Три дня весны

– Э… здравствуйте, – сказал Пашка, ноги которого словно примерзли к земле.

Ангел склонил огромную голову, разглядывая мальчика с интересом, развернул крылья, точно красуясь. Помахал книгой еще раз, даже рот открыл, но ничего не сказал. Затем последовал мощный толчок, и обретший жизнь, научившийся летать памятник оказался в воздухе.

Пашка проводил его взглядом, а затем побрел обратно в сторону дома.

Он узнал, что хотел, а значит можно возвращаться.

Глава 2

– Ох, ты живой! – воскликнула бабушка, едва Пашка переступил через порог. – Господи! Я уж тут натерпелась!

– Да что со мной будет? – сказал он с натянутой улыбкой.

Пока шел обратно, решил, что про летающего над городом ангела ей не скажет. Понятно, что соврать не сможет, если бабушка спросит напрямую, но вряд ли ей придет в голову такой вопрос.

– Тут Анна Марковна звонила! – продолжила бабушка, нервно тиская носовой платок. – Вот почти сразу как ты ушел, и она…

– То есть как звонила? – вмешался Пашка. – Что, телефон заработал?

Анна Марковна была подругой бабушки чуть ли не с девичьих времен – они приехали в Тольятти одновременно на строительство АвтоВАЗа, работали в одном цеху, и на пенсии продолжали дружить, хотя жили вовсе не по соседству.

– Он зазвонил, я трубку взяла, поговорила, а потом все опять умерло. Не работает… Да, так вот она сказала, что у них все в порядке, и свет и вода, разве что Татищев по улицам на коне скачет.

– Какой Татищев? – не понял Пашка.

– Да Василий Никитич, то есть его памятник, – бабушка моргала растерянно. – Или ему? Ну на берегу стоит… или стоял… Носится по улицам теперь… Ерунда какая-то, розыгрыш наверняка…

Если бы Пашка не встретил Скорбящего ангела, он бы подумал, что у Анны Марковны что-то случилось с головой. Но если Весна неведомым образом вдохнула жизнь в один памятник, то почему бы ей не проделать то же самое и с расположенным на берегу Волги монументом основателя города?

– Ты знаешь, – сказал он задумчиво. – Может быть, тогда тебе к ней поехать? Квартира у нее большая, она рада будет… Я думаю, что у нас все так быстро не починят.

Выросшие за одну ночь громадные деревья, цветки размером с автомобиль, «бочки» – и это только то, что Пашка увидел за время короткой прогулки, наверняка появилось еще много что.

Пока с этим всем разберутся, может не один день пройти.

– Но как же! А ты? – бабушка предсказуемо заохала, запричитала.

– А я останусь, пригляжу за квартирой, – сказал Пашка. – Вечером приеду.

Анна Марковна жила в Портпоселке, на маршрутке ехать минут сорок.

– Я не могу тебя оставить! Что ты будешь есть!

– Еды полный холодильник, и все равно ее надо ликвидировать, – этот аргумент заставил бабушку задуматься. – Ты возьмешь свой сотовый, у меня останется мой, и как все заработает, мы тут же свяжемся.

– А может быть, вместе там останемся? – предложила она. – Соседку попросим. Людмилу Петровну из второго подъезда… Чтобы она нам позвонила, как дом починят.

– У нее память дырявая, да и сердце больное, зачем ее напрягать, – буркнул Пашка. – Давай, собирайся, поедем.

Пока маршрутки ходили, это он видел, но подозревал, что такое положение вещей сохранится не так долго.

Бабушка собралась с невероятной для себя скоростью, за пятнадцать минут.

Пашка проверил, взяла ли она очки, не забыла ли тонометр и разные нужные таблетки. Уговорил не надевать пальто, поскольку на улице тепло, и в зимней одежде можно изжариться.

При виде мурлыкающих «бочек» бабушка удивленно открыла рот и стала напоминать выброшенную на берег рыбу.

Громадный цветок обошла по широкой дуге.

До остановки у «Северянки» дошли без проблем, но вот около нее столкнулись с бородатым дядькой в спортивном костюме, что шагал, бормоча себе под нос и прижимая к груди большую икону.

Увидев Пашку и бабушку, он остановился, глаза его сверкнули.

– Покайтесь, люди! – во всю глотку завопил дядька. – Ибо пришел Судный День! Каждому воздастся по заслугам, и грешники будут низвергнуты в геенну огненную, во власть бесам отданы!

Бабушка вздрогнула, и Пашка торопливо взял ее за руку.

– Покайтесь, грешники! – продолжал надрываться дядька, размахивая своей иконой. – Скоро сойдет он с небес во всей славе своей, и тогда живые позавидуют мертвым!

Но тут к остановке подкатила маршрутка, и Пашка потащил бабушку к ней.

Через миг они очутились внутри, дверь захлопнулась, и голос проповедника в спортивном костюме затих.

Пашка вздохнул с облегчением, но тут же вновь напрягся.

Она сидела у окна, стройная, изящная, в черной курточке, и даже не смотрела в его сторону, и слава богу, а то бы он вообще умер от смущения… Юля Смирнова из класса «Б» вряд ли даже знала, что у Пашки от одного ее вида пересыхает в горле, и хочется одновременно и смотреть на нее, не отрываясь, и удрать куда-нибудь подальше, чтобы никогда ее не видеть.

Она была такая, такая… какими словами это описать, он не знал.

Но в этот момент рядом находилась бабушка, и это помогло быстро отвлечься… нужно помочь ей сесть, поставить сумку, отдать водителю денег за билеты, и самому расположиться таким образом, чтобы не пересекаться с Юлей взглядом.

Глаза у нее очень светлые, и из-под темной челки смотрят так… Пашка вздрогнул.

Бабушка ахнула, кто-то еще из пассажиров издал изумленное восклицание, водитель закряхтел.

Маршрутка стояла на светофоре перед Комсомольской, и по переходу невозмутимо шагал, переваливаясь с ноги на ногу, толстопузый зеленый дракончик вроде тех, каких рисуют в рекламе. Ноздри его слегка курились, на морде виднелась добродушная ухмылка, а в когтистой лапе он держал букет цветов.

– Ик, – сказал пожилой мужчина, сидевший за спиной у Пашки. – Это вот что?

– Кто бы знал, – мрачно отозвался водитель. – Но у меня смена с утра, и я… Навидался всякого, короче…

Он дал по газам, маршрутка рванула с места, точно ее ужалила в попу гигантская пчела.

Тольятти, обычный вроде бы город, с приходом Весны разительно изменился: торчали всюду огромные цветы, желто-сиреневые, ало-синие, бело-оранжевые, там и сям поднимались деревья, напоминавшие дубы, и на их ветках листья соседствовали с иголками, а шишки терлись боками о плоды вроде апельсинов.