Тревога

— Значит, договорились, Мутал-ака? — неожиданно твердо сказала Муборак. — Я вас жду в правлении.

У Мутала на сердце потеплело, он даже улыбнулся.

— Хорошо, хорошо. Только сперва я навещу стариков.

Не опускаясь на ковер, он выпил пиалу чаю. Сказал жене:

— Появится Тахир, пусть едет к дому Шарофат.

Утро только еще занималось, улицы лежали в тени. Лишь макушки белоствольных тополей да редких кряжистых талов золотились под первыми лучами солнца.

Кишлак пробуждался, начиная свой обычный день, — такой же, как и в любом другом кишлаке. В разных концах мычали коровы, слышался плач ребятишек, высокие голоса женщин, повелительные окрики мужчин. Беспорядочные, разноголосые звуки сливались в какое-то подобие мелодии, волнующей сердце каждого, кто вырос в кишлаке. Мутал уже тридцать пять лет слышит эту мелодию, и все равно — она волнует его каждый раз по-новому. Каждый раз… Но в это утро, может быть впервые, он шел, опустив голову, ничего не слышал и не видел вокруг, не замечал, как встречные здороваются с ним.

Он думал не только о несчастье. Не давали покоя слова Муборак.

«Начать сегодня же, иначе упустим сроки. Начать, если даже произойдет что-то еще более страшное. Во что бы то ни стало начать!»

С этими мыслями он свернул в переулок, где жила семья Шарофат. У знакомых ворот заметил мотоцикл ее мужа Валиджана. К дереву были привязаны два оседланных ослика.

Справа от калитки, на глиняном ложе — супе, он увидел двух стариков. Один — разговорчивый, кругленький Рахим-ата, с которым накануне повстречались у больницы. Другой — Абдурахман-мираб, отец Шарофат. Он сухощав, лицо строгое, обрамленное короткой ослепительно белой бородой.

Поздоровались молча. Рахим-ата, как всегда, заговорил первый:

— На рассвете приехали мы из района, сынок. И уже собираемся обратно.

— Погодите, уважаемые. — Мутал, присев на супу, пересказал старикам то, что узнал по телефону от Муборак. Заметив, как заблестели покрасневшие глаза на сухом лице Абдурахмана, добавил:

— Не печальтесь, отец. Врачи говорят: ваша дочь молодая, и можно надеяться на ее силы…

— Да, да, — закивал головой Рахим-ата. — Безнадежность — от самого шайтана. А всевышний милостив.

Немного успокоив Абдурахмана, Рахим первый заговорил о Чукур-Сае, — видимо, он угадывал настроение председателя.

— Верно, уважаемые. — Мутал поднялся на ноги. — В долине работы не должны останавливаться. И я прошу вас, как только вернетесь из района, направляйтесь в Чукур-Сай.

В это время он заметил свернувшую в переулок председательскую машину.

— Вот, машина моя в вашем распоряжении. На ней и поезжайте в район, это быстрее. Возьмите родственников с собой. И все, что потребуется для больных, — продукты, белую муку, молоко — пусть женщины получат в кладовой. Деньги, если нужно…

Он не успел закончить — распахнулась калитка, в ней появился Валиджан.

— Ничего не нужно! — выкрикнул он голосом, звенящим от гнева и боли. — Спасибо, мы ничего от вас не примем. Довольно вашей помощи! И оставьте нас в покое, ясно?!

Мутал только секунду глядел на него: у Валид-жана дергались губы на бескровном лице, и сам он весь напрягся, подавшись вперед, словно готовый броситься. Мутал опустил глаза — и тотчас вздрогнул от стука калитки, которую захлопнул Валиджан. Большой ком сухой глины откололся у притолоки и свалился наземь.

…Видать, не зря люди говорили: Валиджан ревнует жену к Муталу, из-за этого случались даже раздоры в семье. Но так далеко зайти?..

Ощутив руку Абдурахмана у себя на плече, Мутал поднял голову.

— Не сердись на него, сын мой! — Глаза старика светились теплотой. — Такое горе у человека…

— Тяжелей всех ему, верно, сынок, верно, — затараторил Рахим-ата.

