Третья сила
Шрифт:
— Ты это. Извини, что лезу не в свое дело… — смутилась Соня, — но это ясно, как день. Ты в метро большой человек.
— А! Ну тебя. Таких «больших людей», как я, в Торговом городе — как грязи, — отмахнулся Антон.
— Вот только не надо прибедняться, — осадила его Бойцова. — По нашим меркам — ты большая шишка. Или, ладно, пусть будет большой… Желудь, хи-хи. Больше нравится? И вот ты отправляешься в путь по поверхности, куда не всякий рискнет нос высунуть. Почему? Потому, что очень крутой? Нет. И на сорвиголову ты не похож. Что тебе тут делать? Почему не мог послать вместо себя помощников? Бежишь ты, Антон. Драпаешь от кого-то или от чего-то. Что, не так?
Купец коротко кивнул.
К разговору по душам он был сейчас не готов, да и не воспринимал
Но несмотря на это он вдруг почувствовал: излить надо. Четыре дня вынужденного бездействия на Ладожской притупили боль утраты. И страхи вроде бы улеглись… Не считая ночных кошмаров. Ночью Антон собой не владел. Днем ему удавалось отвлечься, забыться. Но стоило Краснобаю вспомнить перемазанную в саже рожу Каныгина или пятна крови на одежде погибшей Евгении, как все мучения, терзания снова давали о себе знать. И что делать с ними — Антон Казимирович не представлял. Да, сейчас он в безопасности, но стоит оказаться на поверхности — и его снова ждет встреча со стадами кровожадных кабанов. А где-то на эскалаторе поджидает призрак метростроевца… Антону стало так тошно, что захотелось зарыдать и кинуться на грудь первому встречному. Хоть той же Соне. Он сдержался, с трудом улыбнулся, выдавил из себя:
— А ты прямо профессор психологии, Сонь.
Но девушка даже не улыбнулась — она смотрела на Антона с сочувствием. Бизнесмен удивлялся все больше и больше. Он видел то, что давно и безуспешно пытался найти в женских глазах. Заботу. Обычно женщины, с которыми сводила судьба Краснобая, воспринимали его как некого спонсора, кошелек с ногами, или, в лучшем случае, как неплохого партнера на пару ночей, не более того. А может, он и сам не открывался им с иной стороны. Женя оказалась редким исключением, но и она не всегда готова была понять его, впустить в свою душу его боль… И вот Бойцова, чужая, едва знакомая женщина, увидела в Краснобае человека — обычного парня, измученного тысячами проблем, задерганного, запутавшегося.
— Какой я, на фиг, профессор, — произнесла она, внимательно глядя на Антона, — просто жизнь повидала. Опыт, вот и все. Ну, давай, выкладывай. Что у тебя там случилось, в метро? Выкладывай, как есть. Я пойму.
Но Антон молчал. И тогда Соня придвинулась ближе и заговорила медленно, обдумывая каждое слово, стараясь поймать взгляд Антона.
— Ты думаешь: «Какого черта она ко мне привязалась? Чё ей надо?». Пойми, мы с тобой — товарищи по несчастью. Тебя перемололи, переварили и отрыгнули, и меня тоже. Меня… В общем, меня в рабство продали. Родителей моих безбожники убили за то, что работали плохо, меня трахали всей бандой… А продали нас братья Жабины, они же «Жабы», знаешь таких?
— Еще б не знать, — помрачнел Антон и добавил, тяжело вздохнув: — Они убили мою подругу. Пустили в расход караван. Спалили заживо агента. Сейчас мои ребята бьются с этими ублюдками…
Бойцова вздрогнула, точно через нее пропустили заряд тока. Сердце Сони забилось быстрее. Девушка судорожно вздохнула, сжала кулаки. Недобрым огнем загорелись ее глаза.
— О-о-о! Жаль, не смогу увидеть, как сдохнут эти твари… Теперь понимаешь, почему я в гробу его видала, это метро?
Да, Антон понимал. И сам испытывал по отношению к подземному городу, в котором вынужден был жить всю сознательную жизнь, точно такие же чувства, что и Соня. Теперь купец окончательно понял, что они — товарищи по несчастью. Товарищи по ненависти. Последние сомнения рассеялись, он больше не колебался. Он понимал не столько умом, сколько сердцем: и задержка на Ладожской, и эта побитая жизнью девушка посланы ему самой судьбой, чтобы помочь найти ответы на проклятые вопросы, чтобы хоть чуть-чуть разобраться в себе. Фролов, Каныгин, Жабины, цыгане с «Речки» и прочие люди, а также нелюди из Большого метро исчезли, растворились в полумраке.
«А пошли вы все, — Антон решительно обрубил последний тоненький канатик, еще соединяющий его с прошлым. — Начинаю новую жизнь».
— Ладно, хватит ломаться, — решительно заявила Соня, по-своему
истолковав молчание Антона. — Говори. Полегчает, чесслово. Ну, давай.И Антон Казимирович начал свой длинный невеселый рассказ.
Вечером Соня заглянула в гости к Лене и Грише.
В последнее время девушка стала часто бывать у них. Со Святославом поговорить ей пока не довелось, он целыми днями сидел в штабе с полковником, готовил план будущей войны, зато Лена и ее жених встречали Бойцову почти как родную. Так вышло и на этот раз. Они поболтали о том, о сем, и вдруг Гриша спросил:
— А ты к кому на «Ладогу» ходила? К Молотову, что ли?
— Не. Молот ушел. Его отправили в метро, к приморцам. Я с Краснобаем болтала.
Лена поперхнулась чаем. Гриша хмыкнул и повел плечами.
— С этим хлыщом столичным? Красавчиком? — осклабилась Лена.
— Между прочим, зря вы так, — отвечала сухо Соня Бойцова. — Судите человека, о котором ничего не знаете. Вы же и меня, пока хорошо не узнали, называли дурой и стервой. Что, не правда?
Гриша пожевал губами и отвернулся. Признавать правоту Сони ему не хотелось, но и возразить Самсонову было нечего. Лена виновато потупилась.
За столом воцарилась неловкая тишина.
Грибной чай в кружках медленно остывал.
Соня первой решилась нарушить молчание.
— Ладно, ребя, не парьтесь. Прошло и забыто. Я просто к тому, что не надо рубить с плеча. Не все люди сволочи. И даже не все купцы.
— Золотые слова, — кивнул Гриша. — За это стоит выпить.
И продекламировал, вскакивая на ноги:
— За хороших людей!
И три кружки с грохотом ударились боками.
Прихода ночи Антон Казимирович ждал с содроганием.
Разговор с Соней вырвал Краснобая из трясины страхов, в которую все глубже день ото дня погружалось его сознание. Весь условный день (на разных станциях метро приход «ночи» определяли по-разному) он был бодр и энергичен и даже вечером, направляясь в свою избушку, купец уже не шарахался от корявых теней. Но во сне кошмары могли снова пойти в атаку и взять реванш, и тогда утром он снова встанет разбитый с больной головой и будет весь день шататься, словно зомби. Выход имелся — можно было напиться местной браги и просто отключиться. Несколько раз Антон так делал, пока в его карманах еще водились патроны, но сейчас они кончились. Совсем. К счастью, кормили гостей бесплатно в общей столовой, так что от голода умереть риска не было, но алкоголь в меню не входил.
Антон расстроился. Даже начал жалеть, что не попросил в долг у Сони пару патронов. Но потом решил: чему быть, тому не миновать. Собравшись с духом, точно рыцарь, отправляющийся на турнир, Антон как следует взбил подушку, устроился поудобнее на узкой кушетке, и, немного поворочавшись, забылся.
Все начиналось привычно.
Антон стоял в глухом тупике. Это был недостроенный туннель, заброшенный метростроевцами после глобальной войны. Ничего тут не было, кроме ржавых строительных инструментов да пары вагонеток, набитых кусками породы. За спиной — сплошная гранитная стена. Над головой и по бокам — кольца тюбингов, покрытые наростами и плесенью. А прямо на него медленно и неумолимо, наслаждаясь ужасом жертвы, загнанной в угол, двигались все его кошмары. Все сразу, как на параде.
Впереди проходчик Каныгин, перемазанный в смазке с ног до головы. Выпученные рыбьи глаза призрака вращались, точно на шарнирах. На каске красовался вырванный глаз одной из жертв монстра, вставленный вместо фонарика. В руках Каныгин сжимал штыковую лопату.
«Это что-то новенькое, — подумал Краснобай, — с лопатой он еще никогда не ходил. Кошмар, однако, прогрессирует».
За ним, злорадно ухмыляясь в предвкушении кровавой расправы, шли братья Жабины. Болезненно толстые, точно страдающие водянкой, лысые, с оплывшими рожами, похожие на раздувшиеся прыщи, а не на людей. Даже волдыри на носах у них были одинаковые. Один брат, Лёха, сжимал в руке короткий топорик, второй, Ник, вооружился тесаком.