Треугольная шляпа. Пепита Хименес. Донья Перфекта. Кровь и песок.

– Ты не понимаешь, что я тебе сказала? – повторила она.- Все кончено, свадьбы не будет.

– Разрешите мне, дорогая тетя,- твердо сказал молодой человек,- не пугаться ваших слов. При настоящем положении вещей ваш отказ мало значит для меня.

– Что ты говоришь?-в ярости воскликнула донья Перфекта.

– То, что вы слышите. Я женюсь на Росарио.

Донья Перфекта поднялась – возмущенная, величественная, страшная. Она, казалось, предавала его анафеме. Рей продолжал спокойно сидеть, сохраняя необычайную выдержку. Он был преисполнен глубокой веры и неумолимой решимости. То, что на него грозил обрушиться весь гнев его тетки, не заставило Рея даже глазом моргнуть. Таков уж он был.

– Ты с ума сошел! Ты женишься на моей дочери! Женишься на ней без моего согласия?

Донья Перфекта произнесла эти слова поистине трагическим голосом; губы ее дрожали.

– Без вашего согласия… Росарио ведь думает иначе, чем вы.

– Без моего согласия…- повторила донья Перфекта.- Но я говорю, я повторяю: я не хочу, не хочу этого.

– Но Росарио и я хотим этого.

– Глупец, неужели в мире нет никого, кроме Росарио и тебя? Разве у вас нет родителей, разве нет общества, нет совести, нет бога?

– Так как есть общество, есть совесть, есть бог,- торжественно заявил Рей, вставая и указывая на небо,- то я еще раз повторяю: я жешось на Росарио.

– Несчастный хвастун! Да если даже ты готов попрать ногами все святое, неужели ты думаешь, что нет законов, которые помешают тебе совершить это насилие?

– Так как есть законы, я еще и еще раз повторяю: я женюсь на Росарио.

– Ты ничего не уважаешь.

– Я не уважаю ничего, что не достойно уважения.

– А моя власть, а моя воля, а я… Я – это ничто?

– Для меня ваша дочь – это все, остальное – ничто.

Твердость Пене Рея свидетельствовала о его несокрушимой

силе, которую он сам превосходно сознавал. Он наносил суровые, сокрушительные удары, нисколько не пытаясь чем-либо смягчить их. Его слова были похожи, если только позволительно употребить такое сравнение, на безжалостный артиллерийский огонь. Донья Перфекта снова опустилась в изнеможении на диван; но она не плакала, а вся вздрагивала, как в лихорадке.

– Значит, для этого гнусного безбожника,- воскликнула она с нескрываемой яростью,- нет законов, диктуемых обществом, он уважает только свои капризы! Это гнусная жадность – моя дочь богата!

– Если вы думаете ранить меня этой уловкой и ущемить мое достоинство, извратив суть дела и мои чувства, вы глубоко ошибаетесь, дорогая тетя. Называйте меня жадным. Богу известно, каков я.

– У тебя нет чувства собственного достоинства.

– Это ваше мнение, и стоит оно не больше, чем остальные ваши мнения. Может быть, людям угодно считать вас непогрешимой – но не мне. Я вовсе не думаю, что ваш приговор нельзя обжаловать, обратившись к богу.

– Но ты действительно думаешь так, как говоришь?.. Настаиваешь после того, как я тебе отказала? Ты все готов попрать; ты чудовище, разбойник.

– Я человек.

– Несчастный. Но довольно; я отказываюсь отдать тебе дочь, отказываюсь, слышишь!

– Но я возьму ее! Я беру только то, что мне принадлежит.

– Уходи отсюда! – воскликнула сеньора, внезапно поднимаясь.- Тщеславный, ты думаешь, что моя дочь о тебе помнит?

– Она любит меня, как и я ее.

– Ложь, ложь.

– Она сама мне сказала. Простите, но в этом вопросе я больше доверяю ее мнению, чем мнению ее матери.

– Когда она тебе это сказала? Ведь ты ее не видел столько дней!

