Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Шрифт:

Анна заметила, как Матрёна одобрительно взглянула на Проклу, похваливающую пирог, и услышала новый вопрос, заданный любопытной кухаркой:

– Скажи, Прокла, откуда ты родом? Смотрю на тебя и признать не могу. Говоришь пришлая, а выговор местный.

Аня увидела, как от незатейливого вопроса лицо портнихи на миг приняло кислое выражение, словно в пироге ей попался кусок ревеня, но тут же полные губы дрогнули в слащавой улыбке:

– Нет, Матрёнушка, я не местная. Я из Новой Ладоги. Моя семья там испокон века жила.

– Не местная, а людей сторонишься. Я заметила, что ты в город стараешься не выходить, а как к нам люди заходят, сразу за шитьё садишься

в дальней каморке. Уж, думала, хоронишься от кого, – понизив голос, сказала Матрёна, понимающе кивнув в сторону дома полицмейстера.

Прокла стыдливо потупилась:

– Права ты, Матрёнушка, ох и права. Хоронюсь. Я когда у Рыковых в швейках жила, ко мне один приказчик ходить начал. Всяческие знаки внимания оказывал, а на Пасху, не поверишь, коробку конфект-бонбоньерок подарил. А когда я ему от ворот поворот сделала, обещался поймать и ноги переломать. Вот я на люди и не показываюсь, от греха подальше. Но ты уж меня не выдавай.

– Ох, темнишь ты, девка! – недоверчиво хмыкнула Матрёна. – Ну, да ладно! Мне-то что за дело!

– И верно, Матрёшенька, и верно, – зачастила Прокла, оглаживая кухарку по мощному плечу. – В чужие дела нос совать – хуже нет. Ты уж свои словечки-то при себе держи. Они ведь, словечки, сама знаешь как: вылетят – не поймаешь.

Уловив в Проклиной интонации визгливые нотки, звучащие с явной угрозой, Аня подумала, что, пожалуй, в отношении Проклы нянюшка права – швея не так проста, как старается казаться.

В такой чудный, тёплый вечер размышлять о Прокле совершенно не хотелось, и Аня снова прикрыла глаза, вслушиваясь в наигрыш гармони у реки. Когда гармонист переиграл все «страдания», высокий девичий голос завёл хороводную песню. Хрустнувшая под сапогом веточка выдала присутствие человека рядом. Аня оглянулась.

– Хорошо поёт девица, – сказал отец, отводя рукой низко нависшую ветку яблони, – ноги сами в пляс просятся. – Он грузно опустился на скамью, скрипнувшую под его тяжестью, и накинул Ане на плечи тонкую шерстяную шаль, разукрашенную крупными розами – подарок Анисьи. – Тоскует, сердечко-то?

– Тоскует, тятенька.

Аня благодарно завернулась в шаль, окунаясь в нежное тепло мягкой ткани, и внимательно посмотрела на отца, замечая, что он тоже растроган воспоминаниями. В косом лунном свете его лицо выглядело молодым и чистым, без единой морщинки. Аня бережно взяла руку отца в свои, ощутив ответное пожатие:

– Тятя, расскажи, пожалуйста, как ты познакомился с мамушкой?

– Обыкновенно, на смотринах, – отец выпрямился, проведя рукой по лбу, словно стряхивая прошедшие годы, и его голос зазвучал по-молодому весело. – Мне лет двадцать было, когда тятя меня женить надумал. Он у нас крутенек был, рассуждений наших с матушкой не слушал. Как-то раз вызвал меня и сказал: «Женю и баста. Хватит, мол, тебе, сын, балбесничать, да вокруг девок картуз ломать. Приищу тебе невесту на ярмарке».

Как посулил он мне это, я ночи не спал, переживал. В те годы отцы парням жён не по красоте выбирали, а по достатку да по ремеслу в руках. Работящую девку вмиг высватывали, будь она с лица не краше самовара.

Жду, значит, батюшку с ярмарки, а сердце, как заячий хвост, выстукивает. Приехал он, я на него и глаз не поднимаю, спросить боюсь. А тятя и говорит:

– Собирайся, Ваня, к послезавтреву – едем невесту смотреть. Понравится – не понравится, и спрашивать не буду. С её отцом мы уже уговорились.

