Три двустишия

Круто повернувшись, она быстро зашагала прочь. Хорошего настроения как не бывало, она себя чувствовала обляпанной дерьмом. Ее затея с поездкой в Москву начала казаться безумством. Весь вечер Марьям раздумывала, не дать ли всему обратный ход. Но прошло немного времени и она, успокоившись, решила, что все ее страхи – просто глупость. Ну и что, сделали непристойное предложение, но ведь дала же достойный отпор. Она сумеет постоять за себя. И все же, разговор с матерью Марьям отложила на следующий день.

В доме все решала мать, обладательница редкой красоты и редкого для азиатской женщины властного и сильного характера. Когда и того, и другого оказывалось недостаточным для подчинения кого-либо, в ход пускалось обезоруживающее обаяние, и жертве ничего не оставалось как капитулировать. Разговор оказался намного тяжелее, чем могла себе представить Марьям. В свойственной ей безапелляционной манере, мать заявила, чтобы дочь выбросила этот бред из головы, ни о какой поездке не может быть и речи.

– Не хватало еще, чтобы люди стали говорить, что ты как беспризорная сирота мотаешься по городам и гостиницам и неизвестно чем занимаешься. У нашей семьи безупречная репутация, и я не позволю даже малейшей тени лечь на нее. Сейчас, когда не сегодня-завтра может представиться блестящая партия, ты взбесилась, и хочешь все испортить?

Мать любила поговорить о том, как должна себя вести девушка из почтенной семьи, какой она должна быть высокомерной и недоступной для мужчин, строгой в отношении легкомысленных развлечений типа дискотек, ужасной молодежной моды и всяких волосатых рокеров, и в то же время послушной воле родителей. Ведь только такую девушку захочет взять в жены, именно в жены, а не просто так проводить время, серьезный парень с блестящими перспективами.

Марьям ответила матери впервые в жизни.

– Я всегда поступала так, как вы мне приказывали: не ходила на вечеринки, дискотеки, не знакомилась на улицах, не поощряла сокурсников, ни с кем не встречалась. Потому что должна была думать только о блестящей карьере и о блестящей партии, которой ничего не должно было бы помешать. Это только падшие и гулящие весело проводят время в компаниях, а потом их ждет одиночество и помойка! И сколько их, таких «падших» оказалась на помойке?! «Падшие» разъезжают на переднем сиденье «Жигулей» и «Волг» со своими законными мужьями и детьми А одинока и никому не нужна именно я! А ты сама?! Ты сама поступаеешь совсем не так, как учишь меня!

Ею овладело нервное, близкое к истерике состояние. Подстегивало еще и странное молчание матери. Та сидела с непроницаемым лицом, гордо вытянув длинную шею, элегантно закинув ногу на ногу, по-девичьи стройные. «Леди Совершенство», как все ее называли. Марьям вдруг поняла, что кричит, но никак не могла остановиться.

– Мне уже двадцать пять лет! А совсем скоро будет тридцать! Я даже не успею заметить, как пройдет пара лет между защитой диссертации, походами в библиотеку и вымучиванием ученых статей! А потом я стану смешной старой девой, над которой все будут подшучивать и проявлять показную жалость! Вот тогда вы начнете искать для меня уже не самого лучшего жениха, а любого! Начнете завлекать кооперативной квартирой, машиной, богатым приданым. А послезавтра не побрезгуете даже неграмотным деревенщиной из района…

Вдруг мать резко повернула голову к Марьям, и посмотрела на нее каким-то растерянным, горьким взглядом.

– Что, уже сегодня? – женским чутьем Марьям безошибочно определила причину необычной неуверенности матери и уже усталым и глухим голосом продолжала:

– Что же касается приличий, то когда-то и о тебе говорили в деревне, что ты ведешь себя неприлично, когда сбежала в город учиться и жила в общежитии. Со второго курса ты встречалась с моим отцом, таким же голоштанником, и вам плевать было на то, что дедушки с бабушками думали по этому поводу. Ведь это любовь дала вам обоим силы добиться в жизни всего – квартиры, положения, карьеры… А ты стала утонченной леди, которой сегодня восхищаются все те, кто еще вчера осуждали тебя. Вы с отцом сделали из меня неудачницу и дуру! Дай мне шанс, мама! Позволь жить своим умом и поступать так, как я считаю нужным.

Наступило тяжелое молчание. Марьям всю трясало от нервной дрожи, она уже была в состоянии близкому к обмороку и вздрогнула от неожиданности, когда услышала:

– Когда ты едешь?

Еще в самолете ее охватило совершенно незнакомое чувство свободы. Все складывалось как нельзя лучше. Соседкой по номеру оказалась некрасивая, вертлявая Света из Вачи.

– Про наш город у Высоцкого песня есть, слышала?

– Нет.

– Тебе сколько лет? Замужем?

– Двадцать пять, не замужем.

– А мне двадцать четыре. Я тоже незамужем пока. Но, наверное, как вернусь, так выйду. Есть один, уже год как привязанный ходит. В Москву приехала, чтоб отдохнуть от него, а он возьми и приедь сюда. Да еще тут неподалеку их база, он спортсмен. Представляешь, так он с утра торчит у дверей отеля и подкарауливает меня. Я ему говорю, я отдыхать приехала, понял, отдыхать, от всего, и от тебя тоже. А он все равно приходит, в гости просится. А вот я ему скажу, что у меня соседка с Кавказа: и не разрешает ни приходить, ни звонить. Это подействует.

– Я не с Кавказа. – Марьям всегда раздражало демонстративное невежество в этом вопросе.

– А-а, какая разница! Будь другом, скажи ему, когда позвонит, а? Ну, чтоб отстал. Не люблю я его, да замуж пора выходить, устраиваться как-то. Я так боялась, что какую-нибудь бабуську пришлют. Повезло. Вечером вместе на дискотеку пойдем.

Света взяла командование парадом на себя, и Марьям подумала, что так даже лучше. Она сидела на кровати и спокойно, удивляясь лишь про себя подобной откровенной расчетливости, слушала ее звонкий голосок, который доносился уже из прихожей:

– Ты не идешь обедать? Ну, если нет, то тут мне звонить должны, будь другом, ответь, пожалуйста. Только ничего не перепутай, умоляю тебя. Если позвонит Коля – это жених. Скажи ему, что я пошла по магазинам, и не вернусь до вечера. Если Саша, – я с ним вчера здесь познакомилась, – скажи чтоб часов в шесть позвонил, а если Леша, – чтобы обязательно перезвонил через пятнадцать минут. Для меня самое главное – это он. Не мальчик, а мечта. Могут еще двое позвонить. Это я так, на всякий пожарный, дала телефон. Скажи, чтоб вечером позвонили. Да, если Коля позвонит, не забудь сказать, что ты не разрешаешь ему ни звонить, ни приходить сюда.

Света ушла, а ошеломленная Марьям пыталась осмыслить обрушившийся на нее поток информации. Влюбленный до потери памяти жених, Саша – рак на безрыбье, Леша – мальчик-мечта… Да еще какие-то ребята. С этим в лифте познакомилась, когда поднималась, с тем – когда спускалась. И все это за один день. Неужели так может быть? Ну про жениха точно врет. Быть такого не может, чтобы караулил с утра, чтобы только одним глазком взглянуть на уродину эту. Марьям, как водится у женщин, была довольно безжалостна к дурнушкам, и просто ненавидела тех из них, которые не только не имели каких-либо комплексов по этому поводу, а напротив, были даже очень уверены в своей неотразимости и пользовались, кстати, большим успехом у мужчин, чем писаные красотки.