Три короны для Мертвой Киирис

Осколок она поставила так, чтобы видеть в его отражении лицо Дэйна. Где-то там, по ту сторону реликвии, ее император бродит бестелесной неприкаянной тенью, и каждая минута промедления отдаляла их друг от друга в этом бесконечном лабиринте.

Рунн, как она и просила, появился, едва село солнце. Он больше не выглядел затравленным, но и счастья от обретенной власти на его лице не было. Только бесконечная тоска и желание найти хотя бы крохотную лазейку, чтобы сбежать от власти, которая оказалась для него непосильной ношей.

— Осколок? — Рунн посмотрел на него с отвращением. — Он как-то связан с исчезновением Раслера?

— Если тебя действительно интересует ответ, я могу сказать, но это все равно уже ничего не изменит. Мы все стали заложниками обстоятельств и каждый нашел свой пусть на свободу. Раслер, как ты и, сделал выбор. Мне не хочется думать, что его жертва была напрасной.

Рунн не стал лукавить и остался верен своей нелюбви к младшему брату: новость об исчезновении Раслера его нисколько не огорчила. В стремительно крушащемся мире эта стабильность предавала Киирис уверенности. По крайней мере, это место не будет испачкано ложью.

— Ты должен сделать это, Рунн. Одной мне не справиться.

Ей не нужно было объяснять, что именно от него требовалось: Наследник тени все понял без слов. Понял — и во второй раз за день оступился, пятясь назад. Киирис пошла на него, поймала за руку до того, как он оказался на лестнице и затащила обратно. Он не упирался, но получив свободу, обязательно бы нова попытался сбежать. Пришлось вцепиться его ладонь смертельной хваткой: если и вырвется, так уж вместе с рукой.

— Во мне слишком много … меня. — Как же ему объяснить, что только избавление от реальности позволит ей ослабить остатки своих душ? — Я — цена за его жизнь, Рунн. Ты либо принесешь в жертву меня, либо останешься в веках никудышным императором. Мы оба знаем, что не ты был рожден для этого, мы оба знаем, что твой главный поступок в жизни еще только предстоит совершить. Не сражайся против того, что было решено не нами. Просто исполни свое предназначение.

— Я не могу, — обреченно простонал тенерожденный.

— Можешь. — Если потребуется, она станет утесом, об который разобьются все волны его нерешительности. Лучше бы, конечно, не затягивать с этим слишком долго. — Можешь и сделаешь.

— Ненавижу тот день, когда привез тебя в Мерод, — выплюнул ей в лицо Рунн. Обхватил ее за талию, притянул к себе.

Плевать, он говорит это от бессилия.

Все они любили ее, каждый по-своему. И она, по-своему, дорожила каждым из них. Возможно, когда-нибудь, когда они и их дети, и внуки, и дети внуков станут прахом в земле, ей будет даровано прощение. То, которое Киирис не хотела и не могла дать себе самой.

— Ты обязательно еще будешь счастлив, Рунн, — сказала она, услужливо подставляя шею.

Его рука не дрогнула, и мастерское прикосновение к шее оказалось почти приятно-ласковым. Киирис услышала, как где-то внутри ее головы раздался разочарованный вопль и счастливо улыбнулась.

Рунн бережно уложил ее около брата, так, чтобы перед смерть Киирис могла видеть в зеркале отражение Дэйна. Она не разобрала его сбивчивый шепот, потому что была слишком слаба, чтобы хвататься за ненужную и бессмысленную реальность. Ее место было там, в Осколке.

Жизнь медленно и неумолимо вытекала из нее, превращаясь в подобие дорого красного шелка для их с Дэйном странного ложа. Киирис отчаянно тянулась к зеркалу, звала реликвии и подчиняла своей воле. А когда, наконец, гладкая поверхность распахнулась перед ней, мейритина схватила тень Дэйна за руку и одним рывком, в который вложила все силы, вытолкнула в реальность.

«Пожалуйста, пусть все получится. Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…»

Мир расплывался перед глазами, ее стремительно утаскивало в зеркальный водоворот, в мир, где живым не было месте. В мир, где она разменяла себя на куда более важную жизнь человека, которого любила всем своим израненным сердцем.

Но перед тем, как она окончательно перешагнула за грань, Киирис все же увидела в отражении, как дрогнули светлые ресницы Дэйна, как он, морща лоб, с трудом открывает глаза, пробуждаясь словно ото столетнего сна.

— Киирис…?

Она все-таки успела подарить ему последнюю улыбку — и упала. Без сожаления, без раскаяния, точно зная, что не желала бы прожить иной жизни, если только так могла узнать своего императора. И прожила бы такую же жизнь снова и снова, множество раз, лишь бы еще хоть раз увидеть лучики морщинок вокруг его глаз.

«Я же говорил, что тебе здесь не место, Кровь богов».

«Говорил, — согласилась она, — как и тебе».

Раслер хрипло и жестко рассмеялся. Киирис не хотела оглядываться, не хотела видеть, чем он успел стать, раз каким-то чудом сохранил жизнь, да еще и так запросто расхаживает там, где ему не место. И все же, она посмотрела.

Точно так же, как и она, он был предназначен судьбой для того, чтобы стать вот этим: безупречным, идеальным владельцем этого мрачного последнего пристанища заблудших душ. Он больше не выглядел потерянным двадцатилетним молодым мужчиной, он был жестким хозяином самой смерти, едва ли не таким же полноправным, как и сама Костлявая. Его тело пульсировало разрушительной аурой. Боги, он же…

«Дэйн всегда учил меня: покори то, с чем не можешь справиться, — вторгся в догадку его голос. — Жаль, не могу показать тебе сотни миров, где я успел побывать, Кровь богов. Жаль, ты не можешь разделить со мной это тончайшее наслаждение. — И уже тише, с почти прежней грустью. — Жаль, что тебе уже пора уходить».

«Я не могу, я умерла».

«Когда этакая безделица меня останавливала?» — усмехнулся он.

А потом утопил пальцы в ее бестелесной плоти, вырывая, словно проклятые наросты, то немногое, что осталось от отравляющих ее ипостасей. Облегчение было таким сокрушительным, что Киирис непременно упала бы, но Раслер привлек ее к себе.

«Ты теперь сама смерть, Наследник костей? Первозданная теругия?»

«Я — это всего лишь я, Кровь богов. Уходи, — он брезгливо стряхнул с пальцев темные сгустки ее покалеченных душ, — живи за нас двоих».

«Пойдем со мной!»

«И разменять божественное на смертное? Может быть, когда-нибудь, когда мне надоест эта тишина…» — Раслер ухмыльнулся — и вытолкнул ее обратно.

Эпилог

Шесть лет спустя

Лошади были прекрасны. Два белоснежных жеребца, длинноногих и стройных, крепких и норовистых. На каждого из пары пришлось выдать по два конюха, но и такому тандему было сложно справиться со свободолюбивыми животными.

— Я знала, что Рунн не оставит племянников без особенного подарка в день их пятилетия.

Киирис потихоньку встала: ноша второй беременности была очень приятной, но она готовилась родить уже к концу следующей недели и, честно говоря, порядком устала чувствовать себя неуклюжим колобком. Словно услыхав ее мысли, ребенок в животе несколько раз недовольно пнулся.