Третья дорога
Шрифт:
Девочки оттащили учительский стол к окну и, усевшись кто на столе, кто на партах, следили за каждым движением Инги. Время от времени в дверь барабанили мальчишки — им, конечно, не терпелось посмотреть, что делается в классе.
— Не ваше дело! Секрет! Много знать будете — скоро состаритесь! — весело визжали в ответ девочки.
Им очень нравилось позлить мальчишек. А то вечно твердят, что девчонки — любопытные, а сами теперь небось изнывают в коридоре от любопытства.
Вдруг кто-то застучал особенно сильно. Швабра, просунутая, как засов, в дверную ручку, запрыгала и накренилась — вот-вот
— Эй, открывайте! Важное сообщение! — Это был голос Генки Федосеева.
— Так тебе и поверили!
— Смотри, какой умный!
— Да не обращайте, девочки, внимания…
— Открывайте же! Слышите! Честно говорю!
В этот момент зазвенел звонок, пришлось быстренько передвинуть учительский стол на место и открыть дверь.
Мальчишки ворвались в класс, подозрительно оглядываясь по сторонам, стараясь догадаться, что же здесь происходило.
Но девочки уже как ни в чем не бывало мирно сидели за своими партами.
— Ребята! — закричал Генка, забираясь на парту и размахивая газетой. — Смотрите, что написано!
Он развернул газету и начал читать:
— «Как сообщает корреспондент агентства Ассошиэйтед пресс, в Южной Африке готовится еще одна расправа… На днях здесь был арестован видный борец за свободу Африки Патрик Мизонго…»
В классе наступила тишина.
— «Его обвиняют в том, что он нелегально выезжал в страны социалистического лагеря. Патрику Мизонго угрожает смертная казнь. В настоящее время во всех странах свободной Африки проходят митинги протеста. Жизнь мужественного борца должна быть спасена».
Генка спрыгнул с парты.
В классе было тихо, так тихо, что, открыв дверь, Семен Борисович даже застыл на пороге.
— В чем дело?
И тогда закричали, зашумели все разом:
— Семен Борисович, его арестовали!
— Семен Борисович, наш негр…
— Семен Борисович, его же убьют!
— Да объясните мне толком, в чем дело!
Генка протянул ему газету.
— Да-а… — сказал Семен Борисович. — Да-а… Не знаю даже, чем мы можем помочь…
Он задумался, и ребята снова затихли.
— Не знаю… Хотя вот что… — Его мохнатые брови шевельнулись. — Давайте пошлем телеграмму. Даже две телеграммы. Одну, конечно, их правительству… А другую, я думаю, в Комитет солидарности стран Азии и Африки…
— Вот здорово! А примут?
— Примут. Почему не примут? Должны принять…
— А как подпишемся?
— Так и подпишемся: такой-то класс такой-то школы, как есть…
Весь урок ребята сочиняли текст телеграммы. Потом собирали деньги. А после уроков Таня, Генка и Зина Котова пошли на почту.
Тане все-таки не верилось, что телеграмму примут. Правда, она не раз слышала по радио и читала в газетах эти слова — «телеграмма протеста», но ей казалось, что такие телеграммы посылают какие-то особые люди, а оказывается, каждый может? Почему же тогда все люди не торопятся сейчас на почту, почему так спокойно читает газету вот этот толстый мужчина в зеленой шляпе, и почему с такими беззаботными лицами стоят эти женщины на автобусной остановке, и почему так беспечно разговаривают два парня возле пивного ларька? Разве они ничего не знают? Ничего не слышали?
На почте девушка долго читала текст телеграмм, потом ушла с ними в соседнюю комнату, но, вернувшись,
ничего не сказала, только с интересом посмотрела на ребят и выписала квитанцию.Домой Таня и Генка возвращались опять вместе, как и раньше. Они шли рядом, не торопясь, чуть касаясь друг друга локтями, как ходят люди, только что выполнившие сообща трудное и важное задание.
— Представляешь, сколько телеграмм придет! — говорил Генка. — Ты думаешь, мы одни послали? Как бы не так! Со всего мира! Они испугаются и освободят его!
Весь этот день ощущение важности, необычности выполненного дела не покидало Таню. Первый раз она с таким нетерпением поглядывала на радиоприемник — ждала последних известий. Ей казалось, что сегодня, обязательно сегодня же, сообщат, что Патрик Мизонго освобожден. А то, может, еще и про их телеграмму скажут — вот будет здорово.
Вечером мама читала книгу, забравшись с ногами на диван, отец решал шахматную задачу из календаря. Обычно в такие вечера Таня любила пристроиться на диване рядом с мамой, приласкаться, пригреться возле нее и потихоньку заглядывать в мамину книгу — это куда интереснее, чем читать свою, взятую в школьной библиотеке…
Но сегодня Таня сидела перед радиоприемником и терпеливо слушала, сколько стали сверх плана выплавили металлурги Запорожья, и как соревнуются друг с другом нефтяники Каспия, и что за новая выставка открылась в Русском музее…
Наконец диктор перешел к зарубежным новостям.
Волнения в Сайгоне… Забастовка в Аргентине… Де Голль вылетел в Лондон…
«Ну вот, сейчас скажет… Сейчас…»
Голос диктора звучал ровно, спокойно.
— Как сообщает корреспондент агентства Ассошиэйтед пресс, сегодня днем трибунал приговорил Патрика Мизонго к смертной казни. Патрик Мизонго помещен в камеру смертников. В странах Африки…
В комнате ничего не изменилось. Мама по-прежнему читала свою книгу. Папа в задумчивости трогал себя за ухо, склонившись над шахматной доской.
«Патрик Мизонго помещен в камеру смертников…»
Таня вдруг ясно увидела его лицо с печальными, усталыми глазами и обострившимися скулами, его худые, словно детские руки, вспомнила, как рисовал он на доске веселый кривой земной шар и маленькую ракету возле него, как рисовал вопросительный знак и ребята радостно кричали в ответ: «Скоро! Скоро!»
«Неужели его не спасут? Неужели никто не спасет его?»
Глава 7
— Слушай, Таня, я знаю, куда уехал мой брат. Хочешь, я расскажу тебе? Только это большая тайна, ты никому не должна рассказывать. Понятно? Тогда слушай внимательно…
Они сидели вдвоем в квартире у Федосеевых, в своем любимом углу, возле окна, где стоял небольшой Генкин стол, где на стене на гвоздике висел паяльник и рядом наушники, а на полке в коробочках хранились радиодетали. Генка, как обычно, устроился на подоконнике, поставив ноги на батарею отопления, подтянув колени к самому подбородку.