает, что предпочитает ее цивилизации? Так, может быть, портрет понадобился ему здесь для самоутверждения, чтобы он напоминал ему о нынешней его роли в Сити? Может, это в какой-то мере помогает ему?

«Или же, — подумал Пуаро, — все исчерпывается желанием похвастать собой? Ведь даже я, — подумал он вдруг с необычной для него самокритичностью, — поддаюсь иногда такому искушению!»

Чуть затянувшееся молчание прервал Рестарик, он проговорил виноватым тоном:

— Прошу прощения, мосье Пуаро. Я, кажется, совсем утомил вас повествованием о своей жизни?

— Вам не за что просить прощения, мистер Рестарик. Вы ведь это все рассказывали, чтобы объяснить, как обстоятельства вашей жизни могли повлиять на вашу дочь, за которую вы так тревожитесь. Однако вы были со мной не совсем откровенны. Вы хотели бы, чтобы она нашлась?

— Естественно.

— Вы хотите, чтобы ее нашли, но не уверены, что хотите, чтобы ее нашел я? Будьте искренни. La politesse [40] — прекрасная вещь и очень нужная в жизни, но между нами она совсем не обязательна. Так вот, если вы хотите, чтобы вашу дочь нашли, то я — Эркюль Пуаро — рекомендую вам: обратитесь в полицию, поскольку у них есть для этого все необходимые средства и возможности. И, поверьте моему опыту, они умеют быть деликатными.

— В полицию я не обращусь. Разве что.., разве что совсем отчаюсь.

40

Вежливость (фр.)

— Предпочтете частного агента?

— Да. Но, видите ли, я в этом совсем не разбираюсь. Не знаю, кому.., кому можно довериться.

— А что вы знаете обо мне?

— Ну, кое-что знаю. Например, что во время войны вы занимали ответственный пост в контрразведке, поскольку мой родной дядя, так сказать, за вас ручается. Это неопровержимый факт.

Рестарик не уловил еле заметной сардонической улыбки, скользнувшей по лицу Пуаро. Неопровержимый факт был абсолютно иллюзорным. Хотя Рестарик должен был бы знать, как опасно полагаться на память и зрение сэра Родрика, он принял за истину все, что он наговорил старику. Пуаро не стал выводить его из заблуждения, лишний раз убедившись в справедливости собственного постулата: «Никому нельзя верить на слово». «Подозревай каждого» — таков был в течение многих лет, если не всей жизни, его главный принцип.

— Разрешите заверить вас, — сказал Пуаро, — что на протяжении всей моей карьеры мне неизменно сопутствовал успех. Во многих отношениях мне нет равных.

Рестарика это заявление вовсе не успокоило. Скорее наоборот. У англичанина человек, заявляющий о себе подобным образом, не вызывает большого доверия. Он сказал:

— Ну а сами вы, мосье Пуаро? Сами вы уверены, что сможете найти мою дочь?

— Наверное, не так быстро, как полиция, но все же я несомненно ее найду.

— И все же как скоро?..

— Только одно условие, мистер Рестарик. Если вы хотите, чтобы я ее нашел, вы должны рассказать мне обо всем более подробно.

— Я вам уже все рассказал. Время, место, где ей следовало быть. Могу дать вам список ее знакомых… Пуаро решительно покачал головой.

— Нет-нет, просто скажите мне правду.

— Так вы считаете, что я говорил вам не правду?

— Правду, но не всю, в этом я убежден. Чего вы опасаетесь? Зачем скрываете факты? Причем факты, без которых я не смогу успешно вести поиски. К примеру, что ваша дочь питает неприязнь к своей мачехе. Это ведь и так ясно. И вполне понятно. Естественная реакция. Не забывайте, что она наверняка все эти годы вас идеализировала. Вполне обычная вещь, когда родители расходятся и ребенок получает тяжелую эмоциональную травму. Да-да, я знаю, о чем говорю. Вы скажете: дети легко забывают. Это верно. И ваша дочь забыла вас в том смысле, что не помнила вашего лица, вашего голоса, когда вы встретились снова. Но она уже создала для себя некий идиализированный образ. Вы уехали. Она хотела, чтобы вы вернулись. Ее мать наверняка избегала говорить с ней о вас. Тем большее место вы занимали в ее мыслях. Тем большее значение вы для нее обретали. А невозможность говорить о вас с матерью вызвала в ней потребность — вполне обычную у детей — винить того из родителей, с кем ребенок остался, за то, что другого с ними нет. Она говорила себе примерно следующее: «Меня папа любил. Это мама ему не нравилась», и эта мысль давала толчок к установлению между ней и вами неких уз, для вас, впрочем, неведомых. И, если хотите, солидарности с вами: в том, что случилось, папа не виноват! Этому она никогда не поверит! Да-да, так бывает очень часто, я знаю, что говорю. Я немножко разбираюсь в психологии. И вот она узнает, что вы возвращаетесь, что вы снова будете с ней, и опять ее одолевают мысли, казалось бы, давно забытые. Папа возвращается! Как счастливы будут они вдвоем! Возможно, она попросту игнорирует существование мачехи, пока не сталкивается с ней лицом к лицу. И тогда ее охватывает неистовая ревность. Что вполне естественно, уверяю вас. Ревнует она еще и потому, что ваша супруга очень красива, умна, умеет поставить себя в обществе, а у молоденьких девушек подобные качества часто вызывают завистливое раздражение, так как сами они обычно очень застенчивы. Возможно, она неловка, страдает комплексом неполноценности. И, увидев красивую, уверенную в себе мачеху, тут же начинает ее ненавидеть. Но это ненависть молоденькой девушки, по сути, чисто детская.

— Ну-у… — Рестарик запнулся. — Примерно то же сказал и врач, к которому мы обращались… То есть…

— А! — воскликнул Пуаро. — Так вы обращались к врачу? Значит, имелась причина, чтобы обратиться к врачу.

— Да так, пустяки.

— А вот этому Эркюль Пуаро никогда не поверит! Не пустяки, а что-то очень серьезное, иначе быть не может. Лучше расскажите мне все, — ведь зная, что творится в душе вашей дочери, я буду действовать наверняка.

Рестарик некоторое время молчал, но в конце концов решился.

— Только строго между нами, мосье Пуаро. Я могу на вас положиться, вы даете мне слово?

— Безусловно. Так в чем дело?

— Я не… Полной уверенности у меня нет.

— Ваша дочь чем-то обидела вашу супругу? Нагрубила ей.., наговорила гадостей… Или что-то более серьезное?.. Может, набросилась на нее.., так сказать, с кулаками?

— Нет, не набросилась. В смысле, не с кулаками, а. Только ничего так толком и не выяснилось.

— Ну-ну. И все же?

— Здоровье моей жены расстроилось… — Он замялся.