Мутал решительно выпрямился, стряхнул оцепенение.

— Я понимаю. Все равно — вот машина. А потом, уважаемые, жду вас в Чукур-Сае.

Подходя к правлению, он еще сквозь окно разглядел Муборак г— стоит у стола в парткабинете, задумалась. Войдя, он молча подал ей руку. У Муборак глаза покрасневшие, чуть скуластое лицо осунулось.

— Что с вами?

— Не спалось. — Муборак улыбнулась, глянула ему в лицо. — Так же, наверное, как и вам…

— А!.. — Мутал отмахнулся. — Давайте к делу.

Они решили, что Мутал тотчас же поедет в Чукур-Сай на разбивку трассы. Когда закончат, направится в соседний колхоз «Коммунизм»; у них есть канавокопатель, надо его выпросить. А Муборак тем временем объедет бригады, уточнит, сколько людей можно высвободить для Чукур-Сая, и подготовит на вечер партсобрание с участием актива. До вечера заедет и в район — в больницу. В общем дел хоть отбавляй,

— Да… — Мутал вздохнул. — И это только начало. Если бы не это несчастье…

— Не надо, Мутал-ака! — Муборак требовательно и в то же время с дружеской лаской, с участием глядела на него. — Слышите? Не надо об этом. Вы же понимаете, как много сейчас зависит от вас! Испытание тяжкое, но тем более…

Муталу хотелось слушать и слушать ее голос. Как верно и хорошо она говорит! Умница, обаятельная! Сколько уж месяцев работают вдвоем, а он все не перестает удивляться ее чуткости, быстроте ее мыслей, энергии…

— Постараемся, товарищ парторг… — он опять коротко вздохнул, улыбнулся, — выполнить все ваши указания.

— Вот молодец! — Глаза Муборак заискрились радостью. Она протянула руку. — Возвращайтесь с победой!

…Вернулся он уже после заката солнца, вконец усталый и, кажется, еще больше загоревший, однако приободрившийся.

Обоих стариков он ожидал в Чукур-Сае недолго. Абдурахман-ата приехал еще более строгий и печальный, чем был утром. На вопрос Мутала ответил коротко:

— Слава всевышнему!.. Ну, давай, сынок, начнем.

И пошел вперед, уточняя по признакам, ему одному ведомым, вчерне намеченную трассу будущего арыка. Невысокий, сухой, точно стебель виноградной лозы, лицо строгое. Мудрые, задумчивые глаза поблёскивают из-под седых бровей. Старик, казалось, не замечал зноя, не уставал — взбирался на холм тем же торопливым, легким шагом, что и спускался в лощину. Время от времени, перекинувшись словом с Рахимом, который семенил, почти не отставая, Абдурахман-мираб оборачивался и приказывал:

— Здесь забейте кол! И здесь! Сюда тоже!

Мутал с тремя парнями — подносчиками кольев — следовал в отдалении. А проворный коротенький Рахим-ата иногда забегал вперед, заглядывал в лицо своему старшему другу. Рахиму при его сложении было тяжелее всех — пот ручьями стекал с его круглого розового лица. Однако он не отставал. Порой, не сдерживая восхищения, подбегал к председателю, тараторил:

— Так, так, так! Очень правильно говорит мираб. Место пологое, вода прямо вскачь побежит, а не потечет! Ай, хорошо!

К обеду к ним присоединился Усто Темирбек. Его аксакалы ухаживали здесь за всходами кукурузы. Все вместе вышли к руслу пересохшей речки. Тут собравшиеся еще раз подивились высокому искусству Абдурахмана-мираба: оказывается, он исправил первоначальную трассу таким образом, что расстояние сокращалось почти на треть. А главное — трасса будущего канала пересекала теперь русло высохшей речки в одном из самых узких мест. Чтобы его перекрыть, достаточно было двадцати — двадцати пяти труб. Дальше надо прокопать с километр — и вода свинцовых рудников оросит страдающий от жажды Чукур-Сай!