Что делать? Я к маменьке:

– Пожалей хоть ты меня, родимая, пропала моя холостая головушка.

А матушка мне в ответ молвит:

– Не кручинься,

сынок, скоро Покров, будем молить Богородицу и на тебя хоть малый краешек пелены накинуть.

«А и впрямь, – думаю, – что я, человечишко, переживаю? Едина правда, что судьбой нашей лишь один Господь ведает, да Божия Матерь».

Вот, значит, приехали мы на смотрины в село Логиново. Огромное село, богатое. Батюшка остановился, шапку снял, на церковь перекрестился и спрашивает прохожих:

– Скажите, люди добрые, где тут у вас Василий Охотников проживает.

– А вот, – говорят, – его дом.

И показывают на высокую избу в пять окон.

Подъехали мы, хозяева нас с поклоном встречают, в горницу ведут, а там уж стол накрыт, от закусок и заедок ломится. Бутыль вина, как положено, приготовлена. Хлеб-соль в красном углу. Сели мы, закусываем, беседуем о торговлишке, о ценах на пшеницу. Я и дышать боюсь, а ну как вместо невесты мне пугало огородное выведут.

Только вдруг замечаю, что и отец смурной сидит. То так, то этак на хозяина поглядывает. А тот соловьём разливается. Не знает, чем гостей и ублажить. Да и хозяйка хороша. Дородная, степенная. Наконец, когда я уже всякое терпение потерял, выводят нам девушку. Стоит она, голубушка, бледная как смерть, платочек в руках теребит, вот-вот заплачет. А как подняла она голову, поглядели мы друг на друга – и словно мёду хмельного по чаше хватили. Век бы смотрелись – не насмотреться… Отцы наши по рукам ударили, день венчания назначили, а уж когда о свадебном пире рядиться начали, отец понял, что заехали мы не к тому Охотникову, с которым батюшка на ярмарке дружбу свёл, а к его сроднику, тоже поджидавшему сватов.

До сих пор понять не могу, как наши отцы друг друга не узнали! А другие сваты опосля нас приехали – в лесу заплутали. Глядь, а невеста уже просватана.

Вот как бывает!

Помогла мне матушкина молитва. Защитила меня Пречистая. А та девушка, которую тятя мне в жёны наперёд прочил, вскоре с пастухом из соседней деревни сбежала.

Отец умолк, горько сморщившись, и согнутым пальцем согнал слезинку с уголка глаза.

– Крепко, Анечка, мы с твоей матушкой любили друг друга, потому и не неволю тебя с замужеством. Хочу, чтоб и тебе такое же великое счастье досталось – по согласию в супружество вступить. Но так скажу: лучшего мужа, чем барон фон Гук, тебе не найти. Помяни моё слово.

Лучше бы он не произносил этого имени! От одного упоминания о бравом майоре с картинно-красивой физиономией у Ани испортилось настроение. Она внезапно почувствовала озноб, да и соловей пел уже не так переливчато, как прежде.

– Не пойду за фон Гука, не люб он мне, – выдохнула Аня, от волнения путаясь пальцами в бахроме шали, – лучше в девках останусь.

Она ожидала, что отец будет возражать, уговаривать, и уже приготовила, что ответить, но он молчал, опустив голову, задумчиво разглядывая клумбу с побегами георгинов.

– Ты – девушка умная, образованная, как решишь – так и будет, – сказал, наконец, Веснин. Чувствовалось, что эти слова давались ему нелегко, и Ане в который раз стало стыдно за своё непокорство.

– Папенька, я вообще не хочу замуж, – тихо пробормотала она, предчувствуя новые укоры родителя, – я хочу учительствовать.

Неожиданно для неё отец оживился и крепко пристукнул рукой по коленке:

– Это дело, дочка! Сам об нём думал. И вот что скажу: присмотри домик под школу, набери ребятишек и открой там классы. А то наша церковно-приходская школа уже не справляется. Мне на днях отец Александр жаловался, что детей рассаживать некуда.

Поделиться с друзьями: