Третья планета от солнца

Святослав сидел у костра в кругу ратников и с аппетитом хлебал уху.

– Бобёр, чего ушицу не ешь? – полюбопытствовал у друга Чиж.

– Не хочется жидкостей после браги, – пробурчал тот. – Рыбца солёного волжского, вкушаю, – развеселил товарищей.

– Ребятушки, хватит прохлаждаться, к Итилю плыть пора, грузитесь в лодьи. Печенеги уже кумыс попили, юрты собрали и в путь тронулись, а вы всё чешитесь… Ведь все богачества города степнякам достанутся, а вам лишь навоз их лошадок: «Мать честная, так и прут из меня хохотушки нынче», – расстроился воевода, направившись на лодью Святослава, где тот после утренней трапезы назначил военный Совет, дабы отдать последние распоряжения.

Пока воеводы собирались, князь наблюдал как пешцы грузятся на лодьи, гремя о деревянные борта ножнами мечей и смачно переругиваясь, когда столкнутся щитами в толчее, или наконечники их копий, коротко лязгнув, зацепятся над головами.

На Совет пригласили и волхвов.

– Что Боги говорят о будущей битве? – обратился к ним князь.

– Мы принесли нашим Богам бескровные жертвы: зёрна ржи и пшеницы, – ответил за ведунов волхв бога Семаргла, Валдай, – крови уже было достаточно, но боги сказали, что прольётся её ещё много.

– Однако священная река Ра, которую хазары нарекли Итилем, после битвы от истока до устья, станет называться Волгой, как именуют её славяне, – дополнил слова Валдая Богомил.

– Значит – победим, – успокоился Святослав, глядя на волжский плёс, проплывающие мимо острова, на зелёные прибрежные холмы и леса.

Широкая река привольно несла свои воды к невиданному, но которое вскоре узрит, Хвалынскому морю.

На девятый день плавания, в одном поприще от Итиля, лодьи причалили к низкому песчаному левому берегу, русское войско расположилось станом на границе степи и редколесья.

Святослав велел разбить шатёр у берега, и ночью, забыв про сон, слушал таинственное шуршание тростника и лёгкий шум прибрежных дубов и вязов, думая, где же затерялась орда хана Кури и идущая с печенегами русская конница.

Поутру в княжеский шатёр влетел Доброслав и во всю глотку заорал:

– Княже-е, гонец примчался на взмыленном коне, известие привёз.

– А ты за ним, что ли, бежал? – улыбнулся отроку князь. – Тоже взмыленный как конь, – вогнал Доброслава в краску.

– Я-я, это-о…

– Ладно, веди гонца, – махнул рукой Святослав.

– Князь пресветлый, – ступил в шатёр пропылённый и потный дружинник. – Воевода Лют послал к тебе сообщить, что кочевники и конница русичей уже на подходе.

– Добро! Я сам встречу конную рать и печенежского хана: «Что-то слишком просто я одеваюсь, ещё подумает хан, что князь киевский беднее его, и уважать перестанет». – Друже Доброслав, достань-ка мне из сундука одёжу нарядную, а то степняки подумают, будто не князь я, а смерд какой.

На встречу поехал безоружный, зато нарядный: в чёрных бархатных штанах, заправленных в красные сафьяновые сапоги, обшитые узорами из мелких драгоценных камней, в рубаху красного шёлка с вышитой белой нитью свастикой «коловрат» на рукавах и груди, символизирующей победу солнца над тьмой, жизни над смертью, Яви – над Навью; голову, несмотря на жаркий день, покрыл соболиной шапкой с огромным красным рубином.

Князя никто не встречал, ибо гонца с вестью о прибытии не послал.

Оглядев холщёвые шатры русичей и юрты печенегов на волжском берегу, сразу заметил высокую белую юрту, от которой в его сторону во весь опор припустили, настёгивая коней, четверо всадников.

Хан Куря встретил Святослава стоя, и выглядел на этот раз несколько растерянным и поражённым от столь внушительного вида князя русичей.

