Три круга войны

Бумажную пачку, чтобы не мешала, Гурин приторочил к седлу веревкой.

— Ну что, поехали?

— Поехали!

Гурин вцепился обеими руками в луки, сунул ногу в стремя и навалился грудью на седло, закидывая правую ногу на спину высоченной лошади. Но, вместо того чтобы очутиться у нее на спине, он неожиданно оказался у нее под животом. Одеяло упало на него, а седло снова съехало на бок. Лошадь переступила с ноги на ногу, насторожилась. А Хованский заливался захлебывающимся хохотом, глядя на незадачливого кавалериста.

Сконфуженный, Гурин снова водворил седло на место, положил на него одеяло, подошел к бричке и с нее залез на лошадь.

Хованский смеялся, но Гурин не обращал на него внимания, дернул повод и слегка ткнул каблуками лошадь в бока:

— Но!

Лошадь пошла. Гурин «пришпорил» ее сильнее, она перешла на рысь, и он почувствовал, что вот-вот упадет с нее.

— Пр-р-р! — закричал он, натягивая повод.

Нелегкое дело, оказывается, ехать верхом на лошади!

Хованский потешался над ним, как только мог. Он-то с Кубани, имел дело с лошадями, ездил на них даже без седла. Гурин же впервые залез на нее. Думал — так просто все это: сел да поехал. Оказалось совсем наоборот.

— Да не сиди ты, как баба на возу на мешке, — не выдержал Хованский и стал учить его. — И не дергай беспрерывно, ты же ее задергаешь. Лошадь умная, с полуслова тебя поймет. Шенкелями работай.

— А где их взять? Если бы они были, нацепил бы… Ты разве нашел себе?

Опять захохотал Хованский: шенкеля — это, оказывается, совсем не то, что шпоры, как думал Гурин, это икры ног.

Но ничего, постепенно он все-таки освоился. Выехали на холм, остановились на короткое совещание.

— Ну что, Коля, двинем напрямую, по азимуту? — предложил Гурин.

— Ворона прямо летала — редко дома бывала.

— Так то же ворона! — Гурин достал карту, сориентировался, прочитал вслух населенные пункты. — Запомнил? Поехали!

С холма в долину, из долины на холм, садами, виноградниками, лесными дорогами ехали они неторопливым шагом. Лишь кое-где пробегались рысью для забавы, для постижения кавалерийского искусства.

И вот прямо перед ними в низине показалось село, окаймленное садами. Гурин решил спуститься в него, чтобы уточнить маршрут и попить воды. Хованский не возражал.

Миновав на развилке дороги распятие Христа и держась теневой стороны — солнце уже изрядно напекло им лбы, — гуськом, не торопясь, разглядывая необычные для них постройки, всадники въехали в село — тихое и безлюдное. Но не успели они поравняться с первым домом, как из ворот выбежали мальчишки и радостными криками стали приветствовать приехавших. Они бежали рядом, опережали, подпрыгивали, а те, которые посмелее, трогали руками лошадей, гладили их, словно увидели диковинку. Вслед за ребятами из домов выбегали женщины, на ходу завязывая белые платочки и охорашиваясь, и тоже смотрели на солдат удивленно и радостно. У сельской площади их остановил распростертыми руками седой, в белой холщовой рубахе навыпуск, старик и поприветствовал по-русски:

— Здравствуйте, товарищи!

— Здравствуй, папаша!

— Добро пожаловать! — старику явно нравилось произносить русские слова.

Конники спешились, пожали ему старческие руки, а он вдруг растрогался, заплакал и стал обнимать гостей, как родных.

— Наконец-то!.. Наконец-то! Дождались…

— Откуда русский язык знаете? — спросил Гурин у старика.

— О! — махнул он рукой. — Я в русской армии служил! Давно это было, еще до той войны. — Он потрогал погон у Гурина на плече, спросил: — Офицер?

— Сержант, — сказал Василий и уточнил: — Старший сержант.

— А… — сказал старик, прикидывая что-то про себя.

— Унтер-офицер, — пояснил ему Хованский.

— А! — Он посмотрел внимательней на погоны, проговорил: — Так, так…

Пока целовались, разговаривали, вокруг собралась толпа. Старики, дети, мужчины, женщины смотрели на приехавших, улыбались. А из дальних концов села все бежали и бежали любопытные.

— Зайдите в дом, отдохните, покушайте, — пригласил их старик, указывая на ворота.

— Некогда нам, папаша, торопимся. Нам бы водички попить.

— Это можно, — и он крикнул через головы толпы что-то по-молдавански, там метнулась во двор молодица и вскоре вернулась с кувшином и двумя кружками. Гурин и Хованский взяли кружки, подставили под горлышко кувшина. Смущаясь, молодица налила им в кружки темно-красной, похожей на компот жидкости. Гурин так и думал, что молодица принесла им компота. И только когда отпил немного, понял, что это что-то не то. По запаху догадался.

— Это вино, папаша?

— Да, — кивнул тот довольный.

— Хорошее, — похвалил Хованский. — И главное, холодненькое.

— Пьяные будем? — сказал Гурин.

— Нет, — засмеялся старик. — Это молодое вино.

— Виноградный сок, — добавил Хованский. Как житель юга, он считал себя знатоком в этом деле. И снова подставил кружку под горлышко кувшина.

— Сок, сок, — подтвердил старик.

Гурин допил свою кружку не сразу. В груди приятно запекло, настроение сделалось благодушным, хотелось всех обнять, приласкать.

Позади них вдруг ударил бубен, заиграла скрипка и полилась задорная молдовеняска. Оглянулся Гурин, а там уже образовался большой круг. Положив друг другу руки на плечи, с притопами, с выкриками, самозабвенно неслись в танце селяне.

Музыканты — сухощавый старик со скрипкой и молодой паренек в национальной жилетке с бубном — играли серьезно, ни на кого не глядя. Старик даже глаза закрыл и изгибался в такт музыке, скрипка его пела голосисто и разборчиво.

Танцующие стали приглашать в круг и гостей — кивали, манили руками, и по глазам было видно, что им искренне хотелось, чтобы солдаты приняли участие в танце. Хованский не выдержал, передал Гурину повод.

— Пойду?

— Иди, ты должен суметь — артист ведь.

Не прекращая танца, две молодицы разорвали коло, положили Хованскому руки на плечи — и понесся солдат по кругу. Селяне в постолах, а он в сапогах — тяжело ему, но Хованский быстро приловчился к общему ритму, топает в такт со всеми, пыхает пыль из-под сапог. Оглянулся, довольный, на Гурина, крикнул:

— Пойдем!

— Пойдем! — подхватили молдаване, потащили и Гурина в круг.

Передал Василий кому-то поводья, вскинул руки на плечи двум чернявеньким молдаванкам, они обхватили его шею, и он сначала невпопад, потом лучше, лучше, осмелел и пошел — топ-топ под барабан, зырк-зырк под скрипочку на молодиц. Они улыбаются, подмигивают — задорят.