Три лица Януса

Гауптман Вернер фон Шлиден и обер-лейтенант Фридрих фон Герлах проехали уже Людвигсвальде, когда их машина была остановлена эсэсовским патрулем, состоявшим из десятка солдат со штурмфюрером во главе.

Офицер медленно просматривал документы, и Вернер видел, как постепенно наливается злостью его приятель.

Штурмфюрер наклонился к открытому окну машины и с шумом втянул воздух.

– Неплохо повеселились, а?
– подмигнул он обер-лейтенанту.

Фон Герлах сощурился, уголки его рта презрительно опустились вниз.

– Вынюхивать - это у вас природное качество или присваивается вместе со званием офицера СС?

– сказал он.

Вернеру стало жарко. Он-то уж знал, чем могут обернуться такие слова.

Штурмфюрер побледнел, отступил на шаг. В это время сзади противно взвизгнули тормоза, и длинный черный лимузин Поравнялся с задержанной машиной.

– В чем дело?
– послышался знакомый голос из лимузина, и Вернер понял, что на этот раз неслыханная дерзость сойдет Фридриху с рук.
– В чем дело? опять спросили из лимузина.

Штурмфюрер открыл уже рот, чтобы ответить, но гауптман быстро распахнул дверцу машины, выскочил на дорогу и, прежде чем эсэсовец успел ему помешать, подошел к лимузину, нагнулся к полуопущенному оконному стеклу.

– Оберштурмбанфюрер?!
– сказал он.

– О, да это же гауптман фон Шлиден! Здравствуйте, Вернер! Что здесь случилось?
– И оберштурмбанфюрер Вильгельм Хорст стал вылезать из машины.

– Этот молодой человек принял нас с Фридрихом за русских шпионов, нагрубил обер-лейтенанту и вообще вел себя недостойно офицера прославленных войск СС!

– Но позвольте, оберштурмбанфюрер...

Начальник патруля даже задохнулся, услыхав такую наглую ложь.

– Молчать!
– рявкнул Хорст.
– Вы оскорбили лучших офицеров вермахта, вели себя как свинья! Разве этому нас учит фюрер, партия?

– Это у него, верно, от молодости, - примиряюще сказал Шлиден.

– Идите!
– Вильгельм Хорст махнул рукой.
– И не попадайтесь мне на глаза!

– Вы поедете со мной?
– обратился он к Вернеру.

– Но я с фон Герлахом, моим другом, - замялся гауптман.
– И потом... В общем, машину веду я.

– Понятно, - сказал оберштурмбанфюрер. Он подошел к машине обер-лейтенанта.
– Я приглашаю вас и гауптмана пообедать со мной в Кенигсберге, - сказал он безучастно смотревшему прямо перед собой Фридриху.
– Поедемте в моей машине. А вашу отведет в город мой унтерфюрер.

– Благодарю вас, - сказал фон Герлах.
– Если Вернер хочет ехать с вами, значит, так нужно. Мне же все равно, и поэтому я поеду тоже.

Он приподнялся на сиденье, нашарил ручку дверцы и, пошатываясь, сделал несколько шагов по дороге.

– Мы были в гостях у дядюшки Фридриха, - сказал Вернер, предваряя возможный вопрос Хорста и опасаясь ответа Фридриха.

– У барона фон Гольбаха?
– спросил Хорст. И, обращаясь к Фридриху, сказал: - Отличный человек ваш дядюшка, обер-лейтенант.

– Да?
– сказал фон Герлах и полез в лимузин Хорста.

По дороге они несколько раз встречали эсэсовские пикета и длинные вереницы машин, у водителей и пассажиров которых проверяли документы.

– В чем дело?
– спросил Вернер у Хорста.
– Почему такие строгости?

– Как?
– Оберштурмбанфюрер повернул голову.
– Вы ничего не знаете?

– А что мы должны знать?
– спросил сидевший позади Фридрих фон Герлах.

– Русские прорвали фронт от Балтики до Карпат, - сказал Хорст.
– Бои идут здесь. Мы держимся стойко. Особенно жарко в районе Пилькаллена. Мобилизуем все резервы. Вас, очевидно, давно ждут в штабе.

– Да, я еду сейчас прямо в штаб, - проговорил Вернер.

– Я заеду за вами вечером, фон Шлиден, - сказал Хорст.
– А что вы будете делать, обер-лейтенант?

Фридрих не отвечал. Вернер повернулся назад - он сидел рядом с Хорстом - и увидел бледное лицо обер-лейтенанта, подернутые тусклой пленкой глаза.

– Тебе плохо, Фридрих?
– с тревогой спросил гауптман.
– Скоро приедем, потерпи...

– Русские в Восточной Пруссии, - расслышал Вернер шепот Фридриха. История повторяется...

Лимузин мчался по улицам Розенау. Когда он пересек мост через Прегель и мимо замка Альтштадт поднимался к Параденплац, на заднем сиденье раздался выстрел.

ИСТОРИЯ ПОВТОРЯЕТСЯ

Здесь все построили надежно и добротно. Железобетонные доты ощетинились стволами пулеметов. Дзоты защищало трехслойное покрытие. Укрепления из бревен в обхват и километры колючей проволоки. Рвы с отвесными стенами и острые надолбы, словно хищные зубы неведомых чудовищ. И земля, зловещая и чужая. Каждый метр ее пристрелян, каждый метр начинен смертью. Два часа разговаривал с Немцами бог войны. Два часа предъявляли гитлеровцам артиллеристы кровавый счет за содеянное ими в России. И летели в воздух обломки металла и дерева, комья земли и куски человеческих тел... И наступила тишина. Страшная тишина. Потом на востоке раздался зловещий комариный писк. Он ширился и рос, превращаясь в раскатистый гул и рокот... А с земли вдруг поднялись и двинулись вперед такие маленькие с воздуха фигурки! И в массе своей они превращались в силу, не знающую равных. Вслед за огневым валом, не отрываясь от него, устремлялись на врага русские солдаты.

В атаку шли пехота и танки. Двадцать с лишним пехотных дивизий и девять танковых бригад с маху ударили в первую линию немецкой обороны. Ударили одновременно по участку фронта в сотню километров шириной... Это была неодолимая сила. Ее питали заводы Урала, слезы солдаток и святая ненависть советского человека. Ничто, казалось, не сможет устоять перед первым ударом.

Но первая линия устояла. Яростно штурмовала Красная Армия бетон и колючую проволоку. Войска откатились и вновь пошли на приступ, неудержимые в своей священной озлобленности. И закончился первый день наступления. Только несколько тысяч метров прусской земли было захвачено в этот день. 3-й Белорусский рвался к Гумбиннену, но каменные форты Пилькаллена закрыли ему дорогу. Сильный еще враг пришел в себя. Он подтянул резервы и попытался контратаковать. Все тяжелее и тяжелее русским солдатам продвигаться вперед. И надо не упустить инициативу. Надо расширять прорыв, гнать врага все дальше и дальше.

И прошел еще один день.

"Теперь пора", - решает Черняховский и бросает в бой танковый корпус. Надрывно ревут моторы, гусеницы с противным скрежетом утюжат немецкие окопы, разлетаются в прах бревенчатые накаты и замолкают жалящие пехоту пулеметы. Танкисты генерала Бурдейного прорывают вторую линию обороны.

Первые дни были самыми трудными. Многим матерям и женам в России полетели в эти дни с прусской земли жестокие похоронки... Но через пять таких дней, 18 января 1945 года, армия генерала Лучинского вышла на подступы к городу Гумбиннену.