Третья сила

— Знаешь, а мне даже интересно стало в какой-то момент, как далеко ты зайдешь. Давно руки чесались лично башку оторвать, но я терпел. Сливал нужную информацию, чтоб Сатур раньше времени не переполошился. В аду увидишь его — привет передавай. Ха-ха.

Ларионов стоял на коленях перед полковником, плотно сжав губы, глядел в пол. Почти не шевелился, и даже когда Бодров обращался к нему, не издавал ни звука. Вокруг них образовалось пустое пространство. От Ларионова, точно от чумного, отшатнулись все. Смотрели на бывшего командира ополчения Новочеркасской со смесью ужаса и отвращения.

— Вот иуда! — шептались солдаты. — Кто бы мог подумать, гнида какая!

— Я тебя раскусил очень давно, — продолжал вещать полковник, доставая пистолет. — Очень. Слишком много было «совпадений». Слишком много «случайностей». После того, как я тебе левый рапорт подсунул… Сам левой рукой писал, чтоб почерк был неузнаваем. Остроумно, правда? Тогда ты выдал себя с головой, гад. Не ожидал такого хода, а? Недооценил ты меня, видать. Признаю, ты неплохо вел свою игру, — полковник перестал глумиться, заговорил сухо, рублеными фразами. — Убедил Сатура блокировать нас. Что, было дело? Организовал операцию по переброске ваших сил по нашей ВШ. От моста Володарского-то топать далековато… Сюрприз, правда? — он обвел взглядом всех собравшихся. — Единственный мост, который не рухнул. Давно и успешно используется Империей. Потом ты успел сообщить своим о скором подрыве туннеля. Молодец, все предусмотрел. Кроме одного — я давным-давно вел тебя к расстрелу, ублюдок.

Лейтенант на миг закрыл глаза и заскрежетал зубами в бессильной ярости.

— Ты мне одно скажи, — полковник опустился перед приговоренным на корточки, — чего ради, парень? За какие такие серебреники ты нас предал? Что они тебе посулили? Скажи уж, не таи.

Наступила тишина.

Полковник стоял перед Ларионовым, держа в руке пистолет. Бойцы армии Оккервиля, офицеры, сталкеры затаив дыхание следили за происходящим. Несколько человек на всякий случай взяли на изготовку оружие, но ясно было и так, что изменник не сбежит.

Время шло.

Казалось, ответ уже не прозвучит. Но когда полковник, потеряв терпение, сделал своим людям знак отступить еще дальше и начал поднимать оружие, готовясь привести в исполнение приговор, Ларионов вдруг заговорил. Голос его не дрожал, звучал ровно, уверенно. Шпион видел, что проиграл, но не чувствовал себя униженным. Иногда в его речи проскакивали горделивые нотки.

— Ты спрашиваешь, Дим, чем меня соблазнили веганцы? Отвечу. Будущим. Да-да, будущим. Можешь спорить с этим сколько угодно, но сила за ними. Империя — это сила. А остальные станции метро сидят в дерьме и ни хрена за двадцать лет не сделали, чтоб из него выбраться. Или я не прав, Дим? В чем, скажи, я не прав? — Сергей едва не сорвался на крик, но быстро взял себя в руки. — Помешать этим планам может только Альянс. И вы, оккеры. Третья, блин, сила, спутали нам все карты… Будь ты проклят, полковник! — на мгновение Дмитрию Александровичу показалось, что предатель сейчас заплачет, но Ларионов взял себя в руки, и заговорил дальше спокойно, надменно: — Да, приморцы — сила, но они тоже ничего не сделали, чтобы объединить метро. Себя обеспечили. А остальные? А окраинные станции, где, кроме говна, и жрать-то нечего?!

— Что же принесет этим беднягам Империя? — поинтересовался полковник, когда Ларионов на короткое время замолчал. — Чем осчастливить планируете людишек? А?

— Порядок! — воскликнул Ларионов, и глаза его загорелись. — Порядок, Дима! Думаешь, если к власти придут веганцы, по метро будут шастать проповедники «Исхода»? Думаешь, мы допустим, чтобы люди вместо того, чтобы делом заниматься, туннель до Москвы рыли?! Империя — это порядок. Империя — это…

— Хер тебе, — перебил Ларионова полковник и, коротко замахнувшись, ударил Ларионова кулаком по лицу. После чего, потеряв к шпиону всякий интерес, повернулся к солдатам.

