Три минуты молчания. Снегирь
Шрифт:
– Ну, не обязательно утонуть…
– Ты же сам сказал – в море всё случается. Боишься быть не как все?
Это правда, я этого боялся. Но вот «дед» не боялся быть «не как все», а тоже оставался.
– Насмешек боишься? Неужели это всего страшнее?
Я когда-то мечтал о такой минуте, когда она обо мне озаботится. А теперь она не то что заботилась, она за меня боялась. Но радостно мне не стало. Если б даже я и списался, так с «дедом» могло без меня случиться, и я бы себя всю жизнь за это казнил.
– Ну, решайся.
Нашего «Скакуна»
– Если б меня четвертовали, я бы и то не согласилась!
И так она это сказала испуганно, что я вдруг её притянул к себе и поцеловал – в губы. Они у неё были холодные и чуть потресканные. Я сам от себя этого не ожидал, и она не ждала, отшатнулась. И от этого ещё больше смутилась.
– Ну вот, здрасьте… Какая лирика.
Сверху послышалось, из динамиков:
– Восемьсот пятнадцатый, поторапливайтесь с отходом!
Внизу Жора-штурман высунулся из рубки:
– Ясно-ясно, закругляемся!
Ухман подал сетку. Я подошёл и взялся за неё. По палубе к ней бежали «маркони» и дрифтер.
– Так что же? – спросила Лиля.
– То же самое. Всё обойдется.
Она сказала, улыбаясь чуть насмешливо:
– Кажется, я всё про тебя поняла.
– И как?
– Такой, как я и думала. Но убедиться всегда ценно.
– Напишешь мне в море?
– А думаешь – это нужно? Ты же для меня чужим мнением не пожертвуешь. А знаешь – был момент, когда мне вдруг так захотелось с тобой… пообщаться, как говорят. Но раз тебе этого не нужно, то письма, прости меня…
Мне показалось, она это не только с грустью говорит, но и с каким-то облегчением.
«Маркони» с дрифтером добежали, вцепились в сетку.
– Ну, ни пуха! – Лиля нам всем помахала рукой. – К чертям! Сто футов вам под килем!
– Вот это да! – Дрифтер заревел восторженно. – Вот это женщина!
Сетка взлетела над бортом, над Лилей, и стала опускаться. Вдруг резко остановилась – нас прямо на мачту несло, ухман вовремя углядел. Я поднял голову – Лиля на нас смотрела, приставив ладонь ко лбу. Снизу ей бил в глаза прожектор.
– Что-то у вас не слава богу, – сказал «маркони». – Зря я тебя на базу провёл?
– Я ж говорил – не надо.
Он ей хотел помахать, но сетка пошла круто вниз, на трюма, и Серёга нас принял. Они сразу разбежались. А я остался. Пустая сетка раскачивалась между мачтами и здорово меня соблазняла.
– Восемьсот пятнадцатый! – крикнули с базы. – Отдавайте концы!
Нас подкидывало и с грохотом наваливало на базу. А в рубке никого не было; наверно, и Жора убежал в кепову каюту. Акт же дело суровое, нужно же и расписаться всем, и обмыть его.
А дальше – вот что произошло. Я был на палубе один, смотрел на Лилю. Не знаю, видела она меня или нет, глаза у неё сощурились от прожектора, и казалось – она глядит как-то презрительно. Потом – её тоже не стало. Ровный планширь, ни одной головы над ним.
Тогда я пошёл за роканом, чтоб зря куртку не пачкать, – концы-то, по-видимому, мне
отдавать придётся, все уже спать залегли, а когда вышел, сверху мне крикнули:– Вахтенный!
Там стоял ухман.
– Ваших людей всех смайнали?
– Всех!
– А наших – всех вывирали?
– Всех!
Я сперва сказал, а потом вспомнил про Гракова. Он же там ещё посиживал у кепа, подписывал акт, или выпивал уже по этому поводу, или чёрт его знает что делал, а в это время его ждали, и волна била траулер о базу.
– Тогда я сетку уберу! – крикнул ухман.
– Валяй!
Вот так-то лучше, я подумал. Ты тоже останешься. Что бы там ни случилось, но и тебя не минует.
Ухман мне помахал варежкой, спросил:
– А бичи ваши где?
– Попадали в ящики.
Он заржал.
– Уже? Ну, счастливо, вахтенный!
Я хотел ответить, что никакой я не вахтенный, а после решил – а пусть думает. Пусть меня потом узнает, зелёного!
– На «Скакуне»! – С плавбазы крикнули в «матюгальник». – Отдать концы!
Жоры в рубке не было. Сердце у меня стучало как бешеное, когда я пошёл в корму и скинул все шлаги. Конец выпал из клюза и поволочился по воде, и корму сразу начало отжимать течением. Я правду вам скажу, ничего страшного не могло случиться. Просто на конце уже нельзя было подтянуться, для швартовки пришлось бы по новой заходить, вот и всё.
Когда Жора появился в рубке, я уже в капе стоял, в темноте. Он сразу увидел, что корма отвалила.
– Кто конец отдал? Так и так тому туда-то и туда-то! – Потом он включил трансляцию. – Выходи отдать носовой!
Я вышел не сразу и не спеша, как будто услышал команду в кубрике. Жора на меня посветил прожектором.
– Э, кто там? Шалай? Отдай носовой!
Вахтенный с плавбазы принял у меня конец и пожелал всего лучшего. Я вернулся и стал под рубкой.
– Шалай! – крикнул Жора.
– Чисто полубак.
– Ясно. Не ходи никуда, сейчас опять придётся причаливать.
Машина заработала, и мы отходили. Потом они выскочили в рубку – Граков и кеп.
– Кто велел отходить?
– Я велел, – сказал Жора.
Он был настоящий штурман, Жора. Не мог он ответить: «Не знаю, конец сам, наверно, отдался». Он сказал:
– Я велел. Ситуация – аварийная.
– Как же теперь со мной? – спросил Граков.
Не знаю, что там ответил Жора. Они врубили динамик, и Граков сам закричал в микрофон:
– Плавбаза, восемьсот пятнадцатый говорит! Мне – вахтенного штурмана!
База уходила всё дальше, огни её расплывались.
– Вахтенный штурман слушает…
– Прошу разрешить швартовку. Остался человек с плавбазы…
– Швартовку не разрешаю.
– Это Граков говорит. Требую капитана.
Там, на базе, помолчали и ответили:
– Капитана не требуют, а просят. Даю капитана.
Другой голос врубился – по радиотрансляции:
– Капитан слушает.
– Граков говорит. Прошу разрешить швартовку. Мне необходимо пересесть к вам.