– Я виделся с ней этой ночью, и она поклялась мне в часовне перед распятием, что будет моей женой.

– О, какой скандал, какое богохульство!.. Что же это такое? Боже мой, какой позор! – воскликнула донья Перфекта, сжимая руками голову и расхаживая по комнате.- Росарио ночью выходила из комнаты?

– Она вышла, чтобы повидаться со мной. Пора было сделать

это.

– Как подло ты вел себя! Ты поступил, как вор, как низкий соблазнитель.

– Я действовал, как вы. У меня было благое намерение.

– И она пришла к тебе? Вот как! Я подозревала это. Сегодня на рассвете я застала ее одетой в комнате. Она сказала, что выходила зачем-то… Но настоящий преступник – ты, ты… Это позор, Пене, я ожидала от тебя всего, но не такого оскорбления… Все кончено… Уезжай. Ты больше не существуешь для меня. Я прощу тебя, если ты уедешь… Я ни слова не скажу твоему отцу… Какой чудовищный эгоизм! В твоем сердце нет любви! Ты не любишь мою дочь!

– Богу известно, как я ее обожаю, и этого мне достаточно.

– Не поминай бога, богохульник, замолчи! – вскричала донья Перфекта.- Во имя бога, которого я имею право призывать, потому что верую в него, я говорю тебе, что моя дочь никогда не будет твоей женой. Моя дочь спасена, Пене; моя дочь нэ может быть приговорена к жизни в аду, ибо союз с тобой – это ад.

– Росарио будет моей женой,- повторил математик с торжественным спокойствием.

Благочестивую сеньору больше всего раздражала спокойная сила ее племянника. Прерывающимся голосом она сказала ему:

– Не думай, что меня пугают твои угрозы. Я знаю, что говорю. По-твоему, выходит, что можно растоптать домашний очаг, семью, можно попрать человеческое достоинство и нарушить божественную волю?

– Я растопчу все,- ответил инженер, утрачивая свое спокойствие и все больше возбуждаясь.

– Ты все растопчешь! Да, теперь видно, что ты варвар, дикарь, насильник.

– Нет, дорогая тетя. Я – человек кроткий, прямой, честный, я непавижу насилие; но между вами и мной – вами, воплощающей закон, и мной, которому предназначено склониться перед утим законом, стоит бедное исстрадавшееся существо, ангел, жертва несправедливости и злобы. Зрелище этой несправедливости, этого неслыханного насилия превращает мою прямоту в жестокость, мою правоту – в силу, мою честность – в насилие, к какому прибегают убийцы и воры; это зрелище, сеньора, заставляет меня не уважать ваш закон; оно заставляет меня идти вперед, не обращая внимания на этот закон и попирая все на своем пути. И то, что кажется безрассудством, на самом деле – неизбежная закономерность. Я делаю то же, что делает общество в те эпохи, когда на пути его прогресса встает бессмысленное, возмутительное варварство. Оно разрушает варварство и движется вперед, в яростном порыве сметая все на своем пути. Таков и я сейчас – я и сам себя не узнаю. Я был разумным существом – и стал зверем, я был почтителен – и стал дерзок, я был цивилизованным человеком – и превратился в дикаря. Это вы довели меня до подобной крайности, до этого ужасного состояния, вы возмутили меня и заставили сойти с пути добра, по которому я спокойно шел. Кто же виноват, я или вы?

– Ты, ты!

– Ни вам, ни мне этого не решить. Я думаю, что мы оба не правы. В вас говорит дух насилия и несправедливости, во мне – несправедливость и дух насилия. Мы с вами стали варварами в одинаковой степени; мы боремся друг с другом и наносим друг другу удары без малейшего сострадания. И бог это допускает. Моя кровь будет на вашей совести; ваша – падет на мою. Довольно, сеньора. Я не хочу докучать вам бесполезными разговорами. Пора перейти к делу.

– Хорошо, перейдем к делу! – вымолвила донья Перфекта, и голос ее был похож на рычанье.- Не думай, что в Орбахосе нет жандармов.