— Он складно болтал, — усмехнулся Дмитрий Александрович, — прям прирожденный оратор, ё-моё. И все у него так гладко — порядок, порядок… Но знаете, парни, если бы Сережка наш продался за «толстый тетка, вкусный булка», я б его понял. Все равно пристрелил бы, но понял. А он… А он, народ, совсем задешево себя отдал. Считай, даром. Последняя путана, и та бы лучше поторговалась. Честно, мне его теперь даже расстреливать противно. Мужиков убивать — еще ладно. Шлюх, тем более «идейных», — увольте.

Полковник оглушительно захохотал. Тут же засмеялись и все солдаты. Напряжение, копившееся много часов и ставшее почти невыносимым, требовало выхода. И как только солдаты поняли, что смеяться можно, что командир как бы дает им понять: серьезная часть пока кончилась, можно отвлечься, они не заставили себя долго упрашивать. Вестибюль сотрясался от раскатов смеха минут десять. Наконец, люди успокоились. Лишь иногда откуда-то раздавались сдавленные смешки. И тогда Дмитрий Александрович продолжил.

— Вы знаете, почему Стасов, два года исправно лизавший зад Сатуру, вдруг взбрыкнул? Почему лояльный Василь Василич послал зеленых на три буквы, когда ему приказали изгнать меня? Его сынишка там оказался. В Империи, которой восхищается Сереженька. Его не похищали, просто нелепая случайность. Хотел пацан мир посмотреть… Его и утащили в сторону «Лизы» ^[24] . Далеко увести не успели, кто-то узнал в пареньке сына нашего начальника. Парня вернули. И знаете, что сделал мальчик, оказавшись дома? Повесился. Повесился, мужики. А знаете, почему? Он увидел, что такое Империя. Это наш иуда дальше «Плана» не ходил, там все цивильно. А вы как хотели — столица. Фасад. Специально вылизывают, чтоб привлекать подлиз. А дальше… О, что там дальше… — полковник расплылся в людоедской улыбке.

24

Народное название станции Елизаровская.

— Благосостояние общины должно на чем-то строиться, — Сергей, оправившись от удара, заговорил снова деловым, даже слегка насмешливым тоном. — Наше основано на транзите наркотиков. Их — на рабстве. Это нормально.

Но никто не обратил внимания на реплику Ларионова, все вслушивались в слова полковника.

— Женщины, дети, старики превращаются после пары месяцев такого «порядка» в сплошные гноящиеся раны. Их избивают все, кому не лень, и чем ни попадя. Без всякой, заметь, Сережка, экономической пользы, просто так. А ученые в лабораториях — о-о! Живьем людей вскрывают. Растения в организм вживляют. Новую породу людей выводят. Ну, все слышали про это. Я от одного старика, который из этого ада вернулся, мно-о-ого интересного узнал про то, что они там с пленниками вытворяют. Вы все его знали наверняка — дед Максим.

— О! Максимыч — серьезный был дед, попусту болтать не стал бы, — зашептались в толпе. Дедка, который вернулся из недр Империи весь изуродованный, точно его пережевали и выплюнули, знали многие. На станциях Оккервиля все время находились офицеры-веганцы, и дед мало кому рассказывал о том, откуда у него эти ужасные раны.

— Там много наших, загадочным образом пропавших. Ни у кого родные, друзья не пропадали? — оглядел Дмитрий Бодров своих солдат, тут же поднялось несколько рук. — Пропадали? Ну вот. Скорее всего, они как раз там. То, что от них осталось после опытов. Кстати, помнишь, Сережка, — снова повернулся к изменнику полковник, — твой племянник исчез? Помнишь? Ты почему-то решил, что это приморцы сделали, хоть и не смог доказать. А Максимыч видел твоего племяша, но не мог сказать, его бы тут же агенты порядка и света, твои любимчики, к стенке поставили. А потом дед умер…

Невероятная, пугающая метаморфоза произошла с Ларионовым, когда полковник заговорил о его пропавшем родственнике. Куда делся его спесивый, полный скрытого торжества взгляд! Куда исчезла холодная решимость держаться до конца и не уступить обидчику! Он весь задрожал. Губы Сергея задергались. Он пополз было на коленях в сторону командира Оккервиля, нарочно отошедшего подальше, но Игнат и Кирилл кинулись на предателя и остановили его. Размазывая слезы по лицу, Ларионов залепетал:

— Где, где он его видел? Что с Петей? Что с ним случилось?