Сам был в дорогом бухарском халате с разрезами по краям, для удобства при верховой езде.

– Здрав будь, друже, – сняв дорогую шапку, поздоровался с ханом Святослав, тряхнув клоком волос на бритой голове.

Хан, сняв шапку, украшенную тремя хвостами лисиц, приложил руку к сердцу, а затем ко лбу, напыщенно произнеся:

– Мир тебе, друг мой. Будь крепким, как скала, быстрым и смелым, как барс, стойким перед испытанием судьбы, если оно вдруг случится, и сумей перевести его в свою пользу. Пусть ждут тебя одни победы в сражениях… Садись, брат мой, – указал на тугую скатку из толстого войлока, сам усевшись на такую же, и хлопнул в ладони, дав знак слуге нести кумыс. – Прости, брат, слуги не расторопны после длительного похода и не успели принести мягкие подушки, – отхлебнул из круглой чашки напиток, вытащив потом из-за пояса и положив рядом с собой кинжал в узорчатых ножнах. – Наслышан о твоих победах, брат, – завистливо тряхнул головой с оселедцем, и пригладил тощую длинную бородку в лентах. – Пятнадцать тысяч печенежских конников готовы напасть на врага по твоему сигналу, – склонил перед князем голову Куря.

– Чем враг сильнее, тем славнее победа над ним, – отхлебнул из чашки Святослав. – Разгромив его, нас ждут неисчислимые богатства, которые поделим поровну с тобой, как братья, – вновь отхлебнул кумыса.

– Я видел издали хазарскую столицу, – облизнулся хан. – Город большой и, думаю, набит сокровищами, – прищурившись, глянул на князя русичей. – Поровну – это справедливо, – подумав: «Хорошо, что я не убил тебя, хотя и принял хазарское золото. Ты мне ещё пригодишься. А убить никогда не поздно».

После встречи с ханом, Святослав долго беседовал в шатре с сыном Свенельда, Лютом, который командовал пришедшей с печенегами конницей русичей.

Обсуждали план предстоящего сражения, и место конницы в построении войск. Осмотрев затем стан вершников, 25 остался доволен порядком.

«Не то, что в обозе, когда в полюдье зимой наладились», – улыбнулся воспоминаниям князь.

К вечеру, в стан русичей добрался на небольшой лодке с двумя гребцами, соглядатай князя, купец Окомир.

25

Вершники. Конники. (уст).

– Всё разведал, княже, – после приветствия воскликнул он. – Не представляешь, чего это мне стоило, – умолкнув на миг, воззрился на Святослава, чтоб тот прочувствовал степень траты средств.

Хмыкнув, князь коротко вымолвил:

– Сказывай дальше.

– Царь Иосиф три дня тому, на равнине перед городской стеной произвёл смотр войскам. Силища неимоверная, – не мигая, как хан Куря, воззрился на Святослава купец.

– Продолжай! – вновь приказал князь.

– Одетое в доспехи пешее ополчение, а перед их строем, подняв пыль, размахивали саблями хазарские всадники, которых привели кочевые беки. И десять тысяч закованных в броню отборных воинов-арсиев, умеющих сражаться как в конном, так и в пешем строю. Царь, хотя и жидовского вероисповедания, но считает лучшими в мире воинами мусульман-арабов, и во всём им подражает, строя в битвах войско в четыре ряда, и каждый ряд называет по арабскому образцу. Первая линия, – воодушевился рассказом купец, – получила название «Утро псового лая».

– Собак, что ли, выпускают? – поразился Святослав.

– Нет, княже, – с трудом подавил улыбку Окомир. – Потому такое название, что состоит из кара-хазар – чёрных хазар, смуглолицых пастухов и табунщиков, вооружённых луками и дротиками, но бездоспешных. Их узнаешь по войлочным колпакам, из-под которых свешиваются заплетённые с лентами косички. Они, словно псы, храбрым налётом нападают первыми, осыпая строй противника тучей стрел стремясь расстроить его ряды.

– Понял про псов. Далее что?