Три минуты дождя

– Зачем мои рисунки кому-то? Если слепой человек никогда не увидит их? А глухому, я никогда не смогу передать оттенок и суть картины? Зачем я рисую? Если люди пройдут мимо и не подадут ни копейки просящему? Калека или умственно отсталый никогда не поймет смысла линии и формы, а немой не скажет мне , каковы его ощущения? – Бернар зажег очередную сигарету, не стараясь скрыть своей наготы.

– Ты сумасшедший. – прошипел недоумевающий менеджер.

– А кто в нашем мире не сумасшедший. Взгляни сколько зла и стяжательства повсюду. Подсчитай, сколько за этот вечер умерло людей и скольких, лишили девственности. Разве мы в своем уме, ходить на кровавые боевики, и при виде голого мяса поглощать лакомства. Разве юмор когда ни будь покрывал бесчинства и насилие? Разве дети когда-нибудь мечтали отомстить своим родителям, и разве те убивали их до рождения? Мы алчные, погибшие особи, без права, но с надеждой на жизнь. Ни любви, ни сострадания, ни чего… Эта мертвая нация гордится собственной гнилью и все больше и больше выкапывает новых могил. – Бернар встал и подошел к шифоньеру.

– Ты сам посмотри на себя! – возмутился Андрэ. – Ты сам зло! Ты избиваешь слабых и трахаешь их тело!! Ты дурной! Жестокий урод!! Я бросаю тебя! Мне надоело! Все я не хочу больше иметь с тобой ничего общего!

– А я покидаю город….

* * *** *** ** * *** * * *

– Огромное белое облако надвигается с Северо-запада. Оно подплывает необратимо ко мне и бесконечное множество сверкающих льдинок кружат надо мной. Облако остановилось, замерло в промежутке между вчера и завтра, сгустившиеся, могущественные белоснежные тучи, плотно утрамбованные снегом, превратили пространство в единородную глыбу льда.

Хватило одного движения и концентрат обрушился холодом , завывая и всхлипывая метелью. Щедрые облака угощали меня пытаясь ослепить меня своей благостью. Я шел по снежным дорожкам, окруженный со всех сторон чистейшим снегом, безукоризненно белыми холмами. Снег был внутри меня: в крови, под кожей, в сердце и даже в костях. Мою голову и плечи, руки и ноги окутывал нарастающий плед снежного тепла. Мои карманы были полны снега. Я доставал его и оставался в нем, при нем, под ним, в нутрии него, но без него ни как не мог. Интенсивно сменяющиеся дни незаметно срослись в бесконечность, не отличаясь в хронологической однотипности преобладающей белоснежной пустыни. Даже гонимая ветрами вьюга, казалось лишилась действенности, смазано распластавшись по вездесущей плоскости белоснежного царства.

Отдавшись холоду, поклонившись ветрам, я ушел в метель и в ней же растаял. Растворившись окончательно в белом, я лишился форм, потерял объемы и черты, утратил мышление и всякое осознание происходящего вокруг и внутри меня. Я не слышал и не видел, я перестал шептать и просить, я остановился и движение было бы оценено как нечто сверхъестественное из вне, ибо бесформенное слившееся в одно целое, не отражающее и не дающее тень, не нуждается в анализации и визуальной обработке оледеневшего мозга.

Если раньше я просто любил белый шелк, то сейчас я безмолвно поглощаемый червем лист, на огромной плантации.

И как быть с тем, что уже необратимо трансформировалось? Невозможно перекрасить то, что бесконечно прозрачно, лишенное плотности. Даже если я использую бесконечные краски, они не помогут мне, ибо помимо того, что они бесконечно канут в пропасть бездонного «ничто», это «ничто» в первую очередь должно подумать, решить и определенно предпринять решительные действия! А как «ничто» может действовать и думать если по сути лишено всякой сути.

Так совсем незаметно заснеженные, некогда искристо белые холмы, перестали быть различимы и слились в единую сплошную белую плоскость, которая позднее так же утратила плотность и обернулась белою пропастью, в конечном результате последняя в фатальной бесконечности превратилась в едва ли различимую белую точку на бескрайних просторах Вечного полотна Вселенной. Ничтожная, бесполезная точка, через сто сорок девять секунд окончит свой поэтапно деградационный цикл, перейдя из уровня «ничто» в финальное «никогда».

Ничто , которого никогда не было и не будет. Не было , потому что это ничто, а не будет -ибо ничто не сотворяется из ничего. Следовательно, у меня осталось сто сорок семь секунд, что бы спастись.

Но как? Кто увидит мельчайшую едва ли заметную даже под сверх оснащенным резкостью фокусации микроскопом? Кто заметит или предположительно задумается о том, что среди триллионов бесконечных в плодовитости и разнообразии существ, планет, частиц, пылинок, молекул, есть микроскопическая, почти несуществующая белая точка, которая очень нуждается в помощи? Тем более кто может предположить, что эта точка ко всему еще и некогда существовавший человек! Точка которой страшно и невыносимо больно? Кто услышит и оценит ее путь и страдания? Кто протянет глоток спасения? Кто?....

Дьявол? Вряд ли. Он уже свое дал и свое же забрал. Тогда может быть Господь?...- Бернар болезненно продолжал еще что-то бормотать, голова практически покоилась на руле автомобиля и любые изменения на заснеженной трассе ему были совсем безразличны. Давно растворившаяся в бурях радиостанция издавала суетливое шипение и дисгармоничный треск, а иней в неотаплеваемой кабине грозил существенным ухудшением и без того безнадежного состояния бредящего водителя.

На обочине в сизом тумане, размытая влагой, в сером платье осени, маленькая одинокая девочка. Машина резко застонала, тормозная жидкость выплюнула очередную порцию яда, и тонированное пылью стекло печально провалилось вниз, обличив заросшее убедительной щетиной растерянное лицо Бернара.

– Ты тоже из снега? А как же любовь. – сиплым голосом обратился Бернар к ребенку.

– Там где любовь нет снега. – ответила девочка не двигаясь навстречу к незнакомцу.

– Почему ты не в красном? – продолжал странный допрос Бернар.

– То что ты видел, был просто сон. В дед доме нет красоты, а краски нам только снятся. – отвечал ребенок в сером пальто.

– Значит мы просто встретились в одном сне. – заключил Бернар не глуша мотор, который хриплым рычанием разрывал осеннее молчание трассы. – А сейчас тоже сон?

– Наложение снов не исключает реальности. – девочка улыбнулась и оглянулась на выглядывающий из тумана трех этажный мрачный дом.

– А что там, за забором? – поинтересовался